Мы выяснили, что первичность тождества исследуемого объекта самому себе (непрерывность целого (1)) и абсолютность целого как непрерывного (4), посредством переходных ступеней-«противоречий» (2.3.), восходит одновременно к «не целому» и «целостному» (относительному тождеству); и далее, – к абсолютизму интегрально целого (4.5.) как интегральной самоидентичности, в которых важно различать градацию и степень обобщения и как бы «уплотнения» единства в абсолютном. Ибо в реальности, а не известной когнитивной виртуальности, объект всегда предельно абсолютен, в конкретном идентичен самому себе, а потому и смысл предельно объективного познания – суть адекватность (тождество) закономерно-объективной целостности, причем во всех аспектах. А именно: в закономерно и предельно интегрированном целом: внешне-внутреннего; дискретно-непрерывного; содержательно-формального; неспецифично-специфичного; конкретики абстрактного; многообразного единства; однозначной многозначности; инвариантно-вариабельного; изменчивой константности; относительности абсолютизма; сущностного проявления; закономерно-вероятного и т. п.

Т.е. известный псевдопарадокс соединения, казалось бы, несоединимых «противоположных» качеств в абсолютном тождестве (5), в действительности представляет абсолютность предельно интегрально целого, необходимо достигаемого через посредство «переходных ступеней» (3.5.), что составляет переход к единому абсолютизму, – с оговоркой, – одной лишь «стороны» дихотомии: абсолютному монизму объективного Закона, охватывающего тождественность любой системы – от мега-, геомира в целом, биосферы, общества, различных социальных групп, отдельной индивидуальности, других животных, – вплоть до живого-«неживого» микромира, молекул, атомов, микрочастиц одной и той же самодвижущейся (живой) Материи.

Это и есть предел закономерного абсолютизма в качестве абстрактных: непрерывного, формального, константного, неспецифичного, безусловного, однозначного, инвариантного, вечного и бесконечного и т. д.

Между тем, было бы неверно полагать, что якобы «противоположная» (вторая) «сторона» Закона суть его движение, развитие, представленные вариабельностью, стохастичностью, изменчивостью, относительностью, многозначностью, многообразием, прерывностью и пр., тогда как сам устойчиво-неспецифический Закон являет противоположность этим качествам «непостоянного». В действительности же стационарность безусловного Закона и его подвижность видоизменения в само(!)развитии имеют, как двузначно-многозначную (но однозначно однозначную), так и сугубо однозначную (но много-многозначную) характеристики единовременно, при абсолютных и предельных тождестве и неизменности обоих качеств.

Стало быть, стационарность и изменчивость в саморазвитии Закона – суть одно и то же, как стационарная моносистема, обладающая общим вектором развития изменчивости, собственно, стационара материального Закона стохастической природы. А посему, недаром отправная точка интегрального исследования у B.C. Мерлина – так называемые стохастические связи индивидуальных элементов [28; с. 38–39], но следует учесть, что «третья» дополнительность, как целое, ведет к абсолютизму вероятностного в рамках абсолютного Закона в неизменном и стабильном качестве.

Что же касается формализованных систем понятий, применяемых для нужд обычного системного подхода, то для задач системной интеграции подходят одни и те же формы систематизации якобы «взаимодополняющих» друг друга в «противоречии», «взаимосвязанных» сторон: изменчивости и стабильности, дискретности и непрерывности, формальности и содержания и пр., однако в нашем случае склассифицированных, интегрированных по существенному признаку в одно и то же целое, одну и ту же группу (целое) из «разнокачественных» понятийных групп познания объекта. К примеру:

1) «слитие» и относительное тождество «изменчивой стабильности», с дальнейшим восхождением к абсолютизму целого;

2) или «изменчивость стабильного», «инвариантность вариабельного», «однозначность многозначного», либо «прерывность непрерывного», «формальность содержания», «абстрактная конкретность» – как одни и те же качества подвижности статичного Закона (целого), в абсолютном содержании конкретики.

Ибо различия терминологии, разносторонне отражающей одну и ту же вещь, здесь обретают новый, интегральный смысл, а посему и философский лозунг «все в изменяющемся мире связано со всем» претерпевает качественную интратрансформацию. А именно: «все в однозначном мире «слито», интегрировано и склассифицировано («без единого зазора»), в собственном его движении развития и видоизменения движения его» и, в дополнение, еще и «сверху утрамбовано» до абсолютного предела и монизма, что выражает, пусть и грубо, гегелевский смысл «диалектического» аппарата логики.

Единство мира, стало быть, – в его многообразии в единстве абсолюта; формальность мира – в его конкретике в формальном абсолюте; константность – в изменении (развитии) в константном абсолюте, – и далее, по алгоритму. Поэтому нам не вполне ясны страстные убеждения философа В. Орлова, утверждающего: «Философия марксизма, согласно ясному определению В.И. Ленина, это материализм, включивший в себя диалектику, а не материалистическая диалектика». И выше у В. Орлова сказано: «Недооценка материализма как целостной концепции марксистской философии, включающей (?) в себя диалектику, выразилась в распространившемся в последние годы отождествлении диалектического материализма с материалистической диалектикой», «…диалектический материализм и материалистическая диалектика – это одно и то же», – категорически, утверждает Б. Кедров (1982).

Однако уже с точки зрения грамматики, простая перестановка определяемого и определяющего слова дает новое понятие (что, в принципе, и требовалось доказать. – Авт. ). Так, понятия «мыслящий мозг» и «мышление мозга» совершенно различны (?), ибо первое отражает материальный орган (?), второе – его идеальную функцию (?) [20] . Замена понятия «диалектический материализм» понятием «материалистическая диалектика» означает, поэтому, подмену (?) основного вопроса философии ее вторым вопросом – о развитии.

Такая подмена (измена? – Авт. ) понятий по меньшей мере вуалирует партийный характер марксистской философии, заменяет деление(?) философии на материализм и идеализм, как единственно возможные(?) партии философии, делением(?) на диалектику и метафизику, которое не имеет самостоятельного партийно-философского значения». И далее:

«В исследованиях по материалистической диалектике (дескать, с «неточной расстановкой акцентов». – Авт. ), получили определенную разработку и вопросы материализма (материи, ее атрибутов, сознания и т. д.), однако… проблемы материализма, – негодует В. Орлов, – имеют при этом вспомогательный, побочный характер, поскольку служат средством построения диалектики как общей теории развития». Но «…следует признать, что разработка специальной системы категорий материалистической диалектики, хотя и имеет определенное (?) теоретическое значение, обладает, в то же время, лишь относительной ценностью (вы так, а мы вот так! – Авт. ), ибо развернутая система категорий марксистской философии может быть только (?) системой категорий диалектического материализма как целого [45; с. 8–9].

А посему, недаром, видимо, глава, откуда взяты эти строки, именуется определенно; «Философия марксизма – законченный философский материализм», – естественно, лишь для В. Орлова и Компании.

Печально знаменитый спор о курице и о яйце, «несущем» куриц, с позиций интегрального исследования, теоретически несостоятелен и требует в дихотомии «противостоящих» курицы с яйцом, какой-то «третьей» дополнительности, истинность которой, с точки зрения, формальной логики, лишь промежуточна. Закон достаточного основания, по отношению к дихотомии «развитие материи» (столь страстно защищаемой В. Орловым) и, наоборот, – к ее инверсии, по-видимому, должен быть «иным» в сравнении с другими вариантами дихотомий различных материально саморазвивающихся объектов.