Тетя Элизабет даже написала тете Нэнси, и от той пришел ответ, написанный дрожащей старческой рукой.

«Может быть, вам лучше позволить Эмили решить этот вопрос самостоятельно», — предложила тетя Нэнси.

Тетя Элизабет сложила письмо тети Нэнси и, вызвав Эмили в парадную гостиную, сказала:

— Если хочешь, то можешь поехать с мисс Ройал. Я чувствую, что было бы неправильно с моей стороны препятствовать тебе в этом. Нам будет не хватать тебя... мы предпочли бы, чтобы ты пожила с нами еще хотя бы несколько лет. Я ничего не знаю о Нью-Йорке, но слышала, что это рассадник пороков. Впрочем, ты получила надлежащее воспитание. Я оставляю решение этого вопроса на твое собственное усмотрение. Лора, о чем ты плачешь?

Эмили чувствовала, что ей самой хочется заплакать. К ее удивлению, она не испытывала ни восторга, ни удовольствия. Одно дело — стремиться к запретным пастбищам, и, казалось бы, совсем другое — увидеть, что преград нет, и услышать, что можно, если хочешь, войти. Но Эмили не бросилась тут же в свою комнату и не написала радостное письмо мисс Ройал — отправившейся на несколько дней погостить к друзьям в Шарлоттаун. Вместо этого она вышла в сад и глубоко задумалась. Она думала до самого вечера и весь следующий день. И в следующие выходные в Шрузбури она тоже была задумчива и молчалива, замечая, что тетя Рут внимательно наблюдает за ней. Но обсуждать с ней вопрос о переезде в Нью-Йорк тетя Рут почему-то не стала. Возможно, она думала об Эндрю. Или, быть может, все Марри понимали, что никто не должен пытаться повлиять на решение Эмили.

Эмили не могла понять, почему она сразу же не написала мисс Ройал. Разумеется, она поедет в Нью-Йорк. Разве не было бы ужасной глупостью отказаться от такого предложения? Ей никогда больше не представится такой шанс... Шанс, действительно, был великолепный... все казалось теперь так легко... Альпийская тропа всего лишь ровная, совсем не крутая дорожка... и в конце ее успех — верный, блестящий, быстрый. Почему же тогда ей приходилось твердить себе всё это... и что заставило ее искать совета у мистера Карпентера в следующие выходные, когда она снова приехала в Молодой Месяц? Особой помощи от мистера Карпентера она не получила. У него был приступ ревматизма, сделавший его особенно сварливым.

— Не говори мне, что кошки снова вышли на охоту, — простонал он.

— Нет. На этот раз я не принесла с собой никаких рукописей, — сказала Эмили со слабой улыбкой. — Я пришла за другого рода советом.

Она рассказала ему о своем затруднении.

— Ведь это для меня совершенно великолепный шанс, — заключила она.

— О да, великолепный шанс... поехать и сделаться янки, — проворчал мистер Карпентер.

— Я не стану янки, — возмущенно запротестовала Эмили. — Мисс Ройал живет в Нью-Йорке двадцать лет, но она не янки.

— Ну неужели? Говоря о янки, я имею в виду нечто другое, — возразил мистер Карпентер. — Я говорю не о глупых девушках, отправляющихся в Штаты на заработки и возвращающихся через шесть месяцев с акцентом, от которого у того, кто их слышит, волдыри на коже вскочить могут. Джанет Ройал — янки... ее мировоззрение, и дух, и стиль типично американские. Я не считаю их заслуживающими осуждения — пусть будут такими, какие есть. Но... она больше не канадка... а я хочу, чтобы ты оставалась канадкой... настоящей, до мозга костей, канадкой, вносящей свой посильный вклад в литературу своей собственной страны, сохраняющей свою канадскую «изюминку». Но, разумеется, пока это не слишком денежное занятие.

— Здесь, в Канаде, нет никакой возможности добиться хоть чего-нибудь, — возразила Эмили.

— Ее не больше чем было в доме священника в Хоуорте[127], — проворчал мистер Карпентер.

— Я не Шарлотта Бронте, — запротестовала Эмили. — Она была гениальной личностью... а гений может добиться успеха и без поддержки. У меня же всего лишь талант... мне нужна помощь... и... и... руководство.

— Короче, связи, — подытожил мистер Карпентер.

— Так вы думаете, что мне не следует ехать? — с тревогой уточнила Эмили.

— Поезжай, если хочешь. Чтобы быстро добиться славы, мы все должны чем-то поступаться. О, поезжай... говорю тебе, поезжай. Я слишком стар, чтобы спорить.... поезжай с миром. Ты была бы дурой, если бы не поехала... только... дураки иногда достигают таких головокружительных высот... Провидение особо заботится о них — в этом нет сомнения.

Когда Эмили уходила из маленького домика в долине, ее глаза были печальны и задумчивы. Поднимаясь на холм, она встретила на дороге Старого Келли. Он натянул вожжи и, остановив своего раскормленного пони и красную повозку, поманил Эмили к себе.

— Девочка, дорогая, вот тут немного мятных леденцов для тебя. А теперь, самое время... э... ну, ты знаешь... — Старый Келли подмигнул ей.

— О, я собираюсь остаться старой девой, мистер Келли, — улыбнулась Эмили.

Старый Келли подобрал вожжи и покачал головой.

— Этого с тобой никогда не случится. Ты из тех, кого Бог любит по-настоящему... только не выходи ни за кого из Пристов... никогда не выходи ни за кого из Пристов, девочка, дорогая.

— Мистер Келли, — неожиданно сказала Эмили, — мне предложили великолепную возможность... поехать в Нью-Йорк и занять штатную должность в одном из журналов. Но я никак не могу решиться. Как, на ваш взгляд, мне лучше поступить?

Произнося эти слова, она думала, в какой ужас привела бы тетю Элизабет сама мысль о том, что одна из гордых Марри может попросить совета у старого Джока Келли. Ей самой было немного стыдно за себя.

Старый Келли снова покачал головой.

— А что думают об этом здешние пареньки? Что говорит старая леди?

— Тетя Элизабет сказала, что я могу поступить, как считаю нужным.

— Тогда, думаю, говорить тут не о чем, — заключил Старый Келли и отъехал, не сказав больше ни слова. Старый Келли явно был ей не помощник.

«Но почему мне нужна помощь? — с тоской думала Эмили. — Что это нашло на меня? Что не дает мне самой принять решение? Почему я не могу сказать, что поеду? Теперь мне даже кажется, что я не хочу ехать... я лишь чувствую, что мне следовало бы хотеть этого.

Она сожалела, что Дин в отъезде. Он проводил зиму в Лос-Анджелесе и еще не вернулся. А заговорить на эту тему с Тедди она почему-то не могла. Ничего не последовало за тем чудесным мгновением в старом доме Джона Шоу — ничего, кроме какой-то взаимной скованности, почти испортившей их долгую дружбу. Внешне они оставались всё такими же добрыми друзьями, но какое-то приятное ощущение исчезло... и казалось, ничто новое не придет ему на смену. Она не смела признаться себе, что боится задать Тедди вопрос о том, как ей следует поступить. А вдруг он скажет: поезжай? Такой ответ причинил бы ей невыносимую боль... ведь тогда стало бы ясно, что ему все равно, уедет она или останется. Но Эмили даже не хотела об этом думать.

— Разумеется, я поеду, — сказала она себе вслух. Может быть, если сказать это твердо, вопрос будет решен. — Что я стала бы делать здесь в следующем году, если бы не поехала? Тетя Элизабет, конечно, ни за что не отпустит меня никуда одну. Илзи уедет... и Перри... и Тедди, вероятно, тоже. Он говорит, что непременно уедет, чтобы как-нибудь заработать денег и начать учиться живописи. Я должна уехать.

Она сказала это с ожесточением, словно спорила с каким-то невидимым противником. В сумерки она наконец вернулась в Молодой Месяц. Там никого не было, и, нигде не находя себе места, она принялась бродить по дому. Сколько очарования, и достоинства, и утонченности придавали этим старым комнатам свечи в подсвечниках, стулья с перекладинами на высоких спинках и плетеные коврики! Какой родной и ласковой казалась ее собственная комнатка с золотистыми ромбами на обоях, с ангелами-хранителями на картинке, с плоской черной коробочкой, заполненной лепестками роз, с оконным стеклом, забавно искажающим пейзаж! Будет ли квартира мисс Ройал иметь хотя бы толику очарования этих комнат?

— Разумеется, я поеду, — повторила она, чувствуя, что, если бы ей только удалось опустить это навязчивое «разумеется», трудный вопрос был бы решен.