ИЗ ТЕТРАДЕЙ ЯКОВА ФОМИЧА. «Открыли их совершенно случайно: мать Уокера боялась, чтобы не донесли на ее сына, и как-то поделилась своими страхами с другом, через которого обо всем узнал Ллойд. Он сейчас же применил свою обычную тактику: вызвал Уокера, запугал его, затем предложил за откровенность награду, и в конце концов слабый человек не выдержал и из честного рабочего превратился в провокатора… Галифакских луддитов выдали полицейские шпионы. В начале июля в Галифакс прибыли два похожих на рабочих человека. Они всем рассказывали, что потеряли работу и теперь ищут, где бы устроиться. В кабачке св. Криспина, куда они зашли закусить, случай столкнул их с Чарльзом Мильнсом. Пришельцы вступили в разговор с Мильнсом, сказали ему, что сочувствуют луддизму, и болтун вызвался познакомить их с настоящими луддитами и помочь вступить в организацию… К суду привлекли свыше 50 человек, в большинстве молодых людей; с луддитами объединили обыкновенных грабителей… Прокурор, призывая бога в свидетели, требовал смертной казни для обвиняемых… Через два дня совершилась казнь; смело взошли приговоренные на эшафот. „Я прощаю всем моим врагам, если они есть, — сказал Меллор, — и надеюсь, все простят мне“. „Я желал бы, — в свою очередь произнес Торп, — чтобы никому из присутствующих никогда не довелось быть на моем месте…“ Следующие заседания были посвящены роуфольдскому делу… Все приговоренные встретили смерть просто и спокойно; собравшаяся громадная толпа была так подавлена ужасным зрелищем массовой казни, что не раздалось ни одного крика, ни одного возгласа… Луддиты, приговоренные в Ланкастере, тоже все спокойно встретили смерть; только Абрагем Чарльсон, юноша 16 лет, по виду совсем ребенок, несколько раз крикнул: „Мама, мама, помоги…“

Итак, спрашивал себя Валера, сейчас это произойдет?..

Открыл перед Герасимом дверь:

— Входи!

Что ж, сказал себе, посмотрим, как это будет выглядеть…

Валера подошел к сейфу; отыскал в карманах ключ, привычно повернул его кверху выбитым на кольце номером; вставил в отверстие и дважды крутанул.

— Я пас, — предупредил Герасим.

— Не о том речь, мадам…

Валера распахнул дверцу сейфа.

То, что было ему нужно сейчас, находилось на отдельной полке, на верхней, возлежало там на персональном своем месте, не надо было искать — само в глаза лезло… Ну что ж! Делай, как решил!.. Или передумал? Засомневался? Тогда отмени свое решение или, по крайней мере, отложи; никто ничего не узнает; Герасиму и в голову не придет, что с тобой творится; возьмешь с нижней полки, что обычно, он ведь так и думает, будто за этим ты в сейф полез… Нет уж! Приказал себе. Поднял руку, протянул ее к верхней полке. Взял. Повернулся, пошел к Герасиму. Нес перед собой.

Увидел, — Герасим сообразил: что-то не то происходит, чего он ожидал, чего мог ожидать… Увидел, как Герасим вглядывается, как морщит лоб, щурится, пытаясь рассмотреть, понять… Увидел: Герасим напрягся…

Да и сам Валера был напряжен. Волновался. Он-то знал, что происходило, он обдумал это, он принял свое решение и заранее знал, как реализует его; и все-таки волновался… Еще бы!

Ну вот, всего-то несколько шагов от сейфа до стола…

Подошел. Сел.

Протянул Герасиму.

На стол не положил, держал перед собой, в вытянутой руке.

Увидел: понял Герасим, что это такое… Понял, что происходит.

Кажется, — облегчение. Наконец-то! Впервые за месяцы…

Я вижу его.

Я вижу, как сидит Валера у стола, перед Герасимом, и держит, тянет руку.

Его рука… С кожей сухой, белой… Рука его не дрожит, нет, до этого не дошло еще; но как-то пальцы, я смотрю на них… не остаются ни на миг спокойными… они странно подвижны… вот большой, палец — он сгибается в суставе, разгибается, одновременно его поводит из стороны в сторону… другие внизу, я не вижу их, но по тыльной стороне ладони, по тому, как напрягается кожа и расслабляется, заметно, что и остальные — также…

Что мы знаем о нем?

Валера был одним из ведущих сотрудников Элэл. Пожалуй, он по своим возможностям и результатам занимал до сих пор место сразу после Якова Фомича и Назарова; впрочем, его самого это никогда не интересовало. Он относится не к тем, кто осознает свое положение и свои качества — достоинства и недостатки, а к тем, кто искренне их не замечает. Другим же его достоинства и недостатки хорошо известны: он упрям, не всегда уравновешен, часто резок; обычно уверен в себе; талантлив, умом обладает оригинальным, чрезвычайно трудоспособен, работы его, как правило, незаурядны; честен, независим; в том, что лежит за границами собственно исследований, особой энергии и напористости ни разу не проявлял, от выполнения каких-либо административных функций в лаборатории неизменно отказывался, совместных работ избегал.

Вот он сидит перед Герасимом, рука его над столом.

— Бери! — говорит.

И смотрит в глаза Герасиму.

Еще волнуется. Кажется, столько размышлял обо всем этом… И — снова! Вот ведь как. Вот куда повернула кривая…

История его отношений с Герасимом была давняя! Началась еще с той случайности, когда Герасим попал к нему на собеседование — и провалился, Валера отослал его обратно; разумеется, в обычной своей манере… Потом было время безразличия; да другой отдел, почти не пересекались. После перевода Герасима — абсолютное неприятие, основанное на сходстве поведения Герасима и Вдовина. Когда Герасим показал, что защищает интересы Элэл, Валера не смягчился; он считал, что к тактикам следует относиться однозначно, вне зависимости от того, на чьей они стороне, — тактики не входят в число людей, которым можно подавать руку.

Зато позже, едва лишь проявились первые признаки нового Герасима, — главной его поддержкой стал Валера. Герасим, Герасим… Носился с Герасимом, как с писаной торбой! Михалыча сагитировал ему помогать!

Но когда последовала затем его обратная резкая трансформация…

Валера не участвовал в то и дело возникавших обсуждениях этого загадочного явления. Он чувствовал себя оскорбленным настолько, что полностью замкнулся в себе. Решил: ничем не выкажет своего отношения к происходящему… Оно было за пределами его понимания и, пожалуй, его душевных сил.

Работал.

То, что работа его обнаруживала все новые связи с деятельностью Герасима, не было, конечно, приятно. Но что было делать? Герасим, со своей моделью, придвигался тематически к нему ближе и ближе; Валера мог отступиться от своих иллюзий в отношении Герасима, но не в силах был оставить тему; порвав с Герасимом, он с каждым днем все сильнее оказывался завязан на его злополучную модель.

Развязаться им было невозможно!

Валера продолжал заниматься своим делом независимо от того, над чем работал Герасим, и, казалось бы, вне всякой связи вообще с моделью; но их работы были связаны и взаимозависимы в принципе, чья-нибудь инициатива, Валеры или Герасима, была тут ни при чем, они могли сжигать сколько угодно нервной энергии, но оставались совершенно бессильны: не ими определялась эта связь, ее заложила сама природа, — а они всего лишь столкнулись, исследуя эффекты, которые оказались взаимообусловленными свойствами тесно опутанной такими зависимостями материи.

Ситуация развивалась…

Поневоле задумаешься.

Исследуя складывающееся положение, Валера размышлял о перспективах этих работ в институте. В частности, он произвел некоторые расчеты на основе своих данных. Это было, собственно, не что иное, как прикидка варианта модели. Итог получился неожиданный: значительное расхождение с результатами Герасима!

Проверил, пересчитал: да, всё так…

Предстояло обнародовать.

Тщательно изучив герасимовский препринт, Валера убедился, что в этой конкретной работе нет ни следа какой-либо недобросовестности или неквалифицированности. Дело было иного, в то же время вполне обыкновенного родаг сложились вместе отдельные расхождения в методических подходах, экспериментальных данных и статистических расчетах.