Поскольку работа Файерса в Саудовской Аравии должна была завершиться лишь через несколько месяцев, нужно было найти человека, временно исполняющего обязанности на его посту. Естественно, никто из карьерных сотрудников агентства не хотел играть роль «хромой утки». Все знали, что высшее руководство не разрешит временному начальнику даже установить контакты с иностранными державами из опасения, что это может скомпрометировать усилия настоящего, который вскоре займет его место.
Либо из уважения к Авракотосу, либо в знак недоверия к своему бюрократическому конкуренту Джон Макгаффин убедил Гаста занять временную должность. «Кто знает? — сказал он. — Ты так хорош, что, может быть, тебе позволят сохранить это место». Памятуя об этом, Авракотос начал строить планы по выдавливанию Файерса на обочину. Он хорошо знал неписаное правило Оперативного управления: если ты служишь исполняющим обязанности на высоком посту больше трех месяцев, то можешь считать его своим.
Рабочая должность Авракотоса называлась «исполняющий обязанности руководителя южно-азиатского оперативного отдела». Это была большая работа, включавшая помимо Афганистана мониторинг событий в Индии, Пакистане, Иране и на Шри-Ланке. Хотя Авракотос был не более чем местоблюстителем, он взялся за дело без каких-либо задних мыслей о своей роли «хромой утки». Он рассудил, что сколько бы времени ему ни было отпущено, он постарается сделать все возможное для моджахедов.
Никто не требует героизма от временного начальника. Макгаффин сказал Авракотосу, что политика Агентства заключается не в победе над противником, а в нанесении ему максимального урона. «Это не было пораженчеством, — говорит Авракотос. — В истощении вражеских сил были свои положительные стороны, но я не играю в такие игры. Для меня есть белое или черное, победа или поражение. Я не соглашаюсь на ничью».
Говард Харт в Исламабаде отнесся к назначению Авракотоса почти с такой же неприязнью, как к попыткам Чарли Уилсона принять участие в афганской войне. «Я знал Гаста много лет и никогда не любил его. Он просто жуткий человек… Если бы я проработал подольше, то обратился бы к Чаку Когану и сказал: “Либо он, либо я”».
Говорить с Хартом об Авракотосе — все равно что слушать, как бывший воспитанник Иейля оплакивает вступление женщин под сень священных пенатов. Однако он признает за Авракотосом одно неоспоримое преимущество: никто не мог заключить более выгодную сделку на черном рынке или договориться с продажным коммунистическим чиновником. Со дня своего вступления в должность, не запрашивая ни одного лишнего цента от Конгресса, Авракотос принялся наращивать покупательную способность военного бюджета Агентства. Для этого ему пришлось лишь провести небольшое маркетинговое исследование.
Впрочем, «маркетинговое исследование» звучит эвфемизмом по сравнению с настоящей манерой Авракотоса, когда речь идет о покупках. Спустя годы, когда он присоединился к Чарли Уилсону во время поездки в Багдад для сбора информации по поручению Конгресса, то провел целый вечер на главном базаре, торгуясь из-за молельного коврика. Уилсон, чей личный стиль подразумевает щедрые чаевые и широкие жесты, всегда приходил в ужас из-за того, с каким жаром его друг обсуждал цену разных безделушек. В тот вечер в столице Саддама Хусейна Авракотос подождал, когда базар опустеет, а потом угрожающе обратился к торговцу: «Это справедливое предложение. Либо ты примешь его, либо завтра у тебя не будет ни одной продажи».
Торговец наконец уступил, и Авракотос с нескрываемым удовольствием объяснил расстроенному конгрессмену, что мусульмане суеверны и считают крайне важным начать и закончить торговый день с удачной продажи.
«Если вы знаете, когда сделать нужный ход, то можете внушить им, что упрямство принесет неудачу не только для их бизнеса, но и для семьи».
В 1983 году, когда Авракотос стал работать с Макгаффином, он провел проверки в семи оперативных пунктах ЦРУ за рубежом, не скрывая, что ищет пути воздействия на специалистов по снабжению. С его точки зрения, отдел логистики и снабжения тайных операций Агентства, штат которого состоял из 450 человек, всегда находил наименее рискованные, а следовательно, наиболее затратные способы закупки вооружений на черном рынке. Умение заключить сделку с торговцами смертью было настоящим искусством и не включало готовность платить любую цену, назначаемую ими за оружие и боеприпасы.
Когда Авракотос вступил в игру, оперативники из отдела снабжения покупали почти любые винтовки системы Ли-Энфилда и боеприпасы к ним, какие могли найти на черном рынке. Агентство уже переправило афганцам более 100 000 этих устаревших винтовок времен Первой мировой войны. Для такого количества оружия нужно целое море патронов, и закупщики из ЦРУ не могли удовлетворить потребности моджахедов.
Самая большая проблема заключалась в цене. Как только торговцы оружием разнюхали аппетиты Агентства, то сразу же взвинтили цену на старые винтовки. К огромному негодованию Авракотоса, снабженцы платили, не торгуясь. Он просмотрел учетные книги и обнаружил, что во время первых закупок каждый патрон обходился в три цента. «Потом цена возросла до шести центов, а когда они обнаружили, что мы возвращаемся к ним каждые три месяца, поднялась до двенадцати центов. Когда она взлетела до восемнадцати центов, я подумал: “Нас обдирают как липку”».
Через своих старых знакомых в военных кругах Греции Авракотос узнал о сорока миллионах патронов, хранившихся в «грибных пещерах» в Югославии, что составляло почти половину от военного бюджета Говарда Харта для моджахедов в том году. Ситуация была как нельзя более удачной. Югославские военные нуждались в деньгах и не любили русских, а фермеры хотели получить свои пещеры обратно, чтобы выращивать грибы. Агентству оставалось лишь обеспечить фальшивые сертификаты конечного пользователя, чтобы сделать вид, будто оружие продано не американцам, а кому-то другому. Вместо восемнадцати центов за патрон Гаст мог купить всю партию по семь центов за патрон.
«В отделе логистики эта сделка не вызвала удовольствия, потому что выставляла местных сотрудников в неприглядном виде, — вспоминает Авракотос. — Но я не стал смешивать их с грязью, потому что они бы нашли способ насолить мне. Я немного уступил им и сказал: “О'кей, мы можем получить патроны по семь центов, теперь посмотрим, что вы можете сделать”».
Авракотос обратился к своим знакомым из оперативных пунктов по всему миру с просьбой поработать со своими военными каналами и выяснить, можно ли достать что-нибудь полезное. «Вообще-то разведчики обычно этим не занимаются, но я решил, что, раз уж у нас есть контакты, почему бы не использовать их? Заодно и выясним, кто лучше».
Именно в это время он возглавил общее руководство рискованной операцией, в центре которой находился польский генерал, готовый продавать американцам советские ракеты SA-7 класса «земля—воздух». Это означало, что тщательно охраняемые системы вооружений предполагалось вывезти из страны под носом у Советской армии, которая тогда в некоторой степени оккупировала Польшу. «Я поседел во время этой операции из-за риска, на который нам пришлось пойти», — вспоминает Авракотос.
Если бы повстанцы получили SA-7, они могли бы добиться перелома в войне, так как эти ракеты позволили бы им сбивать смертоносные боевые вертолеты Ми-24. Однако в Лэнгли опасались, что генерал лишь исполняет план, разработанный в КГБ. В том году Рональд Рейган назвал СССР «империей зла». Холодная война находилась в самом разгаре, и предполагалось, что высокопоставленные военные из Польши, Чехии или Восточной Германии либо являются убежденными коммунистами, либо находятся под их контролем. Кроме того, генерал выдвигал странные требования.
Генерал собирался убрать ракеты из контейнеров, где они хранились, положить туда камни и вывезти оружие от страны под фальшивой маркировкой. Взамен он хотел получить деньги и кое-что еще. По словам его связника из ЦРУ, он выражал желание, чтобы Агентство позаботилось об установке надгробного памятника в честь его деда в Квебеке.