Сломанный карандаш на полу, одна мысль — только бы никто сейчас не вошел.

Ждал привычных номеров… Случилось — непонятное! Дурак, бестолочь, пусть бы согласился, терпел бы его, ладно… Впрочем, лучше же, что отказался… Баба с возу… Но если выплывет наружу все то?

Медленно, очень медленно Вдовин справлялся с собой. Рационализировал происшедшее. Уходил в логику, варианты, доводы. Искал и там опоры… Находил. Ему рассказывали, чем занялся Яков Фомич; Вдовин припомнил, вскипел. Встал наконец, пошел по кабинету.

Он чувствовал себя человеком своего времени, у его века были новые темпы, были стремительные успехи естественных наук, были атомный котел, компьютер, полупроводники, ракеты, синтетические материалы, были железные правила и алгоритмы формально-математической логики, требованиям которой должен подчиниться мир; и была категория людей, заправлявших всем этим и потому необходимых веку и — первых в нем. Кто не понимал этого, кто почему-либо отставал, не соответствовал — тот выпадал из развития, из всего неостановимого, мощного процесса и, конечно, из категорий первых людей нового века. Такие и выходили в шавки, лающие на слона…

Да о чем он! Поддал ботинком осколки карандаша, загнал их под сейф, чтоб глаза не мозолили. Пускай живет как хочет… Вдовин пошел к столу. Надо позвонить Старику, вот побесится.

И ведь не чужак, занюханный какой-нибудь гуманитарий, — свой! Отступник. Проще всего — своих продавать… делать капитал на прогрессе… это не работать. Вежливо-то как отказался… благодарил…

А, черт! Вдовин остановился перед столом. Ведь это же и есть то самое — номер, который отколол Яков Фомич! Он-то недоумевал. Удивлялся!..

Потом наступила пауза. Свирский постукивал пальцами по столу.

Ольга сказала то, что откладывала:

— Каковы возможности очистки радиационными методами?

Борис повернулся к ней.

Посмотрела ему в глаза… Ничего.

Совсем ничего в ней не произошло.

Вообще ничего не произошло.

Откладывала, готовилась; собралась и — вот… Просто смотрела. Просто вопрос.

Сколько встретилось всего, сколько скрестилось в их встрече здесь, на совещании, как переплелись тут их прошлые жизни, общая и последовавшие за ней раздельные, все пройденное, все пережитое и нажитое, отгоревшее и окрепшее, характеры, убеждения, понимание самих себя, другого, целого мира!

То ленинградское утро, когда она уговорила Бориса взять направление на Яконур… Да, это она сделала. Она родилась на Яконуре, и она не могла не вернуться. Яконурские возвращаются.

Тот воскресный обед у бабы Вари…

Тот день, когда она ушла с комбината…

Тот вечер, когда шагнула она к краю пруда — аэратора, гордости, да, наверное, гордости Бориса, венца, можно сказать, всех его многих дел, его трудов, Борис так долго бился над ним… Пена жила, шевелилась, она находилась в непрерывном диковинном движении, это было огромное, полное сил чудовище, непонятное, враждебное, опасное; нелепо казалось даже предположить, что оно не само тут появилось, а сработано людьми, — но его создал, о нем заботился ее первый мужчина…

Эти часы на совещании. Слушала всех и убеждалась: для одних мир — система глобальных связей — экологических, нравственных, человеческих; для других — набор отношений внутри отдельных фрагментов существования — экономики, интересов производства, своей отрасли. Разная картина мира, разный и ход мыслей… С кем оказался Борис! Она и раньше об этом думала: как он может служить у Шатохина?.. Вот — честный человек, прекрасный специалист, а туда ли он направил свою энергию и твердость, свои способности и знания, на верный ли путь, на стоящее ли дело? Вопрос не редкий…

Сколько сплелось, перекрестилось в эту минуту — все, что она отрезала когда-то, и все, что обрела!

Те дни, когда она решила: она не должна больше оставаться с Борисом…

Тот поздний вечер, когда появился Герасим…

Та ночь, когда стояли они вдвоем на берегу Яконура у обрыва, за краем размытого круга света от костра, — на берегу ночи… Перед отъездом — канистру стоков Герасиму привезла; подарочек… любимому… Но ведь это Яконур, ее Яконур!

Столько в ее вопросе Борису перекрестилось и сплелось…

И — ничего не происходит.

А слова-то, слова какие! «Возможности… очистки… методами…» С этими словами обращается она к своему первому мужчине. Вот и все, что она говорит ему спустя несколько лет. Все слова, которые может ему сказать. Других слов нет. Нет других вопросов, кроме этого. Не о чем больше говорить, лишь обратиться к первому своему мужчине как к специалисту, как к эксперту. С вопросом о перспективах любимого своего. В его замыслах. Опять-таки по работе. Которые сама ему внушила.

Кошмар.

Себя пугаешься… всего пугаешься…

Ксения, Ксения, прошу, помоги Борису!

Борис:

— Есть некоторые данные, что при облучении в принципе образуются вполне нужные соединения. Но по-настоящему возможности радиационной очистки никому еще не известны.

И у него слова — тоже. «Данные… в принципе…»

ИЗ ТЕТРАДЕЙ ЯКОВА ФОМИЧА. В. А. Васютинский, Г. Быков, J. L. Hammond, В. Hammond, П. Манту, Г. Дж. Колл, Ф, Ротштейн, С. и Б. Вебб, Lipson…

Некорректно.

Так дело не пойдет, нет… Вдовин определенно выдавал малое за большое!

Герасим встал, начал говорить. Отбирал из доклада Вдовина только результаты и перечислял их один за другим; никаких комментариев — просто вычитал подачу материала, все то, чем результаты были обставлены. Сразу ясно: честная, но вполне заурядная работа. Незачем было раздувать.

Вдовин не дослушал.

— Неправильно!.. Неверно!..

Ну, началось.

Семинару, видимо, большое значение придавалось, он должен был что-то доказать отделу Элэл, впрочем, известно что; не зря же Вдовин все это задумал.

Пауза.

Герасим продолжил. У Снегирева специальная есть публикация, да и она, собственно, сделана в развитие того, что у Старика в монографии, да и у Жакмена…

Захар подсказал название, раздел и даже страницу. Валера со своего места еще добавил.

Вдовин:

— Знаю, знаю! Наука — это то, чем вы сами занимаетесь…

Затем — про неточности. Герасим перечислял, кивая в сторону доски. Вдовин поворачивался то к доске, то к Герасиму. Вскочил Михалыч, тянул палец к графику, он уловил еще пару ошибок.

Вдовин ринулся в наступление:

— Ничего не значит!.. Буквоедство!.. Что в лоб, что по лбу!..

Потом что-то новое:

— Вам бы родиться в средние века, тогда деление с остатком и без были отдельными науками!

Наконец выдохся…

А говорить по существу вышел Саня! Сюрприз — или этого надо было ждать?

Теперь поди разберись, где тут Санины грехи, где вдовинские… Литературу, положим, оба должны знать; воздух под максимально возможным давлением накачал в работу, конечно, Вдовин; ошибки, впрочем невеликие, видимо, принадлежат Сане… Герасим вытащил из кармана смятый листок — извещение о семинаре, расправил на колене, посмотрел, кто в авторах. Так! А отдуваться, естественно, Сане предоставляется… Тем более что Вдовин рассчитывал на полагающиеся Александру пышки, а получил синяки — за Саню…

Едва Саня начал — Валера пошел к выходу. За ним Михалыч. Валера и Михалыч встретились у дверей, заговорили о чем-то.

Захар перелистывал журнал.

Герасим продолжал сидеть рядом с Капой. Думал о Сане…

Элэл увлекся.

Вспоминалось само собой…

Прадед, рассказывала бабушка, происходил от яконурского казака, героя двенадцатого года. Она оставила Элэл копии бумаг: рапорт командира в канцелярию Надеждинских рудников о выступлении Караканского полка, маршрутный лист, несколько донесений.

В донесениях говорилось: «Находился во всех жарких делах»… «содействовал мне примером личного мужества»… С начала сентября он был в армейском партизанском отряде: полсотни гусар, восемьдесят казаков. К ним присоединились крестьяне, как это называлось… пришли с просьбой пожаловать им оружие и патроны. Уходя из Москвы, Кутузов оставил отряд для прикрытия петербургского направления. «Поскольку осеннее время и совершенно размытые дороги»… это Кутузов писал Винценгероде… «летучие отряды, которые будут иметь целью»… дальше забыл.