Мне чуждой стала медрессе, и ханака мне не нужна:

Обителью молитв моих отныне стала мейхана.

В окружье зикра — голоса дервишей не влекут меня,

Спешу под сень, где най звучит, где песня пьяная слышна.

Что спрашиваешь ты меня о шейхах и об их делах?

Тут глотка зычная, мой друг, и стоязычная нужна.

Где кравчий, рушащий обет и попирающий запрет?

Мы благочестье продадим за пиалу иль две вина.

Ты о любви мне расскажи! Я лучше сказок не слыхал

Под куполом страны чудес, что сказок исстари полна!

Сложи крыла, как мотылек, пади у ног своей свечи:

Чтобы сердца воспламенять, она всевышним зажжена.

Но ты, Джами, чуждайся тех, кто внешним блеском увлечен!

Не в каждой раковине, друг, жемчужина заключена.

Я пьян — целую ручку чаши или кувшина основанье,

Средь пьяниц — малых и великих — с утра свершая возлиянье.

Мне вместо четок во сто зерен дай леденец — к вину заедку,

И не тащи меня поститься из дома, где весь век — гулянье.

Изумлено любовью нашей, сегодня время позабыло

О мотыльке, свече, о розе и соловье повествованья.

Что мне возобновлять с тобою мое старинное знакомство?

Я для тебя лишен достоинств, чужак исполнен обаянья!

Юродивого дразнят дети, им на потеху он бранится,

Но камни, что в меня бросаешь, не удостою я вниманья.

Тот день, когда тебя служанка причесывала перед свадьбой,

Принес для тысяч душ влюбленных невыносимые терзанья.

Джами, лишь тот любить достоин, кто сердцем мужествен, как воин.

Так будь же тверд, готов и жизнью пожертвовать без колебанья.

Вот из глаз твоих две слезинки заблестели на розах щек,

Будто брызги дождя упали на тюльпановый лепесток.

Если ты слезу уронила, что же мне сказать о себе,

Если слезы текут безмолвно по щекам моим, как поток.

У тебя действительно слезы, а не только отблеск моих,

Что в глазах твоих я когда-то, словно в зеркале, видеть мог.

Всюду, где на тропинку сада упадала твоя слеза,

То живая роза раскрылась, то нарцисса сладкий цветок.

Словно редкие перлы — слезы — для ушных подвесок твоих

На изогнутые ресницы нанизал ювелир-зрачок.

Изумленный редкостным перлом светлой тайны твоей любви,

Нанизал Джами ожерельем жемчуг слова на нитку строк.

Сокровищницу жемчужин в саду раскрывает град.

Короной главу кипариса перловый венчает град.

Порвались ангелов четки, и вот — мрача высоту —

Вчера цветы распустились на персиковых ветвях,

Но в ярости цвет сбивает и ветви ломает град.

Ты скажешь: «Птенцы попугая заполонят луга,

Коль сам попугай небесный, как яйца, бросает град».

Напрасно высунул ирис язык свой, чтоб розу хвалить, —

Ему в своем гневе ревнивом язык отшибает град.

Ведь перлы рождает море, но ты на потоки взгляни:

Как будто бурное море из перлов рождает град.

Влюбленный неосторожный, своей мишенью избрав

В саду красавицу розу, ее убивает град.

Вспузырился пруд под ливнем, как лавка стекольщика, он,

В которую, обезумев, камнями швыряет град.

Тюльпан весенний алеет, как раскаленный горн, —

Свое серебро для расплава в него подсыпает град.

Две капли упали с неба; и первая — чистый перл,

Вторая — круглая льдинка, что расточает град.

Та первая — слово Джами, а вторая — соперника речь,

Когда в поединке словесном стихов заблистает град.

Безумец, сраженный любовью к тебе, таится в руине любой.

Пред яркой свечой лица твоего луна — мотылек ночной.

Все горе Якуба малой равно частице моих скорбей,

Юсуфа цветущая красота ничто пред твоей красотой.

Живое сердце, живая душа не для себя нам даны.

Всё, что дано нам, мы тратим в пути к далекой встрече с тобой.

Пусть я коснулся дерзкой рукой родинки черной твоей, —

За зернышко бедного муравья грешно растоптать ногой.

И пусть у нас разрушится дом, спасибо свету любви,

Что есть у нас обиталище мук на улице бедствий глухой.

Нет потерявшим сердце свое дороги в твой радостный град:

Темной разлуки нам доля дана да пыль руины пустой.

Выпив глоток из кубка тоски, сознанье Джами потерял,

Горе, коль кравчий ему поднесет полный кубок такой.

Последний раз теперь ожги клеймом железным грудь мою!

Быть может, я в ожоге том бальзам целебный изопью.

И пусть очистится навек душа от злобы и вражды;

Очищу ль в сердце и тогда тоску старинную свою?

Внемли молению любви, пройди, султанша красоты,

И скорбь мою, и боль мою перед тобой я изолью.

А это сердце — дверь казны, ее пронзили сотни стрел!

Жемчужины на жалах их, как слезы, я от всех таю.

Ты это сердце, как свою сокровищницу, сбереги,

Цари своих сокровищ дверь должны отстаивать в бою.

Как птица, в сеть вовлечена приманкой малого зерна,

Душа вступила в плоть мою, увидев родинку твою.

Ты кровью сердца, о Джами, пиши крылатую газель,

Чтобы любимая тебе вняла, как роза соловью.

Ударь меня мечом сто раз в мгновенье —

Не разобьешь связующие звенья.

Ты говоришь: «Сильнее стану мучить».

Зачем же так, небесное творенье?

В мечтах вкушаю сладость поцелуя,

Но нет, без дыма не сварить варенья.

Мои зрачки — твоей красы жилище,

Всем говорю, что человек есть зренье.

Вот завиток волос дрожит близ уха,

Длине другого нету измеренья.

Сравнил бы с тыквой голову аскета —

В обиде будет тыква за сравненье.

Сгубив Джами, себя ты затруднила…

Аллах тебе воздаст за это рвенье!