Еще вчера, вглядываясь в движение советской прозы, критики говорили о присущих этому движению тематических направлениях. И хотя иные из них, а также сами прозаики, пытались возражать против подобного «раздела», выдвигая на сей счет, казалось бы, вполне убедительные резоны, сама объективная реальность подтверждала наличие своеобразных «рядов», в которые соответственно группировались и выстраивались книги, посвященные рабочему классу, Великой Отечественной войне, деревенским характерам и проблемам, так называемые «городские» повести и романы, книги о человеке и природе.

Но вот, начиная с середины 70-х годов и особенно отчетливо обозначившись на рубеже 80-х, в нашей прозе возник центростремительный, синтезирующий процесс. Он зародился в глубинах все тех же тематических направлений. Представлявшие их произведения стали обретать весьма примечательный, диалектический характер. С одной стороны, они словно бы «закрывали» «свою» тему, демонстрируя исчерпанность связанных с нею проблем на избранном ранее уровне художественного исследования и необходимость выхода на новый уровень их понимания и обобщения. С другой же — именно этот выход открывал горизонты и перспективы еще неведомые, возможности неиспробованные. Книга, несущая все приметы «финала», оборачивалась книгой-открытием. Так, на излете и одновременно новом витке Деревенской темы появились «Комиссия» Сергея Залыгина и распутинское «Прощание с Матерой», из «военного» направления выросли романы Ю. Бондарева «Берег» и «Выбор»…

«Яконур» Давида Константиновского, как мне представляется, в свою очередь вырастает из того ряда произведений, которые в 60-х годах обозначили комплекс нравственно-социальных проблем, связанных с современной советской интеллигенцией, ее сложными отношениями с временем, ее пониманием своего места и своей роли в обществе, семье, повседневном течении бытия. Имею в виду прежде всего известный цикл повестей Ю. Трифонова, начиная с «Обмена» и кончая «Стариком» и «Другой жизнью», повести Г. Семенова, Д. Гранина, А. Битова, роман С. Залыгина «Южноамериканский вариант», «Собиратели трав» и «Соловьиное эхо» Анатолия Кима, а также «Сказание о директоре Прончатове» В. Липатова и «Территорию» О. Куваева… Хочу сразу же при этом подчеркнуть, что место жительства, «прописка» разноликих героев, представших перед читателями этих произведений, имеет хотя и немаловажное, но, в общем-то, подчиненное, вторичное значение. Решающими остаются здесь их нравственная устремленность, высота требований, которые они предъявляют к себе и окружающей действительности.

Названные свойства и определили направление нового «витка», который вывел и эту тематическую линию на тот «синтезирующий» уровень, о коем говорилось выше. Уровень этот, в первую голову, обозначается степенью и характером писательского видения человека и мира, писательских запросов к тому и другому. Личность современника, воссоздаваемая в деянии, развитии и борении, в проявлениях социальной активности, всегда была для советских литераторов главным объектом художественного исследования и воссоздания. Но масштабы и глубины этого исследования ныне возросли многократно и обрели новое качество. Мысли и переживания сегодняшних литературных героев открываются нам в самом широком диапазоне. Они обращены и в глубины собственной души, и к социальным, интимным, бытовым проблемам текущей повседневности, и к общечеловеческим, глобальным, вечным вопросам бытия, нравственным и философским, к судьбам человечества и планеты.

В этом кругу на особо важное место выдвинулась проблема взаимоотношений человека и природы — тоже традиционная в нашей литературе и тоже обретшая новое публицистическое и философское звучание в наши дни. Уже не однажды определялась точка этого нового отсчета — ее обозначил полет Юрия Гагарина, обнаруживший, помимо всего прочего, не только несказанную красоту, но и поражающую воображение «малость» нашей планеты и степень нашей ответственности за это чудо, за голубую и зеленую колыбель жизни, человеческого разума и бытия.

Примечательно, что мысль об этой ответственности, о необходимости убережения природы объединяет сегодня самые различные произведения: уже названные выше работы С. Залыгина, В. Распутина, А. Кима, Ю. Бондарева, роман «Дом», завершающий театралогию Ф. Абрамова «Пряслины», «Белый пароход» Чингиза Айтматова и его роман «И дольше века длится день», повести Ю. Рытхэу… Это подтверждает важность и актуальность проблемы и, следовательно, своевременность появления романа «Яконур», который со всей очевидностью «ложится» в названное русло.

Это — обширное и композиционно сложное повествование, плотно населенное людьми, но, пожалуй, еще плотнее — их мыслями. В числе самых распространенных, излюбленных автором приемов — развернутый внутренний монолог едва ли не каждого персонажа, подаваемый то в форме прямой, то в форме несобственно-прямой речи. Любопытно, что диалогов в романе гораздо меньше и все они, как правило, довольно лаконичны, носят преимущественно деловой характер, речи беседующих звучат словно реплики, собственно, и являются таковыми. Здесь даже объяснения в любви и ласковые интимные разговоры по большей части обретают монологическую форму — один из любящих обычно слушает, а не говорит…

Собственно действия, как такового, в этом достаточно объемном романе относительно немного, герои Д. Константиновского главным образом размышляют и переживают, а не «поступают». Цепь размышлений-монологов, каждый из которых должен не только характеризовать очередного героя, углублять наше о нем представление, но и сообщать событиям и характерам поступательное движение, развивать конфликты, а также доводить до нас авторские идеи, — эта цепь движется неспешно, звено за звеном, создавая определенный ритм. И мы вдруг улавливаем в нем некую закономерность. Мы начинаем понимать автора: он не в силах торопить и «подгонять» события, изображаемые в книге, они по самой природе своей не могут развиваться быстрей. Да и не в них, в конечном счете, главная суть, а именно в размышлениях героев, которые, в свою очередь, тоже нельзя ускорить произвольно, нельзя схематизировать и упрощать, поскольку почти все эти размышления являют собой напряженные поиски истины, выбор пути, нравственные самооценки, неутихающий спор, ведущийся с самим собой, с окружающими, с Временем, с природой…

В спор этот вслушиваться интересно, равно как и включаться в ход авторской мысли, в движение мыслей-монологов, в которых раскрывается тот или иной герой. Ибо круг этих мыслей широк, значителен и не может оставить равнодушным никого из тех, кто столь же заинтересованно, тревожно, взволнованно вдумывается в происходящее.

«Повествование, которое получилось, не является документальным, персонажи и место действия вымышлены. То или иное сходство с реальными событиями и лицами определяется уважением автора к событиям и к людям, принимавшим в них участие», — пишет Д. Константиновский в кратком автопредисловии к роману. В самом деле: на карте нашей страны нет озера Яконур, судьба которого является средоточием всех столкновений и споров, изображенных здесь, и направляет развитие главной идеи и главного конфликта. Очевидно также, что и фигуры персонажей, равно как и имена их, тоже являются плодом писательского воображения и вымысла. Но каждый читатель-современник без труда поймет, что реальной основой для этого вымысла явились события, которые в недавнем прошлом развернулись вокруг озера Байкал. Что за историей борьбы, происходящей в романе, стоит наша действительность.

Думается, что обобщающий прием, к которому в данном случае прибегнул писатель, правилен и имеет важное принципиальное значение. Разумеется, книга о борьбе за Байкал, построенная на документальном материале с опорой на реальные имена и ситуации, тоже явилась бы весьма поучительным документом эпохи, отразившим важнейшие моменты и устремления в жизни нашего общества, реальный опыт формирования истинно хозяйских, социалистических отношений между человеком и природой.

Но как раз поэтому не меньшую значимость обретает и принцип художественного обобщения. Ибо он вбирает в себя и отражает в образах, вдохновивших автора, идеи, с которыми связаны многолетние усилия советской общественности, преломленные в книгах Михаила Пришвина, «Русском лесе» Леонида Леонова, в произведениях Г. Троепольского, Е. Дороша, Б. Рябинина, А. Никитина. Кстати, последний ныне ведет страстное публицистическое наступление в защиту древнего Плещеева озера. Правда, размеры его намного уступают просторам Байкала, но уникальность, пожалуй, ничуть не меньше. Да и вообще в угрозе, нависшей над ним, просматриваются без труда главные проявления все того же конфликта, который движет событиями и помыслами героев Д. Константиновского, — столкновения потребительски-ведомственного, нравственно-ущербного подхода к использованию природных сокровищ и высокого человеческого понимания этой насущной проблемы.

Сказанное еще раз подтверждает — речь идет о крайне актуальных для наших дней вопросах не только экономического порядка, но и о социальной и личностной этике, о нравственном облике современника. То есть о наиболее значимых для нас духовных свойствах, о гражданственности в высшем ее смысле, о качествах человека общественно активного, стоящего в центре решающих событий народной жизни и в немалой мере направляющего или корректирующего развитие этих событий. Это, между прочим, тоже характерная примета современной прозы — возврат ее на новом уровне и в новых социальных условиях к эпической масштабности, ощутимой даже за интимными отношениями героев, не говоря уже о деле, которому они служат. Здесь и следа не осталось от той камерности, которая отличала «городскую прозу» шестидесятых годов, вызывала дискуссии о засилье быта. Хотя надо тут же сказать, что та, «камерная», полоса возникла не менее закономерно и сослужила хорошую службу сегодняшним художникам и читателям: углубленные в требовательное нравственное самопознание, противостоящие бездуховной стихии делячества и вещизма, герои Трифонова и Битова проложили хороший, проверенный путь персонажам Константиновского, сменившим квартирные и кабинетные «плацдармы» на планетарные.

Сюжет «Яконура» построен на столкновении двух противоборствующих лагерей. Один из них составляют сторонники возведенного на берегу озера Яконур химического комбината, его руководители, а также научные работники, для которых административная деятельность и соответствующая карьера стали важнее подлинного научного творчества и элементарных требований совести. Представители этого лагеря равнодушны к судьбе озера и его обитателей, к жизненно важным проблемам, волнующим лагерь «другого берега».

Лагерь этот представлен абсолютным большинством персонажей. Здесь и целая плеяда талантливых ученых, в числе которых и маститые академики, и только что вступившая на эту стезю молодежь. Здесь и династия Чалпановых — исконных сибиряков, уроженцев Яконура, а среди них — капитаны, охотники, рыбаки, художник… Понятно, что именно на этих людях сосредоточены авторские симпатии, именно представители этого лагеря, всяк по-своему, в сомнениях, ошибках, долгих раздумьях, в борьбе, приходят к пониманию и ощущению своей органической, кровной связи с Яконуром, то есть с природой, ее живым дыханием, с преемственностью поколений, эстафетой жизни, передаваемой из прошлого в будущее. И — к сознанию своей личной высокой ответственности за поступки, характер и направление научного поиска, за последствия совершаемого.

Так Яконур становится символом — философским, поэтическим, публицистическим, отнюдь не теряя при этом своего реального, собственно «озерного» облика. Писатель последовательно, через судьбу каждого из героев, проводит мысль о том, что служение Яконуру — не только правое и единственно возможное для настоящего человека, но и крайне трудное дело. Оно требует полной самоотдачи, оно чревато опасностями, вступившие на этот путь всегда должны быть готовы к чередованию падений и взлетов, к поступкам, требующим гражданского мужества. Здесь недопустимы компромиссы и сделки с собственной совестью, здесь нужно обладать огромным запасом нежности и терпенья, мудрости, стойкости, доброты, душевного размаха и воли. И если этих свойств недостает, их надобно воспитывать, растить в себе…

Именно такими людьми предстают в романе крупный ученый Леонид Лаврентьевич, чаще выступающий в действии под прозвищем Элэл, образованным сочетанием инициалов, его учитель — старый академик, именуемый Стариком, молодой научный работник Ольга Чалпанова — одна из наиболее ярких представительниц упомянутой выше «яконурской» династии. Заметной долей названных выше качеств располагают соратники Элэл: Яков Фомич, Михалыч, Валера, Грач, возлюбленная Элэл Маша-Машенька, Иван Егорович Чалпанов — капитан в отставке, его брат Карп — инспектор рыбнадзора и ряд других представителей «яконурского» лагеря. Особое, по сути, центральное место в романе отведено молодому ученому Герасиму. В душе этого человека происходит постоянная борьба. Он довольно долго мечется между двух лагерей, хотя всегда отдает себе отчет в том, что его тянет к себе именно «яконурский». Но поскольку слишком долог и труден искус служения делу Яконура, поскольку Герасиму часто кажется, что для быстрейшего и наиболее прямого пути к большой цели хороши если не любые, то многие средства, в том числе и те, которые требуют хотя бы временных, частичных компромиссов, приспособлений и прочих «тактических» ходов, постольку он и решается на такие ходы, то есть оступается, понимает, что уронил себя в глазах людей, которых любит и уважает, терзается угрызениями совести, чувством обиды и одиночества, погружается в духовную прострацию… Но вновь поднимается, бросается в очередную схватку, выходит на верный путь, где опять его ждут трудности, препятствия, утраты, поражения, соблазн компромиссных решений… Так, во взлетах и падениях, в постоянных размышлениях и самооценках проходит Герасим через роман. Но это — путь восхождения… В финале романа этот герой уже достигает тех рубежей научной и духовной зрелости, на которых находились Старик, Ольга, Элэл… Более того — он становится преемником двух последних, ибо они к этому времени почти одновременно погибают, сгорая во славу Яконура — каждый по-своему.

Вообще обе эти — тоже центральные! — линии в романе довольно любопытны, правда, скорее более как прием, нежели как его художественная реализация. Элэл открывает действие романа драматической завязкой — его сваливает с ног тяжелый инфаркт. Ему еще нет и пятидесяти, он в расцвете творческих сил, идей, планов, он только что нашел свою настоящую любовь… Но он прикован к больничной кровати и таким проходит перед нами на всем протяжении действия, пока не кончается эта история его смертью. Однако перед нами все-таки не просто история болезни и пути к смертному порогу, а история борьбы тех идей, которыми жил и живет Элэл, утверждения духовных качеств, которые он воспитал в своих друзьях, соратниках, учениках. Эти духовные качества накапливались из поколения в поколение: развивая линию Элэл, писатель вводит в роман его размышления о своих предках, среди которых и отважные землепроходцы петровских, времен, и лихие партизаны Отечественной войны 1812 года, и революционеры, и ученые… Перед нами — своеобразная история российской интеллигенции, воплощенная на примере одной из ее «династий». Последний представитель этой династии, ученый с мировым именем, уходя из жизни физически, остается в ней духовно в делах и памяти и, что не менее важно! — в сердцах верных преемников.

В немалой степени линия Элэл в этом отношении перекликается идейно и композиционно с главной идейной линией романа и образом Яконура. Недаром Д. Константиновский неоднократно сравнивает тревоги и заботы людей, собравшихся на берегах чудесного озера и печалящихся о его судьбе, сражающихся за него, с теми, кто окружает постель больного и очень дорогого, близкого всем человека, кто ведет схватку во имя его жизни.

Ольга воплощает собой, по замыслу автора, идею подлинной и вечной женственности, идею красоты и добра, порожденную и вдохновляемую все той же кровной и духовной близостью с Яконуром, с его глубиной, силой, и чистотой. Женщина до последней кровиночки, она мечтает о счастье полной самоотдачи. Но она не может представить себе своего человека, своего мужчину вне связи с той же идеей Яконура, вне служения ему, честного, верного, бескомпромиссного. Это и определяет сложность и драматизм ее любви к Герасиму, поскольку «срывы» Герасима, о которых говорилось выше, отбрасывают его от Ольги. Их любовь — это сближения и разлуки, и неизвестно поэтому, чего здесь больше — горечи или счастья. Ольга — максималистка, она предъявляет любимому самые высокие нравственные требования, хочет видеть в нем достоинство, силу, целеустремленность, принципиальность. Она может любить только победителя и вдохновлять на победы…

Автор противопоставляет этому чувству и представлениям взгляды и переживания другой женщины, которая любит Герасима и близка с ним. Это некая Ляля — его сотрудница и верный товарищ по научной работе, помощница и добрая советчица во всех делах. Но Герасиму не дано полюбить эту женщину — может быть, за чрезмерную упорядоченность ее существования и представлений о жизни, чрезмерную рациональность. Женщина должна быть для мужчины не столько помощницей, сколько вдохновительницей. Со своими делами и задачами настоящий мужчина обязан справляться сам, своим мужским разумом и мужской силой, не рассчитывая на женскую помощь и не нуждаясь в ней, — такова позиция Ольги, ее «кредо», которое, как можно догадаться, заметно импонирует и самому автору.

Думаю, что это все-таки довольно уязвимая точка зрения. Не случайно в образе Ольги, при всей поэтичности окружающего ее ореола, ощущается нечто искусственное. Высокие истины, которые она высказывает, иногда декларативны, а нежность сентиментальна: «Золотая моя головушка, нежная моя душенька». И еще несколько странно «проскакивают» через первые страницы романа ее замужество и уход от мужа — Бориса. Для женщины, каждый поступок которой определен не только бескомпромиссностью, но и огромной силой чувства, большим душевным богатством, видимая легкость этих акций трудно объяснима даже «принципиальностью» ее ухода: Борис-де остался работать на комбинате, где он, кстати, возводит очистные сооружения и, следовательно, по-своему борется за Яконур, а она сочла необходимым вообще порвать с этой стройкой.

Правда, Д. Константиновский старается показать, что дело обстоит не столь просто и Ольге с Борисом дорого обошелся их разрыв, тем паче, что Борис — однолюб и никак не может забыть оставившую его женщину. Более того — в конечном счете, Ольга, по воле автора, расплачивается за свой уход от мужа ценой собственной жизни, спасая Бориса от верной гибели как раз в тот час, когда она является на встречу с ним, чтобы получить его согласие на официальный развод.

Интересно и удачно введены в роман историко-документальные отступления об истории луддитского движения в Англии и высказывания ученых и философов наших дней о проблемах, связанных с изменением окружающей среды и развитием научно-технической революции. Как надо понимать, автор стремился найти исторический и диалектический подход, к решению этой проблемы, к тем же спорам вокруг Яконура, которым он придает широкий, обобщающий, философско-публицистический характер. Такую же «диалектику» ищет он и в развитии характера главного героя, в процессах, происходящих в душе наиболее неуступчивых воителей «антияконурского лагеря» Вдовина, Савчука, инженера Столбова. Ему важно избежать схемы, прямолинейности, важно показать, что происходящая борьба способна поколебать даже самых упорных, что на «том» берегу сражаются не только ограниченные или беспринципные люди, а на этом — далеко не все достаточно последовательны и стойки. И это стремление писателя, а также результаты, которых он сумел достигнуть на этом пути, я отношу к достоинствам романа.

Интересна, неоднозначна и линия схватки между упомянутым уже инспектором рыбнадзора Карпом Егоровичем Чалпановым и злостным браконьером Прокопьичем. Браконьер, поддавшись внезапному человеческому порыву, спас ненавистного ему и весьма требовательного рыбинспектора… Как же пойдут дела дальше? Или, в самом деле, оба они прислушаются к Яконуру, который «посоветовал» мужикам помириться, и будут дружить и плавать вместе по озеру? Или Карп начнет смотреть сквозь пальцы на действия Прокопьича?..

Возвращаясь к мысли о «плотной населенности» романа, можно было бы упрекнуть автора в недостаточной разработке некоторых персонажей: например, Михалыч, Захар, Лена, Косцова из «яконурского» лагеря; Баранов, Кудрявцев, Назаров из «антияконурского». Довольно скупо разработан Иван Егорыч и его церковные увлечения, мало «задействован» Яков Фомич, хотя заявлен довольно интересно и выполняет роль авторского рупора.

Все это, вкупе с несколько затянувшимися во второй части романа нравственными метаниями Герасима, каждое из которых обозначено и сопровождается развернутыми внутренними монологами, порой заметно замедляет и дополнительно усложняет и без того неспешное, сложно сконструированное повествование. И это, конечно же, отнюдь не на пользу роману, потому что не всякому читателю достанет сил и терпения одолеть столь долгий и медленный путь…

Тем не менее, достоинства, о коих говорилось, несомненно преобладают в этой книге. И, закрывая ее, испытываешь искреннюю благодарность к автору за целеустремленность и глубину, с которой он ставит здесь актуальные проблемы времени, за добротность и поэтичность художественного исполнения, отличающую столь многие страницы «Яконура». Думается, что этот роман можно уверенно отнести к тем явлениям нашей современной прозы, о которых говорил Георгий Марков в своем докладе на VII съезде советских писателей, как о серьезной духовной силе, посредством которой находит достойное художественно-философское отражение все то основное и главное, чем живет сегодня наш народ.