Работа в Бюро реконструкции прекратилась. В городе не было рабочей силы. Все мужчины, способные носить оружие, находились на фронте, в казармах или работали на военных заводах. Днем и ночью отправлялись на фронты поезда с новым пополнением, в казармы каждый день прибывали новые солдаты со своими чемоданчиками. Вся Германия превратилась в один гигантский военный лагерь.

В городе стали попадаться женщины в трауре, раненые, инвалиды — однорукие и одноногие. Колонны военнопленных разных национальностей шагали по улицам.

В эти дни Фабиан решил переехать на новую квартиру Клотильды, где для него давно уже были приготовлены две комфортабельные комнаты. Клотильда терпеливо ждала, она была уверена в победе. Хлопот с переездом у него не было, обо всем позаботились сыновья. Только первые ночи ему не спалось.

Кончилась его одиссея. Или это надо называть блужданиями?

В его жизни была короткая пора счастья, когда он любил Кристу. Тогда он и вправду был другим человеком. Сердце его расцвело, было полно нежности и стремления к добру, он жил полной жизнью, творил. Не забыть ему Кристу, никогда не забыть.

Затем он наслаждался поцелуями прекрасной Шарлотты, но не был счастлив, а теперь он снова с Клотильдой, которую однажды покинул с ненавистью в сердце.

Она больше не тешилась тщеславной надеждой воспитать Фабиана по своему образу и подобию, хотя по-прежнему была эгоистична, упряма и властна. Вместе с тем он должен был признать, что во многом она стала сговорчивее. «Более мудрый всегда уступает», — часто повторяла она и избегала споров, если у них возникали разногласия. Впрочем, теперь они и духовно стали ближе, поскольку оба мечтали о «великой Германии», за которую Клотильда готова была, говоря ее же словами, бороться до последней капли крови.

И оба сына — здоровые, прекрасно развивающиеся, любимые — были при нем. Что еще нужно мужчине?

В последние недели налеты английских эскадрилий участились и стали более упорными и страшными. Много домов было разрушено, у Епископского моста выгорел целый квартал. Англичане сбрасывали теперь на город канистры с бензином и фосфорные бомбы.

Давно прошли времена, когда им удавалось разбомбить разве что какую-нибудь конюшню, и люди только смеялись над ними. Теперь, едва начинали выть сирены, все и вся мчались в бомбоубежища, где уже было очень холодно. С детьми и пожитками, с малолетними и новорожденными, с детскими колясками, постелями и чемоданчиками, где были уложены необходимейшие вещи, целые семьи бежали в паническом ужасе по темным улицам и исчезали в неприметных дырах, которые могли разыскать только люди, знавшие о них. Нет, с англичанами шутки плохи: достаточно вспомнить о судьбе Кельна, Дюссельдорфа, Бремена и других городов. После того как в один час сгорел большой квартал у Епископского моста, даже смельчаков охватывал испуг при первых же звуках сирены.

Робби теперь был занят важными делами. Сначала к участию в противовоздушной обороне привлекались только члены Союза гитлеровской молодежи старших возрастов. По приказу полковника фон Тюнена, начальника противовоздушной обороны города, они несли вспомогательную службу при зенитных орудиях. Полковник был того мнения, что «молодых людей надо приучать к огню возможно раньше». Младшие же, в их числе Робби, все еще болтались без дела, и им приходилось торчать в бомбоубежищах, что было страшно скучно и глупо! Но вот полковник создал новую организацию, под названием «Гражданская оборона»; он отобрал для нее только самых сильных юношей. Робби снова не попал в их число и вынужден был по-прежнему отсиживаться с «детьми и грудными младенцами» в скучном подвале. А юноши из «Гражданской обороны», захлебываясь, рассказывали о своих приключениях. Они наблюдали за воздушными боями и полетом трассирующих пуль. Они тушили пожары, выбрасывали кровати из окон, когда над их головами уже горели крыши; чего только они не испытывали!

Это были приключения во вкусе Робби, и он умолял мать замолвить за него словечко перед фон Тюненом: ведь он не слабее других. В конце концов его зачислили в организацию «Гражданская оборона № 3», разместившуюся в доме шелльхаммеровской конторы, наиболее добротном из всех городских зданий.

Робби уже участвовал в противовоздушной обороне при шести налетах. Это, конечно, было интереснее, чем торчать в дурацком холодном подвале с плачущими ребятишками. Трижды он дежурил на улице, отводил запоздалых прохожих в ближайшее бомбоубежище, объяснял пожарным командам кратчайший путь к горящим домам, вызывал из убежища дежурного по противовоздушной обороне и выговаривал ему за то, что в пятом этаже его дома виднеется свет. Он слышал, как грохотали в воздухе вражеские самолеты, и видел разрывы зенитных снарядов в черном небе. А на самой точке, как они называли свое помещение, было еще занимательнее. Каждый воздушный налет был новой сенсацией. И еще Робби любил как можно дольше оставаться ночью на улице.

Фабиан был очень доволен переменой, которая произошла с Робби. Гарри как будущий офицер обучался в одном из лагерей и по субботам, затянутый в красивый мундир, приезжал к родителям. А теперь, наконец, и Робби преодолел свое, казалось, неискоренимое отвращение ко всему военному.

Едва раздавался звук сирены, как Робби радостно напяливал на себя коричневый мундир, прикреплял к ремню флягу с черным кофе и выбегал из дому. Он стремглав мчался сквозь темноту и в несколько мгновений добирался до шелльхаммеровской точки. Это была веселая точка, где сообщалось множество историй, новостей, слухов, где пили кофе и пиво. Один из них даже часто приносил коньяк. Все это было очень занятно. Приоткрыв дверь подвала, можно было видеть, как прожекторы прорезали небо над черными клетками дворов, стены озарялись призрачным светом от выстрелов зенитных орудий, на улице в это время рвались бомбы, а наверху, на крыше, коротко и резко трещали пулеметы, уже якобы подбившие многих томми. Был в подвале и телефон, так как точка постоянно сносилась со штабом противовоздушной обороны.

Часто дни проходили спокойно, но случалось, что телефон звонил не переставая и до рассвета никому не удавалось прилечь.

Сегодня штаб противовоздушной обороны неистовствовал: «Внимание, внимание! Соединение в сто двадцать четырехмоторных бомбардировщиков приближается к городу!»

— Сто двадцать четырехмоторных! Боже мой, откуда же у них берется столько машин?

— Помалкивай, Робби! — приказал начальник.

Зенитные орудия уже вели огонь вовсю, на крышах трещали пулеметы. Где-то близко ухнул упавший снаряд, дом задрожал, во дворе посыпались и зазвенели стекла. Мальчики — их здесь собралось около двадцати — ликовали, они были слишком молоды, чтобы испытывать страх.

В самый разгар тревоги с крыши спустился измазанный сажей солдат, чтобы захватить наверх несколько бутылок пива. Он уже по опыту знал — необходимо что-нибудь рассказать «юнкерам», как они называли ребят, иначе пива не дадут, хотя у них целая скамья заставлена бутылками.

— Сегодня томми совсем спятили! — сказал солдат. — Видно, они что-то затевают.

— Вы уже сбили кого-нибудь?

Солдат рассмеялся.

— Один самолет как будто сбит. «Стреляйте, сколько стволы выдержат, — прокричал капитан, — последнюю бомбу он посылал нам! Эти черти сегодня метят в нашу точку! Скорее, скорее! Они опять возвращаются!»

Солдат получил три бутылки пива, а когда он хотел заплатить, мальчики подняли его на смех.

— У нас не пивная!

Солдат с тремя бутылками исчез.

Раздался телефонный звонок. Робби снял трубку. В этот вечер он дежурил у аппарата.

— Эскадрилья поворачивает к северу, скоро дадут отбой! — крикнул он в убежище.

Солдат с тремя бутылками пива в это время карабкался на крышу, но едва он просунул голову в люк, как над его ухом раздался такой страшный рев моторов, будто вражеская машина пролетела прямо над ним. Три пулемета возле дымовой трубы работали не переставая, и снопы искр вылетали из их стволов. С темного неба упали три красные сигнальные ракеты, и вслед за ними посыпалось множество маленьких сверкающих звезд. Солдат в конце концов пролез через люк и в ту же секунду ощутил сильнейший порыв ветра, едва не сорвавший с него куртку; какая-то гигантская тень призраком скользнула над самой крышей. А труба наклонилась вперед.