Монарх наклонил свою птичью голову.

— Приветствую тебя, — сказал он Фолкейну на диалекте, не слишком отличающемся от катандарского. — Я очень хотел с тобой встретиться. Если бы только обстоятельства были более благоприятны.

— Они еще могут такими стать, — намекнул Фолкейн.

— Едва ли, если твои товарищи выполнят свое обещание завоевать нас для Катандары, — ответил Урсала. Его мягкий тон смягчил угрозу.

Фолкейн почувствовал себя неловко.

— Ну, видишь ли, мы здесь чужаки, пока мало что знаем. А что плохого, если вы присоединитесь к империи? Как мне кажется, там никого особенно не притесняют.

Урсала встряхнул своим хохолком и надменно произнес:

— Рангакора была древним городом, еще когда Катандара была деревушкой. Деодах всего несколько поколений как перестали быть просто дикарями. Их замашки нам не подходят. Мы не натравливаем братство на братство, мы не обязываем сына заниматься тем же, что и отец.

— Вот как? — удивился Фолкейн.

Стефа кивнула:

— Здесь братства — просто объединения семей. Ремесленные гильдии состоят из представителей разных братств.

— Сколько раз я говорил тебе это, благороднейший, — произнес Торн наставительно. — Как только вы окажетесь под защитой эршока…

— О которой мы не просили, — перебил его Урсала.

— Не просили, но если бы не я, здесь бы сейчас хозяйничал вице-король Джадхади.

— Думаю, вы — наименьшее из двух зол, — вздохнул король. — Иршари слишком долго были к нам милостивы: похоже, мы утратили умение воевать. Но будем честны: вы ведь возьмете нас под защиту не бесплатно: нам придется расплачиваться землями, сокровищами, властью.

— Конечно, — кивнул Торн.

Наступила неловкая тишина. Чтобы разрядить напряжение, Фолкейн спросил, кто или что такое иршари.

— Ну как же, — ответил Урсала, — создатели и правители Вселенной. Разве вы в своем другом мире столь же суеверны, как и жители Запада?

— Что-что? — заинтересовался Дэвид. Он даже вздрогнул от неожиданности и начал засыпать Урсалу вопросам*.

Ответы икрананкца превзошли все ожидания. У Рангакоры оказалась нормальная политеистическая религия; боги, естественно, требовали жертвоприношений и лести, но в целом были доброжелательны. Наличествовал единственный бог зла, убийца Цуриата Светлого, а сам Цуриат ежегодно воскресал, чтобы при помощи других богов удерживать зло в положенных рамках.

Но тогда, значит, икрананкцы вовсе не прирожденные параноики!

Что же в этом случае породило представление западной культуры о враждебности космоса?

Ум Фолкейна заработал на полных оборотах. Он наконец осознал то, что должно было бы броситься ему в глаза давным-давно: на большей части дневной стороны Икрананки не было смены времен года. Жизнь здесь лишена ритма — только бесконечная борьба за выживание и медленная деградация окружающей среды. Любое изменение в природе означает несчастье: песчаная буря, эпидемия, падеж скота, высохший источник. Неудивительно, что туземцы относятся подозрительно ко всему новому, а заодно и друг к другу. Понятно, почему они доверяют только прошедшим инициацию членам собственного братства. В результате возникающие цивилизации нестабильны, а набеги дикарей часты. Вот бедолаги!

Рангакора же, на границе Сумеречных краев, знала дожди, снегопады, ритм, установленный сменой дня и сумерек. Жителям были известны не отдельные самые яркие звезды, а расположение созвездий: чтобы изучить их, они отправлялись во Тьму. «Другими словами, — подумал Фолкейн, — если местные жители и сукины дети, то они сукины дети в земном понимании».

Ну а раз так…

Нет. Рангакора мала и изолирована. Она просто не располагает необходимыми возможностями. А учитывая бесконечные войны и набеги дикарей, ван Рийн не согласится иметь дело ни с кем, кроме мощной империи. Переметнуться на их сторону и помочь восставшим было бы, возможно, и благородным делом, но Торгово-техническая Лига не занималась сражениями с ветряными мельницами. Отвоеванная Рангакора будет захвачена снова, как только космолет покинет планету; и тогда уж новых посещений Икрананки не будет.

Однако, если бы удалось посодействовать установлению мира и порядка на этой планете, космические торговцы очень бы выиграли. Нет ли какой-нибудь возможности компромисса?

Фолкейн озабоченно взглянул на небо. Когда же, черт возьми, появится «Через пень-колоду»? Ведь ясно же, что Чи и Адзель в первую очередь должны искать его здесь. Если только с ними самими не случилось ничего ужасного…

Тут до Дэвида дошло, что к нему обращается Урсала, и размышления пришлось отложить.

— Прошу прощения, благороднейший?

— Мы не употребляем титулов, — сказал ему король. — Так приветствовать нужно только врага. Я попросил тебя рассказать нам о твоем доме. Это, должно быть, удивительное место, и, иршари мне свидетели, такое развлечение нам сейчас очень кстати.

— Ну… э-э…

— Мне тоже интересно, — вмешался Торн. — В конце концов, если нам, эршока, предстоит покинуть Икрананку, тогда все меняется. Мы могли бы и уйти из Рангакоры. — Эта перспектива его явно не очень радовала.

Фолкейн сглотнул. Когда люди с Икрананки будут возвращены на Землю, он, Фолкейн, станет в глазах общественного мнения героем, но это положит конец их с ван Рийном плану разведки для будущей торговли. Работы он, конечно, не лишится: милая спокойная должность третьего помощника капитана на каком-нибудь молоковозе ему обеспечена, с перспективой получения капитанского чина где-нибудь к пятидесяти и увольнения на пенсию десятью годами позднее.

— Ну, например, солнце на Земле гораздо ярче, чем здесь, — сказал Фолкейн. — Ты же видела, Стефа, как освещен наш корабль.

— Черт возьми, я там чуть не ослепла, — пожаловалась девушка.

— К этому можно привыкнуть. Конечно, сначала придется соблюдать осторожность, выходя из помещения: иначе можно обгореть на солнце.

— Проклятье! — не выдержал один из сопровождавших Фолкейна охранников.

Дэвид решил, что так он, пожалуй, произведет плохое впечатление.

— Это быстро пройдет. Потом уже опасаться будет нечего. Кожа станет загорелой и нечувствительной к солнечным лучам.

— Да что ты! — Стефа поднесла руку к своей гладкой щеке. Она даже приоткрыла рот от изумления.

— Должно быть, там очень жарко, — догадливо высказался Урсала.

— Не так уж жарко, — ответил Дэвид. — Во многих районах, конечно, теплее, чем здесь.

— Как же вы это выдерживаете? — спросил Торн. — Я и сейчас весь в поту.

— Ну, если погода действительно жаркая, всегда можно укрыться в помещении. Внутри здания температура устанавливается по желанию.

— Не хочешь ли ты сказать, что мне придется просто сидеть дома, пока эта проклятая погода не соблаговолит перемениться? — рявкнул Торн.

— Да, я припоминаю, — включилась в разговор Стефа, — воздух у вас в корабле был сырой и теплый, как болото. На Земле он такой же?

— Зависит от того, где ты окажешься, — объяснил Фолкейн. — На Земле погода довольно эффективно контролируется.

— Все хуже и хуже, — пожаловался Торн. — Если уж придется потеть, то еще не хватало, чтобы это было по чьей-то там прихоти. — Тут лицо его просветлело. — Но ведь можно же сразиться с теми, чьи действия тебе не нравятся!

— О Господи, нет, конечно! — возразил Фолкейн. — На Земле это запрещено.

Торн прислонился к ограде балкона и озадаченно уставился на Фолкейна:

— А чем же мне там тогда заниматься?

— Э-э… ну, для начала нужно будет несколько лет поучиться в школе. Земных лет, конечно — они раз в пять длительнее, чем на Икрананке. Вы должны будете познакомиться с математикой, естественной историей, философией… Вообще-то говоря, всего предметов жуткое количество. Но вы не беспокойтесь, как только вы закончите учебу, вам найдут работу.

— И какую же работу?

— М-м-м, боюсь, не особенно высокооплачиваемую. Даже и в какой-нибудь колонии… Колонизированные планеты теперь, видите ли, уже не примитивные миры, а чтобы управлять нашими машинами, нужно основательное образование. Думаю, вы могли бы стать… — Фолкейн запнулся, подыскивая подходящие слова в местном языке, — поварами, помощниками механиков или чем-то в этом духе.