Он не любит свое тело. Однажды школьный врач сказала: «куриная грудь». Встал перед зеркалом, действительно, грудина чуть вперед подалась. Феликс высокий, поджарый, каштановые волосы волной, книжно интеллигентный. Любая одежда висит не по размеру. Нравится тихим студенткам, секретаршам, библиотекаршам, разведенкам. Близость с женщинами ни к чему не обязывает. Разрушитель надежд. Кому я себя отдаю. Не я их, они меня… Вот бы с Таней Палозовой из того класса , с купчихой Свекольниковой, с сонной Шурой Щеголевой? Чужие жены.

Клава, золотая женщина лет тридцати. Работает на бензоколонке и можно, не платя, заправиться. Её черная куртка искусственной кожи чуть пахнет бензином. Клава могла опоздать на час. Феля мрачно вышагивал дачный перрон, сесть негде, скамьи мокрые после дождя. Клава наконец приезжала и садилась на мокрое. Он не останавливал, мучаясь своей мелкой подлостью. На платье оставался мокрый нечистый след.

Клава жрица любви. Ее беззащитная жертва. Сидели в ресторане на улице Дубинина. Феля с трудом денег набрал и все думал, хватит ли. Придется паспорт под залог оставлять. Клава ушла из ресторан с другим. Фамилия – Красовец, с ударением на последнем слоге. Родила ребенка. Феля все-таки пошел в родильный дом, навестить. Большое окно в низком первом этаже летом распахнуто и там цветные увеличенные муляжи, постепенность рождения человека. Он испугался и в палату не вошел.

Красовец кобелился, кобелился, да спился. На работу не берут. Вот он идет с утра автослесарем наниматься. Брючки коротки, но Клавкой выглажены. Кепка-бейсболка в мороз.

Феликс еще живет с родителями, но сам по себе. Редко заговаривает и не знает их забот. Отец называет это «сепаратный мир». Мать нудит – женись на Клаве. О чужом ребенке она не знает. Ах, мама, ты единственная меня любишь.

Незвано пришла Клава. Почерневшая и неопрятная, осатаневшая от пьянства сожителя. Ее план: собрать бывших друзей Красовца и стыдить, взывать к лучшему, спасать. Уговорить лечиться. Абсурд, но Феликс обещал, хотя в друзьях с алкашом не был. Ради Клавы. Она тут стала звонить, с кем он в школе учился, в армии служил, в гаражах работал. В назначенный срок в квартирку Клавы пришли Феля и директор школы, глубокий пенсионер. Феликс узнал – тот самый, что младенца тютькал и географию преподавал. Об Анголе. Грустно и нечего сказать опухшему со вчерашней – позавчерашней пьянки мужику. Клава вызвала на кухню, новый план. Работа мужа излечит.

– Доверь ему починить твою машину. – Феликс любит жигули – копейку и обиходит сам. Посмотрел на готовую рыдать женщину и согласился.

Утором пришел Красовец, трезвый. Феликс дал снять – промыть – поставить карбюратор. Красовец отверткой винта не находит, руки дрожат.

– Дай трояк опохмелиться.

Бедная Клава. Оставить Красовца ей немыслимо, женщина хочет жить с отцом первого ребенка. Слов «первородный инстинкт» она не слыхала.

В полтора года любви Клавы, а потом с ее заботами и ребенком Феле полегчало, будто расправилась корчившаяся душа. Редко вспоминался ИХ выпускной вечер, когда Влад пальнул и ракета пошла низко, на Фелю. Рассказал ей о Владе, Аде и Коле Хвостове, Тане Палозовой и купчихе Свекольниковой.

Крепенькая Клавина девочка встала в манеже и вдруг посмотрела осмысленно. Упала на попку и засмеялась кокетливо. Феликс её полюбил. Клава чувствовала, Феля хочет быть обманут. На всю долгую жизнь с ней. Стоило сказать: твоя дочь. Но она знала, когда зачала. Дальше мещанское глупое неумение лгать. Фелю жалко.

Постепенно тоска по одноклассникам и их встречам вернулись.

Редко являлся призрачный моряк. Вот ОН идет босиком по волглой грязи. Посеревшие волосы терзает ветер. Длинный порыжевший сюртук, треугольная шляпа с грязным позументом. Идет к ближней землянке, укрытой дерном. С парусника «Святая Анна» спаслись шесть человек и собака. Они где-то на севере Канады. Желтый пес валяется в песке, выгрызая блох. Вторую зиму им не пережить. Середина семнадцатого века.

Феликс кое-что записывал. Про желтого пса и серебряный позумент. Он полагал свои фантазии чем – то извращенным и липким. Создатель своих миров. Дар небес.

Так прошло восемь лет. Отец неслышно ходит по комнатам, шепотом молится по ночам за упокой феликсова деда, архиерея – отступника. Задумавшись, вытягивает из брюк подол рубахи и вытирает очки.

Турбины ТЭЦ с ревом, который Феля привык не слышать, гонят электричество и тепло. Он свыкся с одиночеством, как с немым ревом турбин. Жизнь ему не по нраву, и он с ней не в ладу.

Узнал, на восьмой год собираются в шашлычной на Озерках. Приехал задолго, летний день уступил прохладному вечеру. Пришел без приглашения и приставил стул. Внимательно слушал и если забывал упереть ногой в пол, стул кривился и можно упасть.

Вынул Власову еще ракетницу и выстрелил в потолок. В наваждении харкнувшего выстрела никто на него не кинулся. Он еще зарядил ракетницу. Матерился Влас, толкая кого – то к двери. Шашлычная зашаталась фосфорным дымом ракет. Затлел пластик на потолке. Ядовитая гарь. На счастье, двери – окна открыты. Таня выбежала. Коля суетится, бегущие его толкают. Кто-то вынес рыдающую Аду. Феликс выронил ракетницу и увидел на потолке расползающиеся дыры горячего пластика. Конечно, горячего. Никого не было в зальце. Он побежал, чувствуя неодолимую тяжесть в голове и останавливая дыханье, как под водой. Власов повалил на землю и бил, без злобы, по делу. Феля полз от крыльца по убитой коричневатой земле, по окуркам, обрывкам газет и хилым кустикам. Влас схватил и поднял на ноги, заломил руку.

– Не убегу, выдохнул Феля. Губы распухли и не слушались.

Влас принес в КПЗ заявление: несчастный случай на встрече одноклассников. Никто не пострадал и претензий нет. Два аккуратных столбика подписей. Шашлычную он купил на слом.

– Ракетница, ты держи – не огнестрельное оружие. Не оружие. – Влас торопился и слушать сбивчивого Фелю не хотел.

– Пьян был – не признавай. Пьянство отягчает приговор. На суде проси у нас прощения. Получишь хулиганку и условный срок.

– Что Таня? – говорили неудачно и впопыхах.

– Уехала вчера. Тебе оставила телефон. А мне – до встречи в будущем году.

Звони ей в Питер. Бывай.

Петербургская квартира большая, но хозяевам уже стеснительно. У Тани и её чиновного мужа своя сложная жизнь. Феликс отдал в издательство рукопись в серию «Приключения на суше и море». Он сам был Человек на «Святой Анне» и потом скитался по северу Канады. Легко написалось: «Небеса опустились на воды и леса. Вечер. Испуганная птица метнулась». Нарисовал карту воображаемого путешествия. Места гибели шхуны и зимовок. Художник перевел рисунок под старинную карту.

Говорят, книга получилась не плохая. Хорошо продается в провинции.

Глава 2. Перфекционист

Письма из Латвии

Перфекционист – всегда отличник, умен – удачлив, карьерный. Педант, знает, сколько капель одеколона брызнуть утром на носовой платок. Всегда добивается своего, не чужд новшеств и голосует за умеренных консерваторов.

(Из нового делового английского словаря).

На дачу в Юрмале пришли гости, из тех, кто не забыл и захотел увидеться с НИМ через семь лет. Друзья разъехались или умерли. Из близких сохранился высоколобый гуманитарий, ныне трамвайный кондуктор со странной и объяснимой привычкой пересчитывать и пересчитывать в руке, не глядя, желтые медные сантимы. Другой, в жениной кофте, продает цветы у кладбища Шмерли. Вот странно: на еврейские могилы приносят не цветы, но камешки. Сказано» из каменистой пустыни вышли». Был и давнишний диссидент – абстракционист, яркий художник. Приятели перешли в разряд знакомых, бывшие знакомые, к счастью, не узнавали.

Учительница русского языка, закосневшая на классиках, накрыла цветную скатерть.

Здесь прошла половина жизни. Или три четверти. Кто же знает заранее, сколько ее осталось. Этот красивый город ОН не понимал и любил. Долго искал в телефонной книге на языке, который уже забыл, и позвонил Вере из уличного автомата, чувствуя давние уколы совести, их надо устранить для равновесия души.