Переворот местного значения
— Я очень устала, — сказала Настя Кушкину. — Понимаешь, Кушкин, я устала до темноты в глазах. Иногда хочется плюнуть на все и сновать стать дурочкой Настасьей — ни о чем не думать, считать копейки от зарплаты до зарплаты, печалиться по поводу «потекших» колготок и динамить мужиков. Мне нет ещё и трех десятков, а я чувствую себя старухой.
— Ты ведь пашешь за десятерых, Игнатьевна, — понятливо ответил Кушкин. — Не каждый мужик такое напряжение выдержит, а ты крутишься, да ещё с улыбочкой.
— Один мой знакомый-банкир учил меня: улыбайся, что бы ни случилось — улыбайся. Я брала у него интервью, его банк был на грани уничтожения, потому что он — придурок — открыл счет Жириновскому, когда тот ещё бунтовал. Узнали и начали давить.
— Ну и…
— Задавили. И даже посадили за что-то. Слава Богу, нашлась судья, всего лишь районного масштаба, к которой его дело попало… Полистала папочку, посмотрела и заявила: состава преступления нет. Но и банка у него уже не было.
— Я знаю, о ком ты говоришь, — сказал Кушкин.
— Да, он был полковником.
— Он тебе нужен? — Могу узнать, что с ним сейчас.
— Нет. Он неправильно разворачивался: охотничий клуб, сауна, туры за рубеж для сподвижников, банкеты с участием симпатяшек для партнеров.
— Анастасия, — одернул Кушкин. — Перестань киснуть, у тебя все будет отлично. Ты посмотри, какое дело развернула меньше за парочку лет.
— Что есть, то есть, — согласилась Настя. — Но не одна разворачивалась, на помощников мне повезло.
— У дурех и помощники дураки, — заметил Кушки. — Умного и способного человека надо ещё увидеть, различить среди других.
— Пытался наводить справки об Уланове?
— Все время. Исчез. Словно и не было его. Извини, Настя, но скажу откровенно: думаю, надо заказывать службу за упокой души раба Божьего Уланова.
— Повременим, — мрачно сказала Настя. — Верю я в него, в Уланова. Видела в Чечне, лихой был майор.
— Что же, будем надеяться…
В этот день на Настю, что называется, накатило. В офис она приехала, как обычно, но никак не могла взяться за дела. Заглянул Кушкин и она усадила его за круглый столик в углу, достала бутылку коньяка.
Кушкин сказал: «Убери», но она все-таки налила ему и себе. Меланхолично заметила:
— У девицы, когда она начинает сходить с катушек, есть только два способа выйти из штопора: или надраться, или…
— Настя! — повысил голос Кушкин. — Немедленно прекрати! Ты посчитай, сколько людей в свои дела вовлекла! Тебе поверили, за тобой пошли. А ты, удачливая, слюни распускаешь.
Насте было несказанно жалко себя и она снова потянулась к бутылке. Кушкин отобрал коньяк, поставил в бар, закрыл и ключик положил себе в карман.
— Все, госпожа генеральный директор. Ну-ка встань!
Настя поднялась и он оглядел её, даже обошел по кругу.
— Выглядишь нормально. С чего это тебя повело?
— Не поверишь, — ответила Настя. — С телевизора.
— Что-о?
— Утром включила и попала на рекламный блок. А там, ты знаешь что: прокладки, потому что девки «текут», средства против перхоти — запаршивели мы все. Резинки всякие — словно изо ртов у нас всех воняет… Госпожи Боже, думаю, да за кого нас держат? Грязные мы туземцы, дикие племена, которых западные миссионеры должны отмывать, отчищать и учить, что зубы надо по утрам чистить, а ещё лучше перед сном.
— Плюнь, Настя, — посоветовал серьезно Кушкин. — Не узнаю тебя. Ты даже октябрь 93-го пережила хладнокровно. Отстранилась, внушила себе, что тебя это не касается…
— Не совсем так, — возразила Настя. — Просто, я хорошо понимала, что от меня ничего не зависит и мне были безразличны и те и другие, борцы за собственное будущее.
— Не все просто было, Настя.
— Это я так, от тоски. Понимаю, что все гораздо сложнее.
— Анастасия Игнатьевна, — потребовал Кушкин серьезно, — возьми себя в руки, иначе утопят, задушат. Наша «Африка» уже сегодня лакомый кусочек для многих. Ты умеешь подбирать стоящих, честных людей. Сейчас у нас в штате, считая африканское и парижское отделения, охрану, рекламных агентов и распространителей — тридцать пять человек. И среди них практически нет случайных, люди один к одному… как патроны в обойме притерлись.
— Ну и сравнения у тебя, Михаил Иванович!
— Близкие мне по роду занятий. Но могу тебе с благодарностью, Анастасия, сказать: я впервые занимаюсь стоящим делом и получаю за него хорошие деньги. Так думают и другие. Поэтому им очень небезразличны настроения хозяйки. Ты через приемную свою мрачной пройдешь, и в кабинетах сразу уныние. Значит, что-то не так, какие-то проблемы, сложности. Ведь не будешь же объяснять, что у тебя просто хандра… А отдохнуть тебе и в самом деле надо, не то сломаешься.
Настя вздохнула. Кушкин говорил дело. Нельзя себя распускать. Когда эмоции накапливаются, создается критическая масса, следует взрыв…
— Скоро полетим в Париж, Михаил Иванович, на презентацию парижского отделения. Я, ты, Нина и Артем. Эля и Никита летали со мной в Африку, не надо обижать и Нину с Артемом, нелишне их поощрить такой поездкой. Лисняковский пусть улетает раньше нас, он занимался созданием парижского Отделения, должен сейчас все проверить и просмотреть. Я Кэтрин Стон вполне доверяю, однако, как говаривали большевики, доверяй, но проверяй. Теперь, Кушкин, слушай меня очень внимательно…
Ее инструкции Кушкину были четкими. Если среди тех, кто окажется рядом с Настей или вблизи неё в Париже будут люди со значком Бираго Диопа — она показала ему такой значок — не мешать им и держать за своих. И если он заметит кого-то, кто хоть отдаленно напоминает полковника Строева или кого-то из его команды — немедленно дать знать этим «значкистам». Это же должен знать и Артем, а то он из бдительности ещё кого-нибудь пристрелит лично.
Кушкин решительно запротестовал:
— Так нельзя, Анастасия! Это называется у нас — ловля щуки на живца!
— Так можно, Кушкин. Надо рисковать. Иначе мы не скоро избавимся от Строева и его подручных.
— Позволь спросить: а кто эти люди, со значками?
— Мои дела, — ответила Настя. — Что могла, то уже сказала… Посиди, Кушкин, тихо, я отдам некоторые распоряжения, чтобы тебе было все понятнее.
Настя позвонила послу Бираго Диопа.
— Президент просил сообщить вам, когда я улетаю в Париж. Двадцатого, рейсом «Эр Франс». Вам все понятно?
— Абсолютно, госпожа Анастасия. Вас будут встречать.
После краткого разговора с послом Настя набрала номер Волнухина.
— Женя, запиши информацию: «Известная русская предпринимательница, генеральный директор издательского дома „Африка“ госпожа Соболева-Демьянова намерена посетить Париж для участия в презентации парижского отделения своего издательства. По сведениям, полученным из конфиденциальных источников, госпожа Соболева уже заказала билеты для себя и сопровождающих её лиц на двадцатое…» Записал, Женя? Скажи Фофанову, пусть ставит в завтрашний номер.
Настя вызвала звонком Нину:
— Запиши факс для президента «Банка оф Цюрих»: «Дорогой господин президент! Имею честь пригласить вас на презентацию отделения моего издательского дома в Париже. Надеюсь на встречу с вами двадцать первого. Кроме удовольствия снова видеть вас, хотелось бы обсудить некоторые вопросы, представляющие взаимный интерес. Заранее благодарна…»
— Вот теперь все! — сказала Настя. — Останется только ждать. Кстати, Михаил Иванович, послезавтра появится моя статья в газете, так что удвой охрану — точно придут бить окна. Потому и перенесла визит в Париж, чтобы полюбоваться на это зрелище.
…Фофанов, прочитав рукопись статьи Насти о «национальных» эссесовских формированиях, завопил поначалу дурным голосом:
— Ни за что!
— Все главные редакторы одинаковы, — пожала плечиками Настя. — Право дело, как девочки-целочки: вначале вопят «никогда и ни за что!», а потом благодарят.
— Анастасия Игнатьевна, я не могу! Это ведь крах!