— У меня есть для тебя первоклассная работа.

— Если она такая замечательная, почему ты сам не займешься ею?

— Занялся, если бы мог, но Клэр не позволит мне это сделать.

— Расскажи поподробнее, — попросил Милт.

Гаст поразил его описанием масштаба афганской программы и своей убежденностью в том, что она работает независимо от того, что говорят журналисты и аналитики. Потом он рассказал о роли «безумного конгрессмена», который стоит за программой: «Я сказал Милту, что они с Чарли должны понравиться друг другу. В итоге Чарли действительно полюбил Милта, но в этом нет ничего удивительного: они оба из Техаса».

Из многих чудес, открытых Верденом по прибытии в Исламабад, ему больше всего понравилось то, что американский пресс-корпус не задавал никаких вопросов.

Одной из величайших загадок этой истории остается то обстоятельство, что никто в американской прессе — или, если уж на то пошло, даже в Конгрессе — не беспокоился о том, что ЦРУ проводит крупнейшую операцию за время своего существования, что усилия Агентства направлены на убийство тысяч советских солдат, что оно ведет очень грязную войну и вооружает десятки тысяч фанатичных исламских фундаменталистов. Верден не мог понять, почему никого не волнуют эти факты, но ему это нравилось. Казалось, репортеры хотели только одного: попасть в Афганистан и сделать сюжет о своих приключениях вместе с моджахедами на Гиндукуше[56].

Вердену выпала и другая удача: корреспондент «Нью-Йорк тайме» в Пакистане по имени Артур Боннер сразу же после его прибытия объявил, что война, в сущности, закончена. Заголовок его статьи гласил: «Партизаны перессорились и почти побеждены». Поскольку «Нью-Йорк тайме» представляет собой своеобразную американскую библию в том, что касается политических суждений, Верден осознал, что находится под надежным прикрытием. В сущности, даже в следующем году Дэн Рэзер после просмотра специального репортажа CBS пришел к выводу, что все пропало, и с тех пор ни один репортер не мог проникнуть в Афганистан.

Гаст сказал Вердену, что на самом деле чаша весов уже клонится в другую сторону. Без сомнения, американские репортеры, политики и избиратели, которых они представляли, не уделяли никакого внимания иногда появлявшимся сообщениям о том, как дорого эта война обходится Соединенным Штатам, так как привыкли думать, что деньги не решают общественных и политических проблем. Правительство тратило средства впустую. Программа по борьбе с бедностью не поборола бедность, а лишь ухудшила положение. Миллиарды, потраченные во Вьетнаме, обернулись еще большими убытками. Карикатурист Герберт Блок из «Вашингтон пост» любил рисовать Каспара Уайнбергера разгуливающим с тысячедолларовым туалетным сиденьем на шее. Кроме того, каждый здравомыслящий американец знал, что ЦРУ проваливает любое дело, за какое ни берется.

Возможно, репортеры испытывали некоторую симпатию к несчастным афганцам. К тому времени почти весь мир считал, что моджахеды борются за правое дело. Журналистам было трудно очернять усилия ЦРУ, которые с самого начала казались незначительными. Как бы то ни было, Вердену чрезвычайно нравилось, что никто не выслеживает его с целью высмеять и дискредитировать гигантскую операцию, которую он только что возглавил[57].

Все эти хорошие новости были лишь прологом к неслыханной удаче, выпавшей в конце лета. Двадцать шестого августа небо над Кабулом озарилось пламенем, а Милт Верден, афганцы и даже ЦРУ купались в лучах славы. Все пришли к очевидному выводу, что самый большой советский склад оружия в Афганистане взлетел на воздух в результате чрезвычайно умелой партизанской операции при поддержке ЦРУ

Верден, который обычно не стесняется хвалить собственные успехи, дает неожиданно смиренное объяснение этого события. «В тот раз Аллах действительно обошелся без нашей помощи», — говорит он. Но для того чтобы получить настоящее удовольствие от его объяснения смертельного удара, нанесенного 40-й армии, нужно представить себя в обществе замечательного рассказчика с техасским акцентом, знающего, что его слушатель склонен полагать, будто он несет личную ответственность за размещение пластиковой взрывчатки в нужном месте.

«Представьте себе пожилого моджахеда, — начинает он. — Я называю его «везучим Мохаммедом». Он несет тридцатифунтовую ракету, которая стоит 92 доллара. Его мул недавно издох, и он очень устал. Он останавливается в чайхане в пригороде Кабула. Когда он кладет ракету, она сваливается в тандур, где пекут лепешки и срабатывает механизм зажигания. При взлете ракета попадает в голубя, летящего над чайханой, и меняет траекторию. В результате ракета попадает точно в дымовую трубу и взрывает весь склад». В этот момент слушатель Вердена понимает, что широко разрекламированный инцидент, когда 107-миллиметровая ракета взорвала 50 000 тонн боеприпасов, не был плодом деятельности изобретательных специалистов из ЦРУ. «Неуправляемая ракета и есть неуправляемая ракета», — объясняет начальник оперативного пункта.

По словам Вердена, весть об этом событии, снабженная живописными фотографиями и фрагментами видеосъемки, была сразу же подхвачена и распространена по всему миру. Между тем особенно любимый журналистами афганский полевой командир Абдул Хак не замедлил приписать себе честь этого случайного попадания. Он включил фотографии взрывов в брошюры своей «партии». С точки зрения Вердена, это было замечательно, так как он хотел создать у русских впечатление, будто все действия моджахедов были тщательно спланированными. «Ну и что, если взрыв произошел случайно — нужно лишь превратить это в успешную спецоперацию и придумать историю покрасивее. Всем нужен герой, так пусть Абдул Хак будет героем и трубит на весь мир, что он дал пинка под зад 40-й армии».

На самом деле Верден немного лукавит, называя это удачной случайностью. К тому времени, когда «счастливчик Мохаммед» неумышленно запустил свою ракету, моджахеды почти ежедневно устраивали ракетные обстрелы Кабула. Эти обстрелы были не слишком точными, поскольку Советская армия воздвигла оборонительный периметр диаметром в одиннадцать миль. Кроме того, моджахеды не хотели рисковать, навлекая на себя огонь штурмовых вертолетов, поэтому обычно вели обстрелы только по ночам и уходили до рассвета, когда их могло настигнуть возмездие.

Так или иначе, к моменту прибытия Вердена моджахеды практически ежедневно подвергали Кабул минометным и ракетным обстрелам. Если стрелять достаточно долго и примерно по одной цели, то когда-нибудь попадание будет точным. Взрыв означал не только уничтожение массы вражеских боеприпасов; все внезапно поверили, что моджахеды наконец научились причинять реальный ущерб противнику.

Фактически именно это происходило в строго охраняемом крытом комплексе боевой подготовки в окрестностях пакистанской столицы в том месяце, когда Верден был переведен на новую работу. Там группа отборных моджахедов училась стрелять из «Стингеров».

Инженер Джафар был одним из самых удачливых афганских артиллеристов, членом фундаменталистской партии «Хезб-и-Ислами» Гульбельддина Хекматиара. Как и его командир, Джафар не принадлежал к мусульманам, которые благожелательно относятся к Америке. Можно лишь догадываться, какие чувства испытывал правоверный инженер, когда ему впервые вручили семифутовый цилиндр защитного цвета. Можно лишь догадываться, о чем он подумал, когда краснолицый техасец по имени Милт отправился вместе с ним до границы, чтобы пожелать успеха ему и членам его отряда.

Когда Джафар пересек пакистанскую границу, углубился в племенные владения, а затем начал долгий переход через сухую и бесплодную равнину южного Афганистана, его люди почти не отличались от своих прадедов, которые дважды отражали вторжения британской армии в XIX веке. Темно-зеленые цилиндры, которые они несли с собой, в общем не выглядели угрожающе, и, по правде говоря, никто в ЦРУ или в пакистанской разведке не знал, будут ли они эффективными. «Стингеры» еще никогда не использовались в настоящем бою.