Пересказал подробно свой разговор с Герасимом. Крутил теперь в пальцах телефонный шнур, слушал.

— Вот и обсудили бы с этим товарищем! — раздавалось в трубке. — Очистка, безусловно, очень нужное дело. Но посмотрите, что получается. Приходите вы в магазин купить новую шину. И говорите: дорого. Конечно, дорого! Ведь третья часть — это стоимость не производства, а очистки стоков.

— Знаю, — сказал Столбов.

— Как-то все привыкли считать, что предприятия могут потреблять воды сколько им вздумается. А затем, значит, следует ставить грандиозные очистные сооружения. Люди используют пятьдесят процентов того, что берут у природы, пятьдесят процентов того, что взяли у природы, мы выбрасываем и к цене продукта добавляем тридцать процентов на очистку. Это страшное расточительство, потомки нас за это не похвалят.

— Знаю, — сказал Столбов.

— Представьте себе, в ближайшие годы мы израсходуем миллиарды рублей, чтобы построить сеть водоочистных станций по всей стране. Истратим огромные деньги, а что потом? А потом будем тратить деньги на то, чтобы эти станции эксплуатировать. Опять миллиарды рублей. А чего добьемся? Пока мы улучшаем качество очистки вдвое, пусть даже впятеро, объем сточных вод в промышленности успеет вырасти в десять — пятнадцать раз. В результате, значит, наши реки станут только грязнее, притом раза в три. С такой постановкой вопроса — конца проблеме не видно.

— Знаю, — сказал Столбов.

— Поговорите с этим молодым человеком. Радиационная очистка — это, разумеется, очень интересно. Возможно, самое то, что нам необходимо. Но как бы мы ни совершенствовали очистку, сколько бы денег ни потратили, чего бы мы с вами ни открыли — тут не решение проблемы, тут только половина дела. Требуется еще и какой-то другой технологический процесс. Принципиально новый. Вот сочетать надо эти две вещи — хорошая очистка и эффективная технология.

Столбов промолчал.

— Вот если бы они могли предложить нам еще и другой технологический принцип! Используйте этот свой контакт с академией. Давайте лечить саму болезнь, а не то, к чему она приводит. Пусть они поищут. При любой очистке яконурскую воду нам заново не сделать, так что надо бы прежде всего поберечь ее, не тратить впустую.

— Знаю, — сказал Столбов.

— Когда я был, как вы, главным инженером, мой директор, золотой человек, частенько в трудных ситуациях говорил: погоди, Володька, мы с тобой еще дождемся, наступят такие времена, пойдем мы с тобой к цистерне, плеснем в нее чуток из ведерка — и через минуту, смотришь: отходы отдельно, а наша с тобой продукция отдельно. Вот, может, как раз вам с этим товарищем и суждено! Дерзайте. Будете в министерстве — заходите, милости прошу…

Столбов переложил трубку в левую руку. Правой начал листать блокнот. Разыскивал номер телефона Герасима.

Эхо под куполом… Узкие высокие окна, те самые, закрытые стеклоблоками… Датчики на металлических штангах, похожие поэтому на микрофоны… Кран под потолком с фермами… Все кругом было как всегда.

Герасим поднимался по стальной лесенке. Самая сложная операция осталась позади; он был удовлетворен тем, как удалось ее проделать, и рад, что успел сам принять в этом участие.

Рядом поднималась Капитолина, ворчала:

— Плохой канал, никуда не годится… Давайте откажемся, будем ездить куда-нибудь в другое место. Такие деньги платим, а как работаем? Образец твой с дюарами прямо тебе на голову опускают, из канала светит…

Вышли на антресоли, стали там у перил. Смотрели, как под ними Грач и парни с реактора выдвигают шибер.

Гудение электродвигателя перебил звонок; внизу, где находился Грач, и напротив этого места, рядом с Герасимом и позади него, погасли зеленые конусы и зажглись соединенные с ними красные, — словно кто-то разом перевернул песочные часы.

— Во светит, — лениво заметила Капитолина.

Электродвигатель смолк, шибер застопорился. Грач и парни закрепляли образец. Звонок продолжал заливаться.

Поднялся по лестнице студент, встал рядом.

— Кап, что это там крякает?

— Да так, Валь, по-дурному.

Наконец один из парней подошел к щиту и выключил звонок.

— Кап, это почему?..

— Ничего, Валь, им за это прибавку платят.

Снова загудел мотор; шибер с образцом вдвинулся в реактор. Красные конусы погасли, зажглись зеленые. Грач исчез и затем появился в дверях пультовой.

— Пойду помогу, — сказал студент и начал спускаться.

Все шло нормально.

Герасим мог быть доволен тем, как обстояли дела.

Он снова был благополучен, к нему вернулась успешность.

Герасим почувствовал на себе взгляд Капы и отметил, что не ощущает теперь в ней прежнего недоумения.

Тяжелые времена остались позади… Можно было и не вспоминать.

Герасим выпрямился.

Да, тяжелые времена остались позади, он снова был благополучен, к нему вернулась успешность!

Но — вспоминал…

Положил здоровую руку ладонью на трубу, перила были сварены из трубы.

Как все враз стало рушиться…

Пальцы сами собой согнулись; обхватили стальные перила.

Что стала ему тогда его модель, эта красивая идея, которой он жил, эта отчаянная попытка большого соперничества, что ему стало это все, если он, мечтавший выйти победителем, оказался вдруг перед необходимостью вживаться в новую для него роль затравленного неудачника?..

Крепко сжимал рукой стальную трубу.

Да, вспоминал… Часто.

Все было тогда очень серьезно… При том, какое место занимала в его жизни работа, — получилось так, что он не мог делать ее дальше. Да и все, что удалось уже ему сделать, должно было остаться незамеченным, неоцененным; вероятно, и начисто пропасть… А ведь он уже получал было почти неограниченную возможность заниматься любимым делом, начинал входить в круг тех, на кого всегда смотрел с воодушевлением, становился одним из них. Крушения произошли как раз тогда, когда цели совсем были осязаемы!

Герасим отпустил трубу. Почувствовал: сгорбился.

Почему он так часто возвращался к этому? Ведь можно было и не вспоминать уже; почему он вспоминал, почему вспоминалось охотно? Возвращался снова и снова…

А чем обратился для него тогда Яконур? Едва сделался для него символом нового его состояния, включения его в совсем другие масштабы, цели и понятия; и внезапно должен был превратиться в наименование того, что в его судьбе не осуществилось?

Ему было очень худо тогда… Почему же он так часто возвращался к этому? Вспоминал все в деталях; все, что произошло с ним и в нем; проходил шаг за шагом, час за часом весь тот день… Он чувствовал необходимость в этом, в этих воспоминаниях. Они помогали ему. Да, они не угнетали его, не терзал он себя этим, нет! Напротив, они давали ему уверенность. Силы. Таков стал теперь его движитель.

Как он должен был тогда поступить — отказаться от всего совсем? от всех своих планов? от себя? послушно принять судьбу, как она есть, раз и навсегда?.. Нет, не мог он этого. Он привык быть победителем, и то, что происходило с ним, было нестерпимо… Ситуация была такова, что он должен был либо признать поражение, либо измениться — чтобы победить, чтобы снова стать успешным.

Герасим понимал, что снова принужден делать выбор; и снова его выбор определял результат; и опять он объяснял себе: таковы обстоятельства жизни; но в тот раз обстоятельства были для него особенно серьезны, а цели значительны… Он говорил себе: у кого большая цель — не имеет права быть неуспешным…

Нет, он не готовился поступиться чем бы то ни было; он готовился побеждать!.. Средства ему были хорошо известны из прошлого своего опыта. Преодолеть себя оказалось не так трудно, как принято считать.

Ударил по трубе ребром ладони. Ударил еще раз. Заставил себя выпрямиться.

Да, он начал действовать успешным образом! С полной ясностью того, чего он теперь хотел, с категоричностью, какая бывает только при смене убеждений.

Снова Герасим использовал свою модель Вдовина. Модель была прогностической, методы — безусловно верными… Как и прежде, Вдовина нельзя было обмануть, но он охотно шел на эквивалентные отношения, построенные на взаимной заинтересованности. Герасим продавал часть себя; на способности, квалификацию, время он опять смотрел как на товар, который можно предлагать Вдовину и получать в обмен то, что находится в его руках… Герасим маневрировал, обходил острые углы, заключал выгодные соглашения, при необходимости вступал в сговоры… Собственно, Герасим действовал вдовинскими же методами…