Сухое дерево пробило легкое учителя - так силен был удар. Алкид бросился на колени, пытаясь помочь умирающему, сам напуганный содеянным. Но уже розовая пена проступила на губах учителя, слабый вздох издали уста.

Когда на шум прибежали слуги, учитель был мертв, а царевич держал на коленях его голову.

Следом шествовал сам Амфитрион.

Кто это сделал? - грозно вопросил царь.

Я! - отвечал раскрасневшийся, но не примиренный, Алкид.

Еще пуще гневается великий царь. Велит собрать народ, чтобы люди чинили суд над его сыном.

Но не убоялся Геракл. Гордо поводил очами поверх толпы, слушая обвиняющие и жалеющие голоса.

А потом поднялся царевич на возвышение, чтобы сравняться с судителями ростом, и произнес:

Боги дали людям равные права перед небом! Но кто сказал, что и в смерти мы не равны?! Я не знал, что смерть из нас двоих выберет его, но, всякий раз, как кто-то ударит меня, пусть знает, что я отвечу ударом! - с теми словами Геракл умолк, скрестивши руки.

Туманны и неясны для присутствующих были речи ребенка. Смутную угрозу прочли люди в его пылающем взоре. И тогда Амфитрион принял решение:

Тебе извинительны горячечные поступки - дитя не может контролировать себя, пока не станет мужем! Но твои силы - угроза окружающим. А посему ты отправишься в горы, где лишь голые камни да глупые овцы будут подвержены опасности от твоих ребяческих выходок !

Убегает тропа, змейкой скользя меж двух скал, уводит в дикий не примиренный с человеком мир, суровый и причудливый.

Клубится над перевалами густой туман, то открывая в разрывах влажного дыма тропу, то бездну, тянущуюся в бесконечность. А спуски круты и бесконечны.

Захлопал крыльями горный орел, с удивлением глядя с вершины утеса на маленькую фигурку, споро сбегающую вниз.

А мальчик, цепляясь за каждый выпирающий камешек или чудом проросший куст с почти лишенными зелени ветками, ловко перебирает ногами, спускаясь в долину.

Неприхотлива и проста жизнь пастуха, что гоняет отару по гористым холмам. Утром, пока овцы теснятся в загоне, выпустить каждую, ощупав бока. Животные к осени были толстые, с густой и волнистой шерстью - запустишь пятерню в косматый бок, а овца тычется в лицо розовым носом, вкусно дышит.

Труден и опасен подъем отары в горы - нелегок путь наверх, много животных гибнет, калеча ноги или, отстав, доставшись хищникам в добычу. Но уж когда достигла отара пологого склона, только и дел пастуху, что приглядывать за медленно передвигающимися животными. А взбунтуйся которая, лохматые добродушные псы с глухим лаем пригонят беглянку обратно.

Скоро Геракл приучился распознавать шум лавины, идущей с гор, каменистые уступы, способные разойтись под ногами бездонной трещиной. Узнал, чем грозит горный обвал, если не успел подняться с низины в горы. Знал и понимал многое в жизни отары, по походке и выражению глаз отделяя вдруг занедужившую овцу. Умел вскормить ягненка, оставленного бесшабашной молодкой. Приучился без дороги скакать на небольшого роста кониках, неказистость которых с лихвой компенсировалась умением поставить копыто именно на тот камень, что не сползет, не покатится, увлекая за собой всадника в пропасть.

Но больше всего полюбил Геракл свободу, словно разлитую по диким местам.

Неприметно протекали годы. Из мальчика Геракл становился взрослым. Но теперь до конца жизни, в тоске или печали, у Геракла был обвеваемый ветрами дом, в который можно вернуться. Среди раскатистого молчания гор он приучился быть один, не нуждаясь в собеседниках или друзьях. С жалостью и насмешкой помогая старому пастуху, Геракл привык ценить свою силу.

Был как-то вечер, когда старик, утомленный дневными заботами и пригнувшими спину годами, спал, укрывшись с головой шкурой курчавого барана. Овцы мирно дремали в загоне. Геракл задумчиво следил за взлетающими над костром искрами, звездочками летящими в темноте, чтобы через секунду погаснуть. Близилось время, означенное царем Амфитрионом сыну для воспитания: через месяц-другой, когда осенью погонят отары в долины в зимние стойла, придется Гераклу вернуться в Фивы.

Странным казалось юноше его будущее; не мог он представить, как ему и о чем говорить с людьми, как разделить заботы родных, до которых Гераклу совсем не было дела.

Скучной и тоскливой казалась юноше жизнь во дворце среди бесшумных услуг и дворцовых интриг, без которых не обойдется ни один обитатель царских покоев.

Отвращение охватило Геракла при мысли о будущей жизни рядом с родителями и братом.

Так ошибся Амфитрион. Рассчитывал царь, что жизнь среди величавых и вечно спокойных горных громад научат сына ко всетерпению и рассудительности. Но лишь чудаку, любовавшемуся игрой света и тени в ясные дни, кажутся горы средоточием мудрости.

Геракл, поселившийся в сердцевине вулкана страстей и насмешливого грохота хохочущих обвалов, научился лишь одному: вопреки ветрам, ливням и времени не склонять горделиво поднятую голову. Горы укрепили подростка, дали крепость и твердость мускулов и могучие плечи - горы, как и любой воспитатель, учащий ребенка только тому, что может и умеет сам, взрастили гордеца, привыкшего свысока смотреть на весь человеческий род.

Таким был Геракл в двадцать лет, привыкший рассчитывать лишь на себя. Волчица вскармливает волчонка - горы взрастили гранитный валун, прочный, но бездушный.

Вдруг две пичуги слетели к костру и, без опаски, запрыгали на хрупких лапках. Геракл хотел схватить ближайшую в горсть, но птичка увернулась, словно дразнясь, и косясь на юношу круглым глазом.

Пичуги, почти равные ростом, разнились лишь оперением. Одна была разноцветная, словно радуга после дождя, длинный стрельчатый хвост колыхался пышным султаном. Головку птицы украшал хохолок. Лапки, кокетливо окрашенные в розовый цвет, и тоже розовый клюв дополняли очарование.

Другая птица была поскромней. Ее серые перышки, раздуваемые ветром, топорщились, делая птицу похожей на шарик из пуха.

Птицы смело приблизились и устроились по обе стороны от Геракла.

Отец твой богат,- молвила одна,- твои дни потекут в роскоши и богатстве. Лучшие девушки страны будут добиваться ночи любви с тобой! Пиршествами и щедростью ты сыщешь привязанность народа, и толпы зевак будут следовать за тобой, выпрашивая твои милости!

Ты голым родился на свет! -молвила другая.- Боги не дали тебе ничего, кроме рук, ног и головы! В испытаниях и горестях пройдет твоя жизнь, но в подвигах ты завоюешь себе имя, проченное тебе Зевсом!

Дивился Алкид странным вещам: птицы не только говорили, а вроде бы поучали!

Тебе не ведомо, но при твоем рождении великий Зевс дал клятву, что выполнишь ты свой долг перед небом,- проговорила серая птичка.

Но зачем тебе выполнять чужие обещания? - изрекла другая.

Задумался Геракл, переводя взгляд с одной на другую незваную гостью. Изловчился, будто нагибаясь, чтобы лучше слышать, и сцапал пичуг, зажав в горсти, но стараясь не причинить вреда хрупким тельцам.

А теперь,- приказал юноша,- выкладывайте по порядку. В молчании выслушал тайну своего рождения герой. Так же сурово узнал, что обязан пойти в услужение царю Эврисфею, властителю в Микенах.

...но лишь двенадцать подвигов ты совершишь во имя Зевса - и будешь свободен. Так повелели боги и Громовержец!-завершила рассказ серая пичуга.

Свободен? -расхохотался Геракл.- Хотел бы я посмотреть на того, кто приказывать будет мне! - вскричал гордец.

Ну, как хочешь! - рассердились пичуги и вмиг исчезли.

Рассердился Зевс, невидимый подслушивавший разговор. Выступил из темноты перед юношей.

Но не испугался герой мощной фигуры с развевающимися волосами и золотым венцом.

Ты отныне можешь поступать, как хочешь! - сурово молвил Зевс.- Раз тебе наплевать на данное мною слово, живи сам! И не надейся на поддержку небес!

О всемогущий! - запальчиво отвечал юноша.- Я не заставлю тебя краснеть за не сдержанную клятву - я пойду в Микены! Но не ради тебя - ради того, чтобы я смог себя испытать и носить имя «Геракл» по праву содеянного! Но даже небу я не позволю покушаться на мою свободу, принуждая делать то, что мне самому не захочется!