– А мне сны часто снятся странные, я так понимаю теперь, связанные с моим прошлым существованием…

– Всё правильно, сны ты видишь неспроста. А последние сновидения тебе специально Фэб транслировал, чтобы подготовить. Но сны – это материя нереального мира, а потому вызвать рецидив памяти не могут. Они несут лишь обрывочные намёки. Впрочем, я думаю, даже если бы ты и вспомнил что-то, то секту создавать не стал бы. Но, с другой стороны, мог, чего доброго, замахнуться и на большее.

Елисей задумался, и вспомнил, что когда-то давно видел репортаж по телевизору о некоей секте, название которой чётко не вспомнилось, а вертелось в уме каким-то пошлым фрагментом. Те сектанты и впрямь совершили ужасное: распылили в метро газ зарин. В том, что Метатрон говорил именно об этой секте, он не сомневался.

А ещё Елисей вспомнил, что хотел выяснить один крайне интересующий его вопрос. Виденное им в зале огромное количество существ, многие из которых были до жути странные и страшные, будоражили его воображение нестерпимо. Особенно двухметровые инопланетяне и обезьяна в президиуме.

– А кто же все эти, – кивнул Нистратов на проход, ведущий в зал, – тоже ангелы? Или демоны?

– Видишь ли, у людей представления о мире слишком уж примитивные. Например, большинство считает, что ангелы и демоны враждуют, что это олицетворения сил добра и зла, борющихся за власть над их душами, над вселенной. Другие полагают, что никакого бога нет, и религия вымысел, а произошли люди от внеземных цивилизаций путём хирургического вмешательства в мозг приматов, третьи уверены, что истинными творцами мира являются древнейшие божества, да и само многобожие кажется им более совершенной моделью. А есть и такие, кто полагает, что мир создали они сами… солипсисты хреновы… Но в итоге неправы ни те, ни другие, ни третьи!..

– Но?..

– Но Бог есть! Он един и всемогущ. Гораздо сильнее кого-либо из множества высших! Он присутствует во всём, везде и всегда! Он гармония и хаос. Смысл и суть!

– Ну хорошо хоть что не от приматов… А кто же эта обезьяна в короне? – не выдержал Елисей, вспомнив коронованное животное с наглой физиономией.

– Это Хануман, что ли? Ну, так он в своё время исполнял роль бога обезьян, и его, кстати сказать, чтили весьма высоко. Потом, правда, с пантеона он сошёл, других дел много было, но сейчас планирует снова вернуться, с новой программой. Это, кстати, по его вине на Земле распространилось мнение о внеземном вмешательстве и создании человека из обезьяны, прооперированной пришельцами, да ещё и леганионцы поспособствовали своими авариями…

– Леганионцы?

– Люди их инопланетянами называют.

– Это которые двухметровые глазастые?

– Они. Только они вовсе не инопланетяне. Это ангелоиды расы дельфинов. У них в последние годы участились поломки ретрансляторов, при помощи которых дельфины выстраивают гармонический звукоряд звёзд, вот они и светятся где не надо, будоражат фантазию человечества. Тут смешная штука получается, ретрансляторы их находятся в необъективном измерении и потому никому не мешают, людям не видны, но из-за сбоев центральной подстанции, то тут, то там антенны проявляются в человеческой реальности. Люди их сразу окрестили летающими тарелками из-за внешнего сходства, а ремонтников-леганионцев – пришельцами, ну а ремонтники тоже ребята с юмором, выпить не дураки, вот и пудрят мозги кому ни попадя.

Нистратов слушал, непроизвольно открыв рот. Картина мира в его голове размывалась, подобно кубику сахара в воде. Уже одно то, что сам он когда-то был ангелом, вызывало в душе и гордость, и чувство небывалого подъёма духа, и страх. Он сам не знал, что ему думать.

– Но что же тогда истинно верно? – встревожился Елисей. – Кто сотворил мир, зачем? В чём смысл жизни, наконец?

Метатрон улыбнулся и понимающе закивал.

– Да, Носфературс, – с ноткой зависти произнёс он, – хотел бы я на какое-то время тоже стать человеком и интересоваться этим, простым по существу, вопросом.

– Простым? – Ангел-отчужденец запорхал ресницами, словно беспомощная бабочка в объятой пламенем комнате.

– Нет, конечно, не совсем простым, не в том смысле, который вы, люди, – тут он улыбнулся, весело посмотрев на собеседника, – придаёте этому слову. Впрочем, всё потом. Потом! Сейчас есть более важные и насущные проблемы, из-за которых, собственно, ты здесь!

Елисей открыл рот в надежде спросить ещё о чём-то, что тревожило его сейчас, но Метатрон жестом остановил попытку, и Нистратов замолчал, успев издать лишь тихий вступительный звук.

Предсказание

Выйдя из метро, майор Загробулько повертелся из стороны в сторону, увидел улицу, полную людей, и заметил в глазах этих людей какую-то тоскливую обречённость, словно все они были провалившимися на экзаменах в институт воинами-новобранцами. Отсутствие телевидения и возможности напиться, уйдя от проблем, что-то сделали с ними. Но сказать, что сделали плохое, Вифа Агнесович не решился бы: глаза многих приобрели какую-то глубину, вовлеченность в процесс жизни. Люди не просто летели навстречу друг другу, не замечая никого вокруг, а шли, вглядываясь в лица внимательно, с каким-то тайным чувственным интересом. Впрочем, не все.

Загробулько заметил, что к нему засеменила размалёванная косметикой цыганка в цветастом платке, и сходу заверещала, акцентируя слова согласно национальной принадлежности:

– Дай, милок, погадаю, всю правду тебе скажу, касатик. Всю судьбу твою расскажу! Вижу на тебе слова нехорошие, плохие слова на тебе, как грязь, как сажа! Сглазили тебя, касатик!

Загробулько сначала не усёк, что обращается тётка именно к нему. Он опустил глаза и сразу понял, в чём дело. Форму, помятую после двухдневного сна, сестра Вифлеема забрала стирать, подшивать и гладить, и он, будучи в неестественном нервном возбуждении, оделся наскоро, совершенно по-простому, как самый обыкновенный гражданин. Жёлтенькая лёгкая рубашка, брюки чёрные и туфли. Милицейский китель никогда бы не привлёк внимание цыганки к майору.

– Всю судьбу расскажу, все тайны открою тебе, родной. Сглаз твой сниму, касатик. – Цыганка лыбилась, блестя драгоценным металлом вместо зубов.

– Вы, гражданка, прекратите вашу терминологию антинаучную распространять! – буркнул враз покрасневший Загробулько.

– Да что ты, касатик, как же не научная я, когда с детства учёная! Мать цыганка, сёстры… гадаю с пяти лет, ещё ни разу неправды никому не сказала, – продолжала верещать гадалка, подойдя вплотную к облачённому в штатское стражу закона. – Я с тебя много не возьму! Дашь на хлебушек детям моим, и на том спасибо…

«А может, и правда?» – дерзко подумал про себя не верующий в сверхъестественное майор, и увидел, как цыганка без его разрешения, но и сопротивления не ощутив, схватила руку с маленькими, будто детскими, пальчиками и, пристально разглядывая ладонь, запела:

– Будет у тебя жена-красавица, детишек трое, и в доме всё будет, сто лет проживёте вместе в любви и счастье…

От таких дифирамбов Вифа Агнесович ощутил тепло, разлившееся в груди нектаром, и тут же представил практикантку Верочку на пороге их загородного домика, о котором мечталось давно, и трёх детишек: одного светленького, другого рыженького, а третьего лысого совсем и, как и сам Загробулько, трёхлитровоголового. Майор встрепенулся от странного видения, словно раненый зверь, и услышал продолжение цыганкиных слов:

– …но случится с тобой небывалое, и выбором своим ты сам определишь свою судьбу! То ли жить тебе в здравии и счастье, то ли в горе и хвори! А то и смерть твоя придёт! – Цыганка сверкнула чёрными глазами, так что Вифе Агнесовичу стало прямо нехорошо.

– Да что ты! – закричал он, вырываясь. – Что ты несёшь! Чёртова дура!

– Истину говорю!

– Тьфу! – плюнул майор, зверея.

– А ты не злись, касатик, дай детишкам моим на леденцы, на хлебушек, я тебе подскажу, как счастье своё привлечь, а горе обмануть!

Что-то ёкнуло в сердце майора, и он, околдованный огнём цыганских глаз, сам того не желая, полез за портмоне.