Множество гостей собралось вокруг площадок для игры в крокет и теннис. Сквозь шум голосов и громкую музыку отчетливо слышались удары теннисного мяча. Беатрис, не любившая ни тенниса, ни крокета, оставила Энн в обществе своей матери наблюдать за матчем между чемпионом колледжа и сыном, Пула. Когда она возвратилась к теннисному корту, их нигде не было видно. Пропираясь сквозь толпу, Беатрис резко остановилась, заметив свою подругу сидящей на скамье на самом краю газона и занятой интимной беседой со своим бывшим мужем. Беатрис улыбнулась, мысленно поздравляя Энн с тем, что она не тратит времени даром, и постаралась подобраться поближе, в надежде услышать хоть что-нибудь или, по крайней мере, получше рассмотреть разыгрываемое Энн представление. Но и издалека было заметно, что Энн, не отрываясь, смотрит на Генри, а ее прелестное личико оживленно сияет. Беатрис вздохнула с облегчением. Слава Богу, хоть Энн следует «плану». Надо бы не забыть похвалить ее, напомнила себе Беатрис.

Энн хотелось поскорее уйти с этого празднества. Она уже начала ненавидеть свою нежданную популярность — тонкие намеки женщин и отнюдь не тонкие предложения мужчин. За прошедшие два дня она получила четыре совершенно неприемлемых предложения, и все — от женатых мужчин. Похоже, они смели подумать, что, отказавшись от претензий к мужу при разводе, она отказалась и от своих моральных принципов. Будь Энн более опытной и изощренной, она могла бы флиртовать с ними, развлекаясь в свое удовольствие, а потом изящно дать им отставку, наслаждаясь их растерянностью. Но вместо этого она краснела, бормотала что-то, чего потом даже не могла вспомнить, и, в буквальном смысле, убегала. Когда это случилось в четвертый раз, она была уже лучше подготовлена и сумела выдавить из себя: «Благодарю вас, нет». Вспоминая об этом, она очень гордилась своей вежливой выдержкой.

То, что мужчины так откровенно домогались ее, было для неопытной девушки новостью: она внезапно попала в мир незнакомых ей отношений, к которым оказалась совершенно не готова. У нее не было соответствующих навыков и опыта. У бывшей толстушки Энн просто не было возможности флиртовать с молодыми людьми и принимать, а равно и отвергать их ухаживания. А теперь все эти мужчины ожидали от нее полной осведомленности в игре, сами правила которой были ей неизвестны.

Хелен сообщила ей, что теперь Энн называют неприступной «снежной королевой». И именно неприступность делала ее еще более желанной для всех искателей приключений. Она стала в их глазах чем-то Броде заманчивого приза в каком-то уродливом соревновании. Это было отвратительно.

— Вы хотите сказать, что все они действительно ждут, что я… чтобы я… Что я соглашусь на… на отношения с ними до клятвы перед алтарем?

Хелен ответила ей понимающей улыбкой.

— Совершенно верно.

— О Господи! Это ужасно… Но ведь все они женаты!

— Ах, милая, а что, по-твоему, происходит на всех этих яхтах, стоящих на якорях у побережья? Что, по-твоему, делают там все эти примерные мужья и уважаемые отцы семейств, когда отправляются в Ньюпорт в конце недели, так ни разу и, не сойдя на берег?

— Я всегда думала, что им просто нравится отдых на воде.

— Не сомневаюсь, что нравится, учитывая своеобразный характер этого отдыха, — не скрывала иронии Хелен. — Я, правда, сама не бывала свидетельницей этого, но слышала, что некоторые мужчины привозят с собой на яхту девушек-хористок из Нью-Йорка, — сообщила она, понизив голос до шепота.

Энн от удивления вытаращила глаза. Она-то думала, что за два прошедших года ее наивность совершенно испарилась, но теперь ей стало ясно, что это совсем не так.

Ей внезапно показалось, что все окружающие говорят только о ней, и душный в это время года дом в Нью-Йорке вдруг показался ей далеким недостижимым раем.

Энн выскользнула из толпы зрителей и нашла уединенную скамейку, стоящую в тени широколиственного клена. Девушка расположилась лицом к заливу, делая отчаянные попытки сдержать внезапно подступившие слезы. Она ни разу не плакала с тех пор, как уехала из Нью-Йорка, хотя события последних дней давали ей множество поводов к слезам. Генри! Если она все же расплачется, вина за каждую слезинку будет на нем.

— Вы позволите присесть рядом с вами?

Энн до того поразилась, услышав этот до боли знакомый голос, что вскрикнула и подскочила на жестком сиденье скамейки.

— Простите, что напугал вас, — извинился Генри и сел, не дожидаясь разрешения.

— Я не хочу, чтобы вы сидели рядом со мной! — заявила Энн, даже не вспомнив, что согласно «плану» должна поощрять его интерес к себе.

Но Генри продолжал молча сидеть возле нее, не обращая никакого внимания на ее холодную отповедь. Энн изо всех сил боролась с желанием вскочить и убежать. Наконец она осмелилась поднять на Генри глаза и тут же пожалела об этом, потому что почувствовала себя так, будто ей снова восемнадцать и самый красивый мужчина Ньюпорта ухаживает за ней. Его темно-каштановые волосы шевелил легкий бриз, а серые глаза ярко светились на смуглом, загорелом лице. Он неуверенно улыбнулся ей, и Энн вдруг поняла, что он очень волнуется. Эта мысль помогла ей расслабиться.

Он прокашлялся и заговорил:

— Я бы хотел объясниться с вами. Со дня нашей свадьбы у меня не выдалось такой возможности.

— Мы беседовали на балу у Ветмора, — холодно, возразила Энн.

— Да, но тогда я не, знал, кто вы, поэтому тот разговор не в счет.

Он не поднимал глаз, внимательно изучая свои ладони, и, невольно проследив за его взглядом, Энн отметила, какие сильные у Генри руки. Чистые и ухоженные, они выглядели не столько элегантными, сколько крепкими и умелыми. И ей внезапно вспомнилось, как они обнимали ее тогда, на балу у Ветмора. Ох, не стоило ей вспоминать ни о том вечере, ни об их с Генри прогулке в саду!

— Я давно уже должен был поговорить с вами, — продолжал Генри. — Я поступил с вами непорядочно и не жду, что вы простите меня. Но мне очень бы хотелось, чтобы вы знали, что я сожалею о случившемся.

Пока он говорил, Энн старательно следила, взглядом за белоснежным парусом шхуны, проплывавшей по синей глади залива. Когда он замолк, она, повернулась к нему.

— Я не знаю, каких слов вы от меня ждете, — дрожащим голосом проговорила Энн. — Я думала о том, что вы, вероятно, сожалеете, но это не изменит того, что произошло. Ваше раскаяние не вернет мне ни моей семьи, ни моей репутации, ни моей безмятежной жизни. Если вам стало легче от того, что вы попросили у меня прощения, я рада, Генри. Но это ничего не меняет.

Он кивнул, словно она сказала именно то, что он ожидал услышать.

— Это одна из моих, — сообщил он, указывая на шхуну.

— Она прекрасна, — согласно кивнула Энн.

Воцарилось неловкое молчание, и Энн в голову стали приходить странные мысли. Почему, думая только о том, как заставить Генри поцеловать ее и что она будет при этом чувствовать, она не замечала его красивых сильных рук? На нее нахлынули воспоминания о крепких и нежных объятиях, о том, что она ощутила, когда он прижал ее к себе, о вкусе его поцелуев… А потом она вспомнила, как еще до свадьбы они сидели рядом и просто разговаривали или молчали… Она помнила то обоюдное чувство комфорта, всегда возникавшее между ними в присутствии друг друга.

Наконец, Генри прервал молчание.

— Я хочу, чтобы вы поняли. Мне нужно, чтобы вы знали, почему я сделал то, что сделал.

У Энн внезапно перехватило дыхание.

— Этому не может быть оправданий… — начала она, но тут же замолчала, испугавшись, что расплачется в его присутствии.

В этот момент Генри еще больше возненавидел себя. Он видел, как Энн пытается сдержать слезы, как её стройная шея содрогнулась от отчаянного спазма. Он может просить у нее прощения каждый день до самой своей смерти, но это не будет иметь ровным счетом никакого значения, потому что он не может изменить того, что уже сделал. Этого нельзя простить, а он сидит здесь на этой скамейке и просит возможности объясниться… Пустое. Как он сможет объяснить ей, что был просто одержим мыслью о спасении «Морского Утеса». Как сможет дать ей почувствовать, какой страх охватывал его, когда он думал о том, что вот-вот потеряет дом? Ответ был простым — никак. Он не сумеет ничего сделать, как бы отчаянно ни хотел. И, кроме того, Генри чувствовал, что еще немного и новая страсть завладеет им. Вот уже несколько дней Энн не идет у него из головы…