Через польского партизана-подпольщика «Здислава» чекисты проверили, насколько надежно законспирирован Станислав в Т.

Вскоре «Здислав» представил доклад об «активе» в поселке Т. Речь шла не только о спекулянтах, но и о людях, подозрительных по связям с гестапо, а также об активе реакционных «Народовых сил збройных». В числе известных в Т. спекулянтов «Здислав» назвал Желондковского, характеризуя его как ловкача-коммерсанта, «далекого от политики и всяких военных дел».

Квартира Желондковского, таким образом, была подходящей базой для встреч разведчиков.

Все чаще майор Синцов — Криниченко, а позже и Трусковец, он же — Петро Горобець, исчезали либо во время партизанского марша, либо со стоянок в селах и деревнях…

…Исполнительный и всегда аккуратный, Станислав на сей раз подвел. В назначенный чекистами час дома его не оказалось. Майор Синцов и Трусковец, укрывшись под шатром огромных ветвей старого клена, стоявшего в глубине заросшего травой дворика, нервничали, часто курили, не зная, чем вызвано отсутствие хозяина.

А Станислав между тем задержался не по своей вине.

В этот день у него должна была состояться встреча с одним из клиентов, поставлявших «пану Стасеку» краденый табак. Клиентом этим был немецкий солдат Густав Вольпе, работающий на расположенной неподалеку станции метеорологической службы. Живой и проворный, Вольпе до войны был фотографом в одном из шикарных мюнхенских ателье, где часто снимались высшие чины гитлеровской авиации и абвера. Густав запомнился одному из офицеров военно-воздушных сил, и в результате этого вместо того, чтобы сражаться против советских войск на передовой, Вольпе устроился на метеостанции далеко от линии фронта. Втянув в спекулятивные сделки своего дружка каптенармуса Франка, он доставал Станиславу табак и сигареты.

Шустрые парни — Вольпе и Франк находились у начальства на хорошем счету, всегда были в курсе последних новостей и осведомлены о намерениях командования. Дружба Желондковского с этими немцами была полезной чекистам.

Выполняя задание Синцова, Станислав договорился с Вольпе о сегодняшней встрече у озера, возле большого старого дуба, и стоял там вот уже больше часа. Немец опаздывал. Станислав волновался, зная к тому же, что чекисты ждут его.

Стало темнеть. Накрапывал дождик. Наконец, запыхавшись, с большим свертком подбежал Вольпе:

— Прошу извинить, пане Стасек! Задержался по причине, от меня не зависящей. Вот, держите, тут сигареты, вчера получили из Лодзи…

— Не ожидал от вас, Вольпе, не ожидал, — недовольным тоном сказал Станислав. — Вы, всегда такой аккуратный, заставили меня ждать почти два часа. Нехорошо, Вольпе! Очень нехорошо!..

— Не гневайтесь, пан Стасек! Честное слово, вырваться раньше не мог. Срочное задание…

— Меня это не касается, — хмуро сказал Стасек, — я коммерсант, и для меня время дорого. Не жди вас тут, я бы сумел с выгодой продать два бочонка пива. Такую сделку проморгать из-за вас!

— Но поверьте, пан Стасек, я действительно был занят! Мы составляли срочную метеосводку для нашей авиачасти.

— Чего это вдруг такая срочность?

— Завтра у них вылет. Ходят слухи, скажу вам по секрету, что поблизости появилась русская партизанская банда. Бомбить ее будут. Вот и засадили нас срочно готовить сводку. А насчет того, что летчикам нужно запасаться первоклассным табаком, я вам в прошлый раз точно сказал — можете смело предлагать. И побыстрее: скоро их отправляют на фронт. Кстати, не забыли ли вы принести деньги за сигареты?

— Вот, возьмите.

— О-о-о, так много! — довольно улыбнулся Вольпе. — Надеюсь, пан Стасек, и в дальнейшем вам не придется обижаться на меня за качество товара… Итак, встречаемся через неделю здесь же в это же время?

— Хорошо. Только впредь будьте точны, Густав. Как говорят деловые люди, время — деньги.

— Еще раз простите, пан Стасек! Такая теперь пошла у нас кутерьма, что сами не рады. Начальство день и ночь теребит — «давайте метеосводки»… А тут еще новый аэродром готовят под Коршиком. И их будем обслуживать… Много работы, пан Стасек, времени совсем не остается.

— Итак, до среды?

— До среды, пан Стасек!

— Завтра вас немцы будут бомбить! — прибежав домой, взволнованно сообщил Станислав Синцову и передал содержание беседы с Вольпе.

Поздно ночью, усталые, забрызганные грязью, прискакали Синцов и Трусковец в село Бровно, где размещались штаб, главные силы партизанской бригады и обоз санитарной части. Нужно было предупредить командование о налете.

Утром партизаны и местные жители покинули Бровно, а в полдень на село налетели «юнкерсы».

Можно было представить, что случилось бы, если бы Синцов и Трусковец не успели вовремя разузнать о замысле противника!

Самолеты ходили над селом кругами, то удаляясь, то повисая над головой, и все сыпали и сыпали черные капли бомб. Улицы были вспаханы разрывами. Там и сям дымились подожженные избы, дворы были завалены оторванными от заборов досками, сломанными деревьями, битой черепицей, бревнами.

Село разбомбили, но ни один человек не пострадал от немецких бомб.

— Номер не удался, — смеялись над фашистскими летчиками партизаны.

Прошло несколько дней. Партизанская бригада обосновалась в селе Циосме, неподалеку от небольшого городка Янув — места сосредоточения немецко-фашистских карательных сил. Выбрали они эту точку дислокации, полагая, что здесь, у себя под боком, немцы не станут искать партизан.

Так они предполагали, но…

Случилось так, что под Янувом бригада Волошина оказалась в тяжелом положении. Гитлеровцы узнали о партизанах. Подбросив крупные части танковых войск, они решили концентрированным ударом рассечь партизанские силы и уничтожить их по частям.

В эти дни чекистам было трудно связаться со Стасеком, но тот не терял времени даром.

Еще в одной из первых встреч с Синцовым Стасек назвал в числе своих хороших знакомых проживавшего в Т. портного Ежи Ковальчика. Портной славился во всей округе как замечательный мастер. Шили одежду у Ежи не только местные жители — прослышав о его искусстве, к нему приезжали и немцы.

Портной был страстным курильщиком, и Стасеку нетрудно было сдружиться с ним; приятели часто встречались. И вдруг в местечке прошел слух, что портной арестован. Разные толки ходили в Т. по этому поводу. В надежде, что произошла какая-то ошибка, Стасек уже дважды навещал приятеля, но не заставал его. Вот и сегодня, под вечер, Станислав направился к дому портного и неожиданно столкнулся с ним у ворот. Ежи рассказал другу свою историю.

В Люблине фашисты готовили бал по случаю приезда видного гитлеровского офицера из высших чинов. Приглашенный на торжество командир гарнизона, стоявшего неподалеку от Т., велел Ежи Ковальчику срочно сшить парадный мундир. Материал для мундира был первосортный.

Дело уже подходило к концу, когда произошло непредвиденное: любимец Ковальчика, большой рыжий кот, вспрыгнув на подоконник, опрокинул бутылку с краской. Лежавший на столе у окна мундир был безнадежно испорчен. Заказчик рассвирепел. Он приказал коменданту отправить портного в тюрьму.

Так Ковальчик очутился в одном из филиалов Люблинской центральной тюрьмы, где просидел в общей камере около недели.

— Набили морду, подержали, снова набили морду и выгнали, — рассказывал портной пану Стасеку. — Меня-то не за что избивали, — добавил он, — а с бандитами носятся… Вызывают их на допрос, обедами там угощают, а это же всё ворюги, специалисты по «мокрому» делу… И не пойму, что от них немцам надо.

Выслушав рассказ Стасека, майор Синцов насторожился. Где-то он уже слышал подобную историю об уголовниках. Но где? И почему воспоминания об этой истории возникали вместе с непонятной пока тревогой?

Возвращаясь из Т., майор всю дорогу думал об этом разговоре. И вдруг вспомнил: Брянский лес. Лето 1942 года. Командир одного из партизанских отрядов Илларион Гудзенко рассказал ему, что эсэсовец штурмбаннфюрер Вернер Функ забросил в Брянский лес из Орла группу своих агентов, завербованных из числа уголовников орловской тюрьмы.