– Ну, что, сыны мои любимые… – обреченно начал государь, махнув рукой. – Показывайте, потешьте меня рукоделием невест-красавиц.

Василий-царевич вылетел вперед с ускорением, приданным могучим пинком своей невесты. Он развязал ленты на узком свертке и встряхнул его, чтобы развернуть. Берендея обдало густой вонючей пылью, вперемешку с пеплом…

– Это что? – ошалело спросил царь.

– Дык… Ковер! – не растерялась боярышня. – Чем старше – тем ценнее, значицца…

– Дурында… – боярин, стоящий за царским престолом и, по совместительству – отец невесты, звучно хлопнул себя по лбу. – Хоть бы почистила…

– Унесите, что ль… – пригорюнившись, поддержал царь.

Андрей-царевич вышел к трону сам, уныло глядя на государя. И развернул то, что когда-то было ковром, а теперь просто рассыпалось на глазах, оставляя на полу бурые клочки ниток…

– Кажись, и твоя невеста про старые ковры слыхала… – пригорюнился Берендей. – Давай и ты, Иван. Пожалуй, удивить меня будет непросто.

Младший царевич с той же улыбкой на лице вышел к царскому трону, развязал ленточки на цветастом рулоне, взял за края и встряхнул. По залу пронесся дружный «Ах!», и Берендей почти услышал, как каплет слюна у заграничных послов. А потом разглядел…

У ног царя переливалось море и летали чайки. Багрово-розовый рассвет озарял край неба, всё еще покрытого звездами. Вдалеке жил своей жизнью портовый город. В середине красовался величественный парусник с белыми и багровыми парусами, а на корме вдаль глядел рыжий капитан…

Да уж… Такой ковер только за пол-царства можно отдать! Пущай женится на лягухе своей, если она ему такие штуки будет таскать! Берендей и слова не скажет поперек! И вообще, завтра же свадьба! У всех троих, а то старших давно женить пора бы…

Снова пришел Иван довольный. Сел за стол рядом со мной и давай рассказывать. И про то, как у братьев челюсть в пол ушла, и как послы на ковер глядели, и как царь-батюшка свернул и уволок шелковый подарок в сокровищницу – чтоб не запылился. А я сижу и думаю, чего они так с этой тряпкой носятся? Был бы ковер от самой Марьи-искусницы, двигался б, как живой. Или летучий бы был. И цены б ему не было! А этот так, баловство одно. Тьфу!

– Скажи, Василиса, – задумчиво прервал мои измышления Иван, – ты ночью сама все делаешь, али помогает кто?

– Ты чего это, Иван-царевич, вопросы такие спрашиваешь?

Ваня покраснел слегка, запустил пальцы в свою косу…

– Снится мне красная девица вторую ночку подряд. Всё смекаю, что за она, какого роду-племени?

– А зачем тебе? – любопытствую я.

Иван замялся…

– Да ладно, – махнул царевич через какое-то время, – сон это всё. Расскажи мне лучше про кота на золотой цепи, что сказки сказывает.

Сидит Иван, про кота слушает в пол уха, а сам думу думает. Ох, недоговаривает Василиса! Заметил он у девицы очи серые, с лица как звездочки глядели. Такие, какими лягушка на него смотрит… Ох, не просто сон снится сыну царскому.

Ходил Ваня к волхву царскому, узнавал истории разные, которые в мире происходили, чтоб Василису рассказами потешить. Рассказал ему мудрец сказку интересную, что была у Кощея дочка – Василиса Премудрая. Да такая умница, что осерчал на нее отец и превратил в зверушку. И жить она будет в таком виде, пока не расколдует её добрый молодец. На вопрос, как это сделать, сказал волхв, что надо шкурку найти, когда она в человека перекинется. Да сжечь на жарком огне. Огонь – он от любого колдовства первое средство.

Вот и смекает царевич, уж не оборотень ли его суженая…

А вечером призвал царь сыновей, да повелел прийти завтра утром с невестами – свадьбу справлять. И на пир после остаться. Вот.

– Что, Иванушка, невесел, буйну голову повесил?

Угу, я уже стихами с ним заговорила. Ещё бы, замучил совсем! И то ему расскажи, и это. Если б с батюшкой моим встретился, так сидеть бы им с утра до ночи, байки баять. Ум у Вани острый, пытливый, всё на лету схватывает. Да и в волошбе не бесталанный совсем – аура силой магической так и пышет.

– Батюшка сказал, что завтра свадьбу справлять… – прямо говорит мой нареченный. А сам глаза прячет.

– И? – Лукаво усмехаюсь я. А самой боязно. Чего сам царевич хочет? Неужто на лягухе зеленой женится?

– А ты что хочешь, а Василиса? – тревожно поглядел на меня Иван. Блестят беспокойством глаза зеленые, кошачьи. Сжимает кулаки мой нареченный, даже пальцы побелели. – Быть ли свадьбе?

– А не пугает тебя, что я не девица красная, а лягушка? – с замиранием спросила я.

Пожал Ваня плечами широкими.

– Я это загодя знал, – спокойно объяснил он. – Была б ты простой лягушкой – спросу б не было, но ты – это ты.

Ох, если не прибьет меня батюшка пыльным веником, то матушка добавит. Да и ладно! Коль я порешила – никакими силами не отговорить! А зеленой лягушкой замуж выходить не буду ни за какие пирожки! Вот! Уж очень покрасоваться охота перед всеми, чтоб знали, кого Иван-царевич в жены берет…

– Ты спать ложись. Утро – вечера мудренее. А про наказ царский я тебе так скажу. Утром встанешь – меня рядом не будет. Но ты не пугайся. Смело иди в храм Лады, да жди там. Коли про невесту спросят – скажи, к свадьбе аккурат поспеет. А как услышишь стук да гром, так и скажи: это моя лягушонка в коробчонке едет.

Изумился Иван, но меня послушал. За ширмочкой разделся, под одеяло юркнул. А я – вот она, уже наготове с чарами сонными. Заворожила суженого своего, поглядела на него. Хорош ты, Ванечка, да каким мужем окажешься? Не разобьешь ли сердце девичье? Не станешь ли на братьев старших похож со временем? Думала я почти до утра, гладила кудри Ванины. Потом плюнула на всё, да перенеслась в лесок ближайший. Решилась.

– Мамки-няньки! Собирайтесь, снаряжайтесь! Сделайте из меня красавицу писаную, чтобы все задивились!

Заиграла в воздухе мелодия сладкая, восточная, бессловесная. Загорелись огоньки, освещая поляну. Повыскакивало зверьё лесное – всем интересно, что твориться будет. Скинула я шкурку лягушечью, да обернулась девицей.

Ах, хорошо в лесу ночью темной. Воздух свежий в лицо хвойным ветерком дышит, травка мягкая под ноги стелется. Соловьи ночные рулады выводят, в песню слуг невидимых трели вплетают. Луна полная – краса неба, глядит на меня желтым оком с небосвода, путь освещает, вторит волшебным огонькам.

Расплела я косы светлые девичьи, узорными лентами перевитые. Сняла сарафан шелком расшитый да сорочку белотканую. Искупалась в озере лесном, зачарованном, том, что красу девицам возвращает, воинам раны лечит. А как зарделась заря красная, надела я сорочку белую, кружевами отороченную, да платье красное, цветами расшитое. Расчесала волосы свои льняные, волной по спине отпустила. Надела венок из руты на голову, да шею лебединую обернула жемчугом в три ряда. Покров сверху красный, бусинами яркими да перлами расшитый – чтобы не увидал никто лица невесты, не сглазил.

Кажется, закончилась жизнь моя девичья…

Встал Иван рано, умылся, а сам всё смекает, что ж такого Василиса придумала? Надел рубаху, невестой вышитую, штаны красные, праздничные. Подпоясался кушаком шелковым. Косу заплел. Вот уж и время пришло в храм идти, а лягушки его всё нет и нет… Вздохнул Иван-царевич, да пошел в храм один, как невеста его сказывала.

Ох, широкое Капище под храм Лады[7]-матушки, Покровительницы Семьи и Брака, да Сворога[8]-батюшки, Сковывателя Свадеб. А какие красивые яркие цветы расцвели ранней осенью, на свадьбу сынков царских. Набился народ на Капище[9] так плотно, как бисер на кокошнике. Все хотят поглядеть, как царевичи жениться будут. Особливо, как Иван-царевич лягушку в жены возьмет.

Хороши женихи в рубахах, шелком расшитых, в сапогах красных, поясах ярких да штанах узорных. И др у жки[10] их хороши – и красивы, и веселы. Хороши невесты в сарафанах пышных, сборчатых, да в покровах красных, золотом расшитых. Хороши девушки-поневестицы[11], подружки невест. Вот только с караваями незадача получилась.