— Испортила тебя твоя красавица болотная, — твердила мать, — потому и слишком переборчив стал.
То был самый первый случай, когда Пётр Сергеевич испытал возмущение. Истинное неприятие слов родителей. До того, выслушивая их упрёки, он весело, даже несколько плутовски соглашался. Знай кивал да поддакивал. Мол, да, гулёна я, повеса, да, не знаю, как жить правильно. А тут… Удар в самое сердце!
— Она мать моего дитяти, — еле слышно вымолвил Пётр Сергеевич, подавив слезу.
Кому положена в этой жизни истинная любовь, а кому нет — сей вопрос решается не людьми, сие приходит само, свыше. Поймал своё счастье, так держи покрепче.
Родители Петра Сергеевича крепко держались друг друга, попробуй их кто-нибудь разведи! А сына, выходит, хотели обречь на безрадостное общение с нелюбимой. Пожизненное общение…
Оба, по очереди, а иной раз и вместе, дуэтом, упрекали родители-Болотниковы Болотникова-сына в неумении строить свою судьбу. После того, как он уже нашёл свою долю…
Отцу, правда, зачастую было не до этого. Попав в столицу и не встретившись с капитаном, он долго верил, что произошла какая-то досадная ошибка. Ведь не может же участник тайного общества предать другого участника, не менее уважаемого тайного общества.
Но постепенно пришлось ему смириться и признать, что его надули. Свой позор был у отца, тайный, неведомый даже его любимой супруге.
Торговля продвигалась еле-еле. Отец ещё и пить начал, благо нашёл себе компанию — тоже из обманутых капитаном. Что интересно, те люди были тоже из воронежских краёв, а некоторых отец ещё и раньше знал. Сидели в казино, сплетничали. И о капитане сплетничали. Да как его было сыскать? Тот как сковзь землю поровалился.
Правда, вскоре Пётр Сергеевич адрес проходимца выведал: через Фросеньку, случайно забежавшую к ним в лавку: не за лентами-кружевами, а за ветошью для чистки пистолета!
Именно в тот день и узнал все подробности о ней Пётр Сергеевич.
После встречи с Фросенькой Пётр Сергеевич затаился, нарочно не стал адрес злодея родителям показывать, не счёл нужным. Затаиться-то затаился, но и пригорюнился изрядно: почувствовал, что сердце его… как бы каменеет. И уже не от любви, а от ненависти. К самому себе. Горько стало, что послушался дураков. Не умерли бы они с Дуней в деревне, выжили бы, земля всяко прокормит.
Фросеньку будущий граф отговорил от мести капитану, велел ждать более удобного случая. Жаль было отца её, инвалида, вдруг какую ошибку допустит дочка, не дождётся ведь калека её домой, и похоронить-то будет его некому! А своих родителей Пётр Сергеевич постепенно начал ненавидеть, ещё больше, чем себя, ведь они сподобились угробить их с Авдотьей союз, убили несусветную любовь, которая раз в тыщу лет случается! Словом, потерял он всю нежность к родителсям, которая была у него раньше.
Скрытая неприязнь к родителям росла. В один прекрасный день надоело сыну неудачников наблюдать, как пустеет ящичек с деньгами в лавке, забрал он как-то вечерочком весь остаток из кассы и был таков.
Отца с матерью поступок сына на тот свет загнал — оба умерли от удара, почти одновременно. А сын, сняв на похищенные денежки подвал, купил себе два камзола, десяток кружевных рубах, туфли с перламутровыми пряжками да и ещё много чего. На оставшиеся купюры бумажку фальшивую выправил у нотариуса, назвавшись дальним родственником генерала и потомственного дворянина Скобелева. При Николае Первом таких героев пруд пруди в России проживало, ибо времена были не менее героические, чем при его задушенном отце, Павле Первом.
Нотариус был выбран не случайный: именно он оформлял бумаги по продаже болотниковского имения. Пётр Сергеевич разыскал его, использовал в своих целях и… Подсыпал в водку яду! А вся округа потом судачила: мол, пьяница был нотариус, вот сердце и не выдержало…
Глава 17 Трудновыполнимое задание
С кончиной нотариуса на руках Петра Сергеевича новая кровь появилась. Но убийцей он себя не считал. Не суди, да не судим будешь! Если царским сыновьям можно в сговорах участвовать, отцов шарфиками душить, а потом сразу на престол cадиться, то ему, маленькому человеку, и не такие фокусы простительны. Не выкрал бы он денег у родителей-простофиль, те бы всё равно обанкротились, сами сгнили бы в лютой нищете и его сгноили бы, а Дуня так и не узнала бы ничего, ждала бы, плакала. Не хотел он для жены такой судьбы. Он хотел пировать с ней при свечах — как это делают графы с графинями.
Пётр Сергеевич так часто представлял себе их с Авдотьей счастливую семейную жизнь, что ему стало казаться: всё это было, но было давно. Кто-то намеренно разлучил их, сильно позавидовав.
Внезапно пронзила мысль: родители! Эти два влюблённых старых дурака не могли простить ему истинного счастья, которое, возможно, разрослось бы до неимоверности, расширилось бы в целый океан. Невмоготу им было сознавать, что век их на исходе, а ему, их сыну, всё хорошее лишь предстояло.
Зело уверился молодой барин в этом. Потому и совестью не мучился.
Вернуться к Авдотье надеялся граф не с пустыми руками. В столице ведь можно не только в коробейницких лавках зарабатывать. Но сначала надо было капитана навестить, по старой памяти, «спросить дельного совета». А и не у кого больше было спрашивать, кроме как у губителя семьи. Вынул новоявленный сирота из тайника бумажку с адресом, пошёл на то место, исследовал его и выяснил, что за промысел у капитана. Оказалось, что публичный дом, заштатный бордель, дом терпимости. Фросенька правду говорила. О пирожных ей уже давненько не мечталось.
Имея уже не простое, а каменное сердце, Пётр Сергеевич придумал нечеловеческий план. Для начала решил он капитана навестить. Переломил себя, пошёл на поклон к ироду, прикинулся дурачком, поплакался про родителей, попросился в помощники, мол, некуда больше идти: в столице все чужие, а уехать не на что. Капитан сделал вид, что сразу не узнал просителя. Потом фальшиво заулыбался, достал из буфета початую бутылку водки, налил две рюмочки.
— И кем же ты хочешь у меня работать?
— Для начала… зазывалой!
Капитан не усмотрел в прошении ничего дурного. Зазывалой, так зазывалой! Не забыл ещё, видать, в каком образе сам недавно выступал, пока дело своё главное не начал. Теперь уж ясно стало: зазывал он в столицу наивных помещиков, заставлял дешёво продавать имения, покупая невыгодные лавки, а проценты с каждой сделки клал в карман. Хитёр, злыдня!
Но и проситель был не прост, хотя и молод. Пётр Сергеевич хотел не только работу получить, но и отплатить обидчику.
— Отчего ты не воспользовался моим советом? — весело затараторил после рюмки капитан. — Прибыл бы в столицу пораньше, устроился бы в Смольный — для начала простым рабочим…
Пётр Сергеевич вспомнил то предложение, но вспомнил также, почему не принял его: по слухам, в «монастырском институте» кишмя кишели привидения.
Граф рассказал о своих страхах капитану, но тот лишь посмеялся:
— Будешь слушать всё, что люди говорят — пропадёшь! Запомни: верить сейчас никому нельзя…
— Запомню… — зло прищурившись, процедил проситель.
И снова не почувствовал капитан ничего дурного, не заметил ни капли яда в тоне Петра Сергеевича. Ему тогда было не до разговорных тонкостей: салон любви нуждался в пополнении, требовались новые барышни, девицы чистые, ещё никем не пользованные, а дамочки лёгкого поведения, к которым относилась теперь уже и Фросенька, постепенно переводились в категорию малого спроса, с понижением в жаловании.
— Так вы из Смольного девиц желаете набирать?! Полагаете, хоть одна девица добровольно согласится на побег? Нешто такое возможно?
Капитан снова хмыкнул в прокуренные усы.
— Невозможно. Но тем ценней товар. Первые два месяца буду приплачивать, ибо могут появиться неожиданные расходы. Но в положенный срок спрошу по всей строгости! Бежать не надейся, поймаю — задушу!