Что за дерзкая тюрчанка! Посмотри: она пьяна!

Полонила целый город и домой идет одна,

А за ней идут безумцы многотысячной толпой,

И толпа влюбленных грешной красотой ослеплена.

У меня душа из тела к родинке ее летит, —

Словно птица, что на воле хочет вкусного зерна.

Мне терпенье не знакомо, но с мученьем я знаком, —

Тяжесть этого знакомства мне надолго ль суждена?

Та свеча, что твердо знает, как страдает мотылек,

Ни за что среди влюбленных загореться не должна!

Жаждет верующий рая, а подруги — верный друг,

Филин грезит о руинах, роза соловью нужна.

Соглядатаи святоши, что вам надо от Джами?

Только в том вина поэта, что возжаждал он вина!

Друзья, в силках любви я должен вновь томиться!

Та, что владеет мной, — поверьте! — кровопийца!

К ней полетела вдруг душа, покинув тело, —

Из клетки выпорхнув, в цветник попала птица.

Товару каждому — свой покупатель всюду:

Стремимся мы к беде, святой к добру стремится.

Увы, в ее покой пробрался мой соперник, —

Так с розою шипу дано соединиться!

Мы знаем: простака опутает мошенник! —

Мой ум опутала кудрями чаровница!

Закрыв глаза, во сне я лик ее увидел:

Что видит наяву другой, — мне только снится.

Джами, ты терпишь гнет владычицы покорно,

Но где же твоему терпению граница?

Сказало сердце: «Ты для нас беда».

А сердце правду говорит всегда.

Для наших глаз целебной будет пыль,

Где очертанье твоего следа.

Спросил я: «Исцелюсь ли без нее?».

А люди мне сказали: «Никогда!».

Спросил я: «Что таят уста твои?».

Она: «В них животворная вода!».

Сказала то, что втайне знал давно:

«Убила бы тебя, да жаль труда!».

— «Но все ж убей меня!». Она в ответ:

«Ничтожен ты, — сгорю я от стыда!»

— «Я все года мечтаю о тебе», —

Джами твердит об этом все года.

Ужели бог не знал, твой облик создавая,

Что ты для душ людских — беда и боль живая?

Хотели на небе создать твое подобье, —

И небожители взрастили древо рая.

Из капель облака господней благодати

Сотворены уста и прелесть их земная.

Убийственны твои чарующие взоры,

Ты стрелами ресниц грозишь, сердца пронзая.

Жемчужин-слез у ног твоих я много пролил, —

Что ни жемчужина, то крупная, большая.

В ристалища глаза влюбленных превращались,

Когда наездница скакала молодая.

Уже решил Джами не кланяться кумирам,

Но пал перед тобой, тебя благословляя.

Кто она, из-за которой разум всех людей погас?

Целый город обезумел из-за этих темных глаз!

Не успело загореться, как свеча, ее лицо, —

Птицы стали мотыльками, и сгорят они сейчас!

Лишь пригубила немного чашу, полную вина, —

Налетели мы, как мухи, эта чаша манит нас.

Каждый, кто хотел бы слово произнесть о страсти к ней,

Стал владыкой всех красавиц, речь его для них — приказ.

Для чего зрачки мне, если у меня в глазах живет

Та, из-за которой слепну, та, чей лик меня потряс?

Если кудри луноликой мне погладить не дано —

С гребешка один лишь волос пусть подарит мне хоть раз.

Господин, прошу, не слушай то, что говорит Джами, —

Многих, раною смертельной поразил его рассказ!

Осень… Осыпались всюду листы винограда…

Так же и в жизни людской есть пора листопада.

Стал златоцветным зеленый ковер, и готов он

Вскоре принять серебро из небесного клада.

Сад приумолк… Если слышим глаголы, предлоги,

То назовем их предлогами бегства из сада.

Жить перестала трава до весны: спят деревья, —

До воскресенья из мертвых им выспаться надо.

Ныне повсюду колючки свои разбросали

Розы, в которых недавно была нам отрада.

Лишь кипарису несчастье цветов незнакомо:

Он, кипарис, не боится ни ветра, ни града.

Пусть же и он свои листья рассыплет, — я знаю,

Скоро и острым колючкам весна будет рада

Новую завязь извлечь, — так, Джами, ты из сердца

Острые мысли извлек, ибо в этом награда!

Ты солнца и луны красивей и милей,

В любви тебе равны бедняк и богатей.

Кто от любви к тебе нас, грешных, защитит,

Когда твоим слугой стал государь царей?

Не делай так, чтоб я повинен был в грехе:

Готов и без вины погибнуть, как злодей!

Вчера, томна, стройна, прошла ты мимо нас,

Но так и не взглянув на страждущих людей.

Надев свой поясок, меня повергнешь в прах, —

Так тюбетейку сдвинь, чтоб умер я скорей!

Пришла — и улице глухой дала ты свет,

И без мечети нам, без ханаки — светлей!

Когда же на глаза Джами наступишь ты?

Они всего лишь пыль, пыль под ногой твоей!

Вот и праздник настал, а нигде ликования нет, —

Только в сердце моем, хоть ему врачевания нет.

Разве праздничный дар поднести я отважусь тебе?

Для меня, признаюсь, тяжелей испытания нет.

Путных слов не найду, и в смущенье лишь имя твое

Бормочу, бормочу, — толку в том бормотании нет.

Не Хосрову мечтать о Ширин: лишь Фархаду дана

Той любви чистота, в коей жажды слияния нет.

Как злодейка тебя ни изранит, терпи и молчи:

Нежносердна она, не выносит стенания, нет!

Вижу я, горячо в дерзком сердце клокочет любовь,

Но основа слаба — значит, прочности здания нет.

Пал ей в ноги с мольбою Джами — и услышал в ответ:

«Символ веры наш, знай: в красоте сострадания нет!»