Но он просто не мог этого сделать, всемилостивый Боже!

Грир досадливо отвернулся от внимательного взгляда Фионы. Эта смуглая чертовка явно видела его насквозь.

А Фиона сосредоточенно прищурилась, наблюдая за тем, как обувается Дидье, и наконец одобрительно кивнула:

— Эти туфли сгодятся. Вряд ли у нас найдётся что-то получше на его ногу.

— Сандрильона, а, Сандрильона! — насмешливо пропел Моран, наклоняя голову к плечу так, как это обычно делал Дидье, и открыто его рассматривая. — Что же нам делать с твоими волосами, Сандрильона?

— Ишь ты, разговорился, palsambleu! — Дидье скорчил деланно злобную гримасу, лыбясь, впрочем, всё так же шало. — Вспомнил свои куафёрские замашки, что ли?

— А я их и не забывал, — преспокойно пожал плечами тот, в свою очередь весело улыбаясь, и Грир понял, что канонир столь же искренне наслаждается происходящим, сколь и Дидье. Похоже было, что трезвую голову на плечах из всех троих сохранил только он сам, вернее, старался сохранить её изо всех сил, невзирая на ухищрения окружающих его адских исчадий.

Актрисы заверещали ещё пуще, когда Моран притащил из своей каюты набор щёток, гребней и щипцы для завивки, которые он аккуратно сунул в камин. А потом повелительно скомандовал, оттеснив Фиону и кивнув Дидье на любимое кресло Грира:

— Сядь!

Тот скривился в очередной мученической гримасе и обернулся к капитану «Разящего», будто ища у того заступничества. Но Грир тоже был неумолим.

— Чего ты пялишься на меня? — проворчал он, подталкивая Дидье к креслу. — Взялся делать, так делай, как надо, а не виляй!

— Tabarnac de calice d'hostie de christ! — выругался тот почти беззвучно и с размаху плюхнулся в кресло, обречённо зажмурившись, как перед пыткой.

Фиона не преминула нравоучительно заметить:

— Сладенький, приличные дамы не усаживаются так, с разбегу. Они…

— А кто вам сказал, что я собираюсь быть приличной дамой, мадам? — быстро перебил её Дидье, повернувшись к ней, а Моран шутливо дёрнул его за волосы. — Уй-й-й!

— Всыплю обоим, — с металлом в голосе пообещал Грир, и оба сорванца наконец угомонились. В отличие от актрис, которые обступили их и застрекотали с удвоенным пылом, подавая Морану то расчёску, то флакончик духов, то щипцы, которые очень быстро нагрелись.

Грир, на которого, к его удовлетворению, все разом перестали обращать внимание, растянулся в соседнем кресле и отсалютовал старику Арно бутылкой рома. Тот с готовностью подставил ему свой стакан.

— А мне? — подал жалобный голос Дидье.

Шельмец, оказывается, успевал следить за всем, происходившим вокруг него. Или… только за ним, за Гриром?

— Перебьёшься, — злорадно отрубил капитан «Разящего». — Ром — не дамский напиток!

И они с Арно в свою очередь громко расхохотались, а Дидье сердито зашипел, отклоняясь от грозных щипцов Морана, который снова со смехом ухватил его, теперь уже за ухо, и придержал на месте.

— Красота требует жертв, — назидательно изрёк канонир, накручивая на щипцы очередную прядь. — Терпи, ведь даже женщины это терпят!

— Я не женщина, palsambleu! — строптиво бросил Дидье, но вырываться перестал и покорно склонил свою буйную голову, отдаваясь в ловкие руки Морана. А Фиона со смаком продекламировала, чуть-чуть перефразировав Мольера:

— Кой чёрт понёс тебя на эту галеру?!

Наконец Моран, очевидно, решил, что с Дидье достаточно мучений, и милостиво скомандовал:

— Будьте любезны, прекрасные дамы, найдите зеркало, если этот разгильдяй его не разбил, одеваючись!

— Надо было! — задиристо буркнул Дидье и запнулся, когда сразу три изящные женские руки проворно сунули ему под нос искомый предмет.

Наступила звенящая тишина.

Грир и сам невольно поднялся из своего кресла.

Дидье вскинул потрясённые глаза сперва на Морана, а потом — на него, и только головой мотнул.

И Грир с дрогнувшим сердцем понял, что, наверное, впервые в жизни отчаянный балабол Дидье Бланшар не знал, что же ему сказать.

Его вечно встрепанные русые вихры под умелыми пальцами Морана превратились в копну шелковистых кудрей и золотистым ореолом обрамляли его посерьёзневшее лицо, ставшее на несколько мгновений воистину ангельским.

Пока на этом самом лице не вспыхнула привычная разбойничья ухмылка.

— Patati-patata, друг! — задорно воскликнул он. — Да тебе в Версале куафёром пристало быть — у подружек Его Величества короля Франции!

Но Моран шутки не принял, а тихо проговорил что-то, склонившись к уху Дидье — что-то такое, от чего тот опять вмиг посерьёзнел, взметнув ресницы, и даже побледнел.

— Хватит секретничать! — решительно приказала Фиона, похлопав Дидье по плечу. — Тебе предстоит ещё научиться двигаться, как подобает даме, сладенький, а время не терпит!

Она была права, но Гриру всё-таки невыносимо захотелось узнать, что же такое сказал Моран капитану «Маркизы».

Пользуясь суматохой, устроенной засуетившимися актрисами, которые со смехом потащили Дидье вон из кресла, с наслаждением его при этом тормоша, — а тот даже не думал сопротивляться, — Грир, в свою очередь, поманил к себе своего канонира и негромко осведомился:

— Что ты сказал ему?

Взгляд Морана впился в лицо Грира, и он пробормотал едва слышно:

— Что он, должно быть, увидел в зеркале Даниэль. Свою маму.

Голос его дрогнул на последнем слове, и он поспешно отвернулся.

— Понятно, — после паузы отозвался Грир, на мгновение коснувшись ладонью его плеча.

В своей ярко освещённой, полной смеха и тепла каюте он вдруг всей кожей ощутил какое-то ледяное дуновение.

«Кто-то прошёл по моей могиле», — так говорила его собственная мать, давно покоившаяся на скромном сельском кладбище близ церквушки в Суссексе.

Но он-то готов был поклясться, что его могилой станет море!

Грир мотнул головой, пытаясь стряхнуть наваждение, и повернулся ко вновь заливавшемуся беззаботным хохотом Дидье. А тот, тоже обернувшись, взмолился сквозь смех:

— Спасите же меня, garcons! А то эти наяды меня защекочут!

— В самом деле, довольно, — Грир устало нахмурился. — Мадам Фиона, вы правильно заметили, что время дорого, а этот плут должен ещё научиться как-то управляться со своим новым нарядом. Поторопимся же!

Проницательно посмотрев на него, Фиона звонко хлопнула в ладоши:

— Он научится этому вмиг — научится двигаться во всей нашей амуниции, как вы и упомянули, капитан… если только он научится в ней… — Она вновь сделал длинную мелодраматическую паузу. — Танцевать! Неси сюда свою виолу, Арно!

Лола и Колетт опять восторженно завизжали, зааплодировали и даже запрыгали.

— Чему это вы так обрадовались, глупенькие вы стрекозки? — Фиона снисходительно сощурила свои золотистые тигриные глаза, и актрисы мгновенно примолкли. — Не вам выпадет удовольствие танцевать с этим мальчуганом, ибо так он никогда не усвоит женскую роль… а мужчине!

Развернувшись на своих высоких каблуках, она властно опустила свёрнутый кружевной веер на плечо Грира.

В каюте снова воцарилась полнейшая тишина.

— Vertudieu! — ошалело выдохнул наконец Дидье, а Грир гневно сдвинул густые брови:

— Вам угодно развлекаться, мадам Фиона, но я не вхожу в число ваших марионеток, учтите!

На самом деле предательский жар, охвативший его тело от первого же взгляда на переодетого Дидье, при мысли о танце с ним усилился почти нестерпимо.

— Простите, капитан, но это чушь! — страстно вскричала Фиона, вскинув голову и раздув ноздри, будто кобылица, которую неожиданно хлестнули по крупу. — Не отрицаю, вся эта возня доставляет мне удовольствие, но вы же должны понимать — то, что я предлагаю, жизненно необходимо! Этого плута распознают ещё в воротах цитадели, если он не научится ощущать себя женщиной с головы до пят! А он может научиться этому, только оказавшись женщиной — в объятиях истинного мужчины! Поверьте мне, я четверть века на сцене и знаю, что говорю!

— Tabarnac de calice d'hostie de christ! — зачарованно произнёс Дидье, переводя широко распахнутые глаза с Грира на Фиону. — Ну если только вы начали выходить на сцену в утробе своей матушки, мадам!