О ты, смутившая влюбленных, с лица срывая покрывало!

Твои рубины так сияют, что солнце к ним возревновало.

Плетется жалкой побирушкой по улице твоей луна,

Потоки черных кос увидев, ночь отшвырнула покрывало.

О ты, забившая гвоздями уста всемирных мудрецов,

О ты, которая шипами постели раненых устлала!

Пришедшая мой дом ограбить и плоть спалившая мою,

О ты, что прядями своими как будто горло сердца сжала!

Твои нарциссы колдовские всю ночь меня бросают в жар,

Лишают солнца, в пот холодный бросают, словно горя мало.

Свое пресыщенное сердце к дорожной пыли обратив,

Мое ты сердце невзлюбила, в огонь его швырнула шало.

Ну что же, к твоему насилью привыкло сердце Хакани,

Его душа в аду пылает, а тело пропадом пропало.

О бывшая моей любимой, решившая знакомой стать!

О ты, порвавшая с достойным, чтоб недостойного избрать!

О ты, жемчужину которой злодеев просверлил алмаз,

Доколе, как янтарь, ты будешь к себе злодеев привлекать?

Доколе, словно солнце в небе, ежевечерне в поздний час

К земле, служа друзьям неверным, ты будешь голову склонять?

Приятельница и подруга ты лишь тому, кто ниже нас,

Часы любви, часы досуга решила ты врагу отдать.

Воистину достойный избран! Все по достоинству сейчас:

Достойна трапеза Мессии, осла — кормежки благодать.

Жемчужиною даровою был для тебя я и угас…

Жестокая, ты не хотела моей цены высокой знать!

Оценит ли сиянье солнца тот, кто лишен с рожденья глаз?

И сможет ли простой горшечник сапфиру должное воздать?

Да, так судьба судила злая — в твоих тенетах я увяз.

Пусть на судьбу падут удары, что нас хотели бы сломать!

О, если б налетело пламя и землю охватило враз,

Чтоб эту страсть спалить, чтоб выжечь и красоту твою, и стать!

Да, это — божества веленье, судьбы таинственный приказ,

Иначе Хакани не мог бы так от любви к тебе страдать.

То, что ты сделала со мной, поскольку верности чужда, —

Несправедливости предел и средоточие вреда.

Что значили твои слова? То были сети колдовства.

Что клятва? Это ветер был, не оставляющий следа.

Не помнишь ты любви былой… Нет, не таков обычай мой,

А ты идешь таким путем затем, что лишена стыда.

Что мне рыдать из-за тебя, когда, тоскуя и любя,

Тебе я отдал сердце сам и надо мною нет суда?

О сердце Хакани! Забудь былые горести и дни!

Взгляни, что сделала она, уж это — подлинно беда.

В пучине страсти я тону, моих мучений ты не множь!

Хотя бы выслушай меня, ведь суть речей моих — не ложь!

Душа тобою сожжена… Что там за молния видна?

Ты проливаешь кровь мою… Скажи мне, что это за нож?

Я плачу и не прячу слез, поток любви меня унес.

Так пощади же ты меня! Кругом — буруны, гребни — сплошь.

Поток — везде, со всех сторон… Тебе — по щиколотку он,

А мне дошел до головы. О, неужели не спасешь?

Пусть ты неласкова и зла, пусть мне другого предпочла,

Ты знать, конечно, не могла, как на меня он непохож.

Нет ко мне благоволенья, мы опять с тобою в ссоре.

Не ступила ты и шагу, чтобы мне помочь в разоре.

Душу ржавчиною скорби ты осыпала, не глядя,

Что легла на сердце с неба тень печальная лазори.

Дни мои ты помрачила — я ни разу из почтенья

Не сказал любимой ясно о своем великом горе.

Ты своим лукавым взглядом кровь мою пила, как воду,

Я слабел и все не видел снисхождения во взоре.

В гневе ты сказала: «Мигом я сверну ковер беседы!».

Но ведь не был он развернут. Что свернешь в пустом задоре?

Думал я, что ты — лекарство для измученного сердца,

Ты — недуг, и невозможно исцеление от хвори.

Хакани — он твой навеки! Что ж ты сердце разоряешь?

Грабишь ты свое жилище… Так не скажут и о воре.

Твой нрав безжалостен, как прежде. Была ты злой и столь же зла.

Твои глаза не увлажнились, когда ты грудь мою сожгла.

Бывает, что враги, смирившись, стыдясь людского осужденья,

Мир заключают хоть притворный, но ты готова жечь дотла.

Истерся мой язык от жалоб, он стал во рту как волос тонкий,

Но ты ни нá волос уменьшить свое насилье не могла.

Ты эту горестную душу своим не радовала ликом,

Душа моя с тобой не стала, как твой прекрасный лик, светла.

Ты, как жемчужину, пронзила мое измученное сердце,

Как раковину, грудь разверзла, но исцеленья не дала.

Любовь к тебе мной овладела, над головою воду выпив,

И долею души безвинной скорбь неизбывная была.

Жестокая, в делах насилья ты этому подобна миру,

Но даже мир жестокосердный такие не творил дела.

Ты в изобилии усыпав дорогу Хакани шипами,

К земле ни разу не нагнулась, ни одного не подняла.