«Капризна и прихотлива судьба сказки в детском театре. Она знает крутые подъемы и столь же стремительные спады, — писала в «Советском искусстве» 1938 года (2 сент.) А. Бруштейн. — Пришли для сказки тяжелые времена. Подули враждебные бореи — педологи и другие хмурые люди из тогдашнего Наркомпроса, а также рапповские «идеологи» объявили беспощадную войну всяческой фантастике. Начался сказкоборческий погром… Любопытно, что в наступившие для сказки «годы изгнания» появилась интересная попытка создания некоего полусказочного гибрида. Таким гибридом была пьеса Евгения Шварца «Ундервуд». Сказочная фантастика была завуалирована в «Ундервуде» реалистическими подробностями… Все это очень скоро раскусили гонители сказки, и «Ундервуд» — скрытая сказка — отцвел, не успевши расцвести…».
Мало того, уже в конце 60-х годов шеститомная «История советского драматического театра» объявит постановку «Ундервуда» ошибкой ленинградского ТЮЗа.
Шварц не включит «Ундервуд» в единственный прижизненный сборник своих драматических произведений, выпущенный к его шестидесятилетию. Не вспомнит о нем и Екатерина Ивановна, когда будет собирать более полный его сборник, вышедший в 60-м.
Так Евгений Шварц стал детским драматургом.
IV. ТЮЗ И ДРУГИЕ НАЧИНАНИЯ
Рассказчик
Первая половина тридцатых годов, помимо всего прочего, характерна для Евгения Шварца, как писателя (правда, он утверждал, что «сказать о себе: «я — писатель» — так же неудобно, как сказать: «я — красавец»»; и тем не менее, — не откажемся от такой формулировки), обращением к новым жанрам — к кукольному театру, к кинематографу, к драматургии для взрослых и прочему. К тому же он получил билет только что образовавшегося Союза писателей СССР и был делегирован от Ленинграда на его Первый съезд.
Но продолжал он работать и в детской литературе. Кончился раешник, кончились стихи. Стал интенсивно развиваться жанр рассказа. И хочется перечислить многие, хотя бы названиями, потому что, во-первых, этого никто не знает, а во-вторых, потому, что эти рассказы продолжали оформлять великолепные (подчас — великие) художники, и хотелось бы назвать и их.
Отдельными изданиями вышли книжки: «Крейсер «Варяг»» (ГИЗ. 1930), «Три встречи» (ГИЗ. 1931); «Особый день» (в соавторстве с Г. Дитрихом), «Стоп! Правила движения знай, как таблицу умножения», «Пионеры и прогульщики», «Пожар в лесу», «Наш огород» (художник М. Штерн), «Птичий двор» и «Скотный двор» — все ОГИЗ — Молодая гвардия, 1931; «Книга аварий» (худ. В. Тамби. ОГИЗ, 1931) и др.
Продолжал он печататься и в «Чиже»: «Вася Шелаев» (худ. Г. Петров), «На зимовке» (художник Ю. Мезерницкий), «Храбрый Дейч» (худ. М. Штерн) — все 1931; «В жарких странах» (худ. В. Курдов, 1933); «В горах» (худ. Е. Сафонова) и «Ваня Мохов» (худ. Б. Антоновский) — оба 1934 и др.
Начали выходить новые, более «идеологические» журналы — «Большевистская смена»: «Со всего света» и «Разведчики пятилеток» (худ. П. Кондратьев) — оба 1931; «Маленькие ударники»: «Собираем урожай» (худ. В. Стерлигов), «Вилка» (худ. С. Гершов) и «Давайте путешествовать» (худ. А. Якобсон) — все 1931; «Как они готовятся» (худ. В. Ермолаева), «Находка», «Ни часа даром» и «Прорубь» (худ. Е. Сафонова) — 1932; «Октябрята»: «Две коровы» (худ. Т. Шишмарева), «Жизнь Егора» (худ. К. Рудаков), «Мы и завод» (худ. Б. Ермолаев) — все 1931; «Ганс и Грета» (худ. В. Ермолаева), «Запруда» (худ.
Н. Петрова), «Звери жарких стран» (худ. Е. Чарушин), «Хозяин» (худ. В. Ермолаева), «Сам поймешь» (худ. А. Якобсон) и «Наводнение» (худ. В. Ермолаева) — все 1932. И прочие.
В. Бианки, выступивший на совещании о детской литературе, утверждал: «Взять хотя бы рассказы Шварца, прекрасные рассказы. Он печатался в «Чиже» и «Еже», и никто не подумал о том, чтобы эти рассказы издать отдельной книжкой». (См.: «Детская литература». 1936. № 3/4.) Думаю, что именно Шварц и не хотел собирать свои рассказы в сборник. Они не стали шедеврами, но и «халтурой» для заработка, конечно, тоже не были. Хотя на гонорары за них он в основном и жил. Перед теми рассказами скорее ставилась прикладная, раскрывающая ту или иную тему задача. Или они были развлекательно-поучительными, или научно-популярными. Но я уверен, что благодаря и им Шварц позже перейдет к большой прозе повестей «Чужая девочка» (1936), «Приключения Шуры и Маруси» и «Новые похождения Кота в сапогах» (1937), «Сказка о потерянном времени» (1940).
Если стихотворные детские книжки и перестали интересовать Шварца, то поэзия осталась с ним. Приведу лишь один образец её той поры под названием «СЛУЧАЙ»:
Больница
В конце мая 1930 года Екатерине Ивановне сделали первую операцию. И каждый день Евгений Львович в больнице. Поначалу его к ней не пускали. Но как и раньше, он передает ей письма.
Без даты: «Котик мой! Когда я увидел в последний раз, в воскресенье, какой ты лежишь больной, отчаявшийся, обезумевший, одинокий, — на меня ужас напал. Как бы я тебе ни сочувствовал, как бы я за тебя ни мучился, — легче тебе не будет — вот в чем ужас. Я тебя очень люблю, родной мой, я никуда тебя больше не отпущу. Будь всегда со мной, Кисыч родной. Жизнь ни на что не похожа стала. Я из колеи выбился, что никаких сил нет. Если ты бы знала, какая без тебя пустота. Я за это время, что мы вместе, совсем разучился говорить и жить с людьми, которые приблизительно подходят. Ты до такой степени со мной, что все остальные раздражают, мешают, кажутся нелюдьми.
Мама и папа тебе очень кланяются. Они тебя любят. Мама готовит нам очень вкусные обеды. Я очень рад, что папа здесь. Очень хорошо все время быть в курсе дел с тобой. А то я совсем отупел бы. И мама очень помогает. Я их очень люблю.
Котик, если можешь, напиши своей маме хоть две строчки. Раз ты больна и слаба, две строчки не обидно. Я сам хотел написать — да не выходит.
Ну, родненький мой, до завтра. Пойду искать тебе чего-нибудь вкусненького. Деньги есть. Совкино заплатил за подписи. Я тебя люблю. Целую тебя, Кисыч, крепко. Твой Женя».