Он даже кулаком себе в грудь постучал — для пущей убедительности.
— Да никто и ничего тут от тебя не требует, — лениво парировал Грир после долгой паузы, во время которой он ещё раз с деланным равнодушием оглядел Дидье от вихрастой макушки до босых пяток. — Но ты сам как считаешь — способна слабая женщина, будь она хоть трижды актрисой, снять часового? Спуститься по крепостной стене? Открыть нам ворота?
Дидье снова бессильно помянул Люцифера со всеми его чертями и даже зажмурился от досады. Пользуясь этим, Грир наконец-то широко и от души улыбнулся, видя отражение этой улыбки в смеющихся глазах своего канонира.
Ход был беспроигрышным. Как бы ни пенял Дидье на свою злосчастную участь, он просто не мог переложить на хрупкие женские плечи все тяготы, перечисленные Гриром.
Как не мог оставить в беде двух своих шалопаев — Лукаса и Марка, которые вот уже вторую неделю прозябали в тюрьме крепости Сан-Фернандо.
Маленькая бродячая труппа комедиантов действительно находилась на борту «Разящего» — две прелестные пустоголовые бабочки Колетт и Лола, старик Арно, игравший мужей-ревнивцев и грустных шутов, и хозяйка сего балагана Фиона, она же прима, которой приходилось изображать даже героев-любовников, в связи с катастрофическим отсутствием таковых в составе труппы. Ей, высокой, смуглой и пышнотелой брюнетке с чеканным профилем и бархатным голосом, это особого труда не составляло, но её уязвляло то, что труппа была такой вот неполноценной.
— Этот идиот Бертран, видите ли, влюбился и остался в сраном трактире в Сакраменто под юбкой смазливой хозяюшки! — насупив чёрные брови, хмуро поясняла она Гриру за стаканом рома в капитанской каюте. — Любовь! Чепуха какая! И из-за этакой дрянной чепухи я теперь вынуждена самолично играть и Отелло, и Антонио!
— И это у вас отменно получается, мадам! — галантно заверил её Грир, а Фиона саркастически фыркнула.
В отличие от своих актёрок, дурой она отнюдь не была.
Грир согласился доставить комедиантов в Сан-Кастильо морем и даже не брать за это плату — в обмен на то, что по вечерам труппа будет давать на борту «Разящего» свои представления. Он и сам не подозревал, сколь соскучился по настоящему театру, а ведь в своей прошлой жизни был завзятым театралом. И теперь, когда по вечерам на палубе «Разящего» под звёздным куполом неба зазвучали проникновенные монологи леди Макбет, Яго или Дездемоны, он просто упивался каждой строкой, слетавшей с уст актёров.
Особенно хороша была Фиона, в какой бы своей ипостаси — мужской или женской — она не пребывала.
Но в полной мере насладиться трагическим величием Шекспира и искромётным весельем Гольдони Гриру, увы, не удалось.
Ночью в бухте Тортуги к борту «Разящего» причалила шлюпка с «Маркизы». оставленной Гриром для починки такелажа в порту Веракруз. Непривычно хмурый Дидье Бланшар, птицей взлетев на борт, доложил Гриру, что Лукаса и Марка опознали в Пуэрто-Кабельо, куда те отправились за очередным набором адских ингредиентов для какой-то новой придумки, и теперь оба засранца торчат под замком в гарнизонной тюрьме Сан-Фернандо.
Ждут суда и неминуемой казни.
— Прости, кэп, — сокрушённо пробормотал Дидье, выпалив всё это единым духом и с отчаянной надеждой уставившись на Грира. — Не уберёг сопляков. Думал, сам справлюсь, но не получится у меня в одиночку их оттуда вытащить, palsambleu! Там, знаешь, настоящий бастион…
— Знаю, — резко оборвал его Грир, подымаясь на ноги и принимаясь расхаживать взад и вперёд по каюте. — И чтоб даже думать никогда не смел про «в одиночку вытащить», понял?
Повернувшись, он сурово взглянул в растерянные глаза Дидье.
— По-онял… — пробурчал тот, косясь на него исподлобья. — Не дурак небось, mon hostie de sandessein!
— Это хорошо, что не дурак, — неспешно кивнул Грир, всё так же сверля капитана «Маркизы» острым взглядом. — А то б линьков у меня точно отведал, невзирая на свой высокий чин… Всё, хватит болтать, ступай вон с Мораном на камбуз, трещите там с актёрками, а мне поразмыслить надо.
— С ке-ем? — изумлённо заморгал Дидье, а Моран хитро улыбнулся:
— У нас теперь тут бродячий театр, Ди, а ты опоздал на представление!
Грир с досадой махнул рукой на обоих сорванцов, а когда за ними наконец захлопнулась дверь, снова опустился на стул, напряжённо размышляя.
Комендант крепости, в которой держали близнецов, — крепости, с моря почти неприступной, — был чертовски предусмотрительным гадом, отменно блюл свои уставы и не впустил бы в свой крохотный гарнизон ни одной живой души просто так.
Кроме того, все на Карибах знали, что зануда-комендант неподкупен.
Лишь хорошенькая да бойкая девица смогла бы растопить его оледеневшее сердце — опыт подсказывал Гриру, что как раз такие вот одинокие и праведные бирюки более всего беззащитны пред женскими чарами.
Но выручить Лукаса и Марка было прямой обязанностью их капитана.
Грир подумал о том, что эта дилемма вовсе не являлась неразрешимой, и озорно улыбнулся.
Ввечеру все актёрки — Фиона, Лола и Колетт — собрались в капитанской каюте и, затаив дыхание, наблюдали за тем, как старый Арно, кряхтя, внес туда дубовый сундук и эффектным жестом откинул лязгнувшую крышку. А потом запустил туда обе руки, небрежно вышвыривая прямо на потёртый аравийский ковёр сладко пахнущий жасмином и розовой водой, шелковый, кружевной, атласный ворох.
Моран невольно присвистнул, Дидье протяжно застонал, а девицы радостно взвизгнули.
— Ты что вытворяешь, старый ты осёл? — обрушилась на Арно Фиона и даже ногой притопнула. — Это тебе не какие-нибудь драные фуфайки да шаровары! Это мой парижский гардероб!
Увидев страдальчески вытянувшуюся физиономию Дидье, Моран бессердечно протянул:
— Видишь, как тебе повезло, Ди? Парижский гардероб!
И он значительно воздел палец к потолку.
Дидье бешено полыхнул на него глазами, раскрыл рот, явно собираясь виртуозно его покрыть, но покосился на актрис и лишь молча стиснул зубы.
— Ох ты ж сладенький, — сквозь смех вымолвила Фиона, окидывая его пристальным взором. — Да я прощу тебя, клянусь Мадонной, даже если ты в клочья изорвёшь все мои парижские чулки и панталоны! Хотя я предпочла бы, чтоб ты порвал их… — она вкрадчиво понизила голос, — снимая их с меня…
Грир вздёрнул бровь и устало переглянулся с Мораном.
Сия пылкая тирада их ничуть не удивила — они давно привыкли к тому, что в любом месте, где находилась хоть одна бабёнка — будь то хозяйка судна, трактирщица или трактирная шлюшка, — заинтересованный взор её непременно задерживался на Дидье Бланшаре.
На его вечно улыбающейся открытой физиономии и щедром теле в неизменных обносках.
— Я что-нибудь оставлю целым и невредимым как раз для этого, мадам, клянусь! — с ответным пылом заверил Фиону Дидье и наклонился над разбросанным барахлом, намереваясь сгрести его с ковра.
Фиона цепко ухватила его за запястье:
— Э-э, нет, сладенький, я должна сама сначала отобрать то, что тебе подойдёт! — Она выпятила полную нижнюю губку и деловито прищурилась. — Чулочки — белый шёлк и кружево, нижние юбки — белый шёлк и атлас, платье — бирюза, чтоб оттенить твои глазки… — Она обошла Дидье кругом, раздумчиво покачивая головой, а потом хозяйским жестом погладила его по щеке. — Щёчки у тебя нежные, как бархат, и это хорошо. А теперь покажи-ка мне свои лапки, сладенький.
Грир досадливо решил, что на месте парня он бы уже от души шлёпнул Фиону по мягкому месту за такое унизительное сюсюканье. Но Дидье, хоть и залился румянцем от эдаких речений, всё равно пресерьёзно протянул ей обе руки ладонями вверх, улыбаясь уголком губ. И капитан «Разящего» вдруг понял, что женщине — любой женщине — Дидье Бланшар терпеливо позволит тешиться собой как ей будет угодно.
Потому что это женщина — священное для него существо.
«Вот они и липнут к нему, эти сучки», — мрачно подумал Грир.
Фиона тем временем придирчиво осмотрела ладони Дидье, загрубевшие от постоянной работы, но достаточно узкие. А потом воззрилась на его босые ноги и наклонилась, бесцеремонно задрав ему штанину и проведя пальцем от его колена до щиколотки.