– Видал! О более выгодном партнере Мендерис и мечтать не мог, – с удовлетворением резюмировал Яункалн. – Ведь такой человек мог натащить какой угодно контрабанды, страх даже подумать. В мешках с мукой и сахаром можно в разобранном виде перевезти подъемный кран – не то что несколько пластмассовых коробок. Ни одному таможеннику не найти!

– Не путай разные вещи. Повар ведь не заведующий складом.

– Все равно! Перевозит же он каким-то образом «Сикуры» через границу.

Отрицать это было глупо, если, разумеется, не оспаривать теории Яункална в целом.

– А где Пумпур в настоящее время? В порту не сказали? – спросил Тедис.

– Говорят, в Ригу уехал. Команде выдали аванс, и, покуда он не будет пущен по ветру, Пумпур не вернется. Но если принять твою версию, то у кока водятся деньжата и помимо зарплаты. Так что с тем же успехом можем искать его в кабаках Сочи… Разумнее было бы сперва допросить Эмиля Мендериса.

Янис Селецкис снял трубку и, вкратце изложив начальнику городской милиции свои аргументы, попросил, чтобы лейтенант с двумя милиционерами встретил Мендериса на вокзале и прямым путем доставил в отдел.

Эмиля Мендериса на вокзале не встретили.

После сытного обеда, сдобренного изрядным количеством спирта, он с откровенным наслаждением делал то, что у Виктории было категорически запрещено – в одних трусиках расхаживал, посвистывая, по комнатам, рассказывал Сильве последние анекдоты, среди бела дня залез в постель и, само собой, проспал свой поезд. Автобус шел только через два часа, но Мендерис, выйдя на шоссе, вскоре остановил молоковоз, направлявшийся в Вентспилс, и доехал на нем до рыночной площади.

Хорошо, что лейтенант милиции не захотел примириться с неудачей на вокзале и расставил своих спутников возле дома Мендериса. Немногим позже десяти вечера приемщик вещей уже находился в кабинете старшего инспектора Селецкиса и хриплым от волнения и с похмелья голосом отвечал на первые официальные вопросы:

– Мендерис Эмиль Петрович, год рождения тысяча девятьсот двадцать шестой, место рождения – город Кулдига, латыш…

Повод для вызова на допрос был очень удобный. Обнаруженный по причине легкомыслия гражданки Зандбург газовый пистолет, скрытый воскресным выпуском «Цини», лежал на письменном столе Селецкиса.

– У вас имеется незарегистрированное оружие? – спросил старший инспектор, выполнив все формальности.

– Нет. У меня никогда не было никакого оружия, и даже в охотничьем обществе я не состою, – в сердцах ответил Мендерис. – Я даже стрелять не умею.

– Тут и уметь нечего. Навести в желаемом направлении и нажать на курок… А вот этим даже и целиться не надо, – Селецкис положил перед ним никелированный пистолетик.

Было видно, что в Мендерисе борются два чувства – недоумение и некоторое облегчение. Было ясно, что он приготовился к худшему. Табличка с надписью «Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности», красовавшаяся на двери, а также присутствие Яункална, как бы указывали на то, что речь пойдет о той «Сикуре» или еще о каких-нибудь безобразиях в магазине. Он заставил себя разыграть возмущение.

– Эта игрушка?! Из нее на праздник ракеты пускают. Мне один родственник подарил, а патрончики давно кончились. Потому и забыл про него. Я даже не знал, что надо регистрировать.

Яункалн уже хотел было напомнить, что незнание закона не оправдывает его нарушения, однако вовремя удержался. Пусть пока действует Селецкис, а он, Яункалн, еще успеет подключиться к допросу, когда разговор перейдет на радиоприемники.

– Боюсь, вы даже не представляете, в какую неприятную историю влипли. Экспертиза установила, что ваш пистолет – оружие новейшей конструкции и двойного назначения. Вы правы – его ствол предназначен для стрельбы ракетами, но, как вы верно заметили, фейерверк устраивают по праздникам. В будни эту штуку используют по-другому: достаточно повернуть вот этот рычажок кверху – и ракетница превращается в газовый пистолет. И в обойме имеются еще четыре неиспользованные капсулы.

Мендерис побледнел и стал оправдываться шаблонными фразами.

– Честное слово, я даже понятия не имел… Поверьте, я ничего плохого не думал…

– Теперь поздно отпираться, – в таком же шаблонном стиле ответил Селецкис. – Единственное, что может вас спасти, это – правда. Расскажите, как попал этот пистолет к вам?

Когда со слов Мендериса было записано все, о чем оба инспектора уже были осведомлены, Селецкис вновь поглядел на приемщика вещей.

– Пока не могу сказать, что вам грозит за хранение газового пистолета без разрешения, но одно мне известно точно – ввоз их в нашу страну строжайше запрещен. Это нарушение таможенных правил. Поэтому рекомендую заодно честно признаться, какие еще контрабандные товары привозил вам Гунтис Пумпур?

– Никаких, честное слово!

– А транзисторный приемник «Сикура»?

– Это же не преступление, все моряки привозят и продают.

– Одну штуку, наверно, разрешается. Для себя или, допустим, для любимой тетушки… Скажите, сколько он их привозит для вас из Гамбурга с каждым рейсом?

– Ради бога, о чем вы говорите? Мне вполне достаточно одной «Сикуры». Да и ту жена разрешает включать только по воскресеньям, – лицо у Мендериса пошло красными пятнами.

– Для собственных нужд, может, так оно и есть. Но я говорю о приемниках, которые вы продавали через магазин с немалой выгодой для себя.

– Чего не знаю, того и сказать не могу. Я же дал подписку об ответственности за ложные показания.

– Хорошо, тогда я вам расскажу, сколько «Сикур» за этот год продано через ваш магазин. Сто сорок три! Настоящих или поддельных – мы еще это выясним. И почти на всех документах стоит ваша подпись. Не пора ли нам приступить к разговору по душам?

– Но это же не означает, что я сам эти приемники продавал!

– Совершенно верно! Поэтому попрошу объяснить, как вы могли подписывать квитанции, если по понедельникам вас обычно не бывает в магазине?

До этого момента вопросы и ответы чередовались в довольно бойком темпе, теперь же вдруг образовалась затяжная пауза.

Яункалн был в восторге. Как здорово старший инспектор подошел к самому важному пункту в мендерисовых махинациях! Ведь все еще нельзя было инкриминировать приемщику ничего, кроме подписей на незаполненных бланках и этих незаконных выходных по понедельникам. И надо же так ловко загнать подозреваемого в тупик.

– Вы правы, – проговорил наконец Мендерис. – Чисто юридически я не имел права этого делать. Но на каком основании я могу не доверять директору магазина? Иначе он мне не давал бы эти выходные, а я в них очень нуждаюсь, чтобы подработать.

– Если только не наоборот – в охотку потранжирить денежки.

– Что вы хотите этим сказать? – голос Мендериса прозвучал вдруг неуверенно.

– Ничего особенного. При всем желании не могу записать в протокол, что в Ужаве вы производили ревизию потребительского общества, поскольку это «общество» состояло только из Сильвы, Рихарда, его жены и еще нескольких случайных собутыльников. Если хотите, чтобы пока все оставалось между нами, мужчинами, называйте свои дела по выходным дням их настоящим именем.

Эмиль Мендерис был окончательно сражен. Он даже не смог выпить налитую инспектором воду – так тряслись у него руки и стучали зубы. Поникший и серый, он вдруг стал выглядеть даже старше своей Виктории.

– Умоляю вас – жена ничего не должна знать об этом! Если она услышит и о малыше, мне в Вентспилсе жизни не будет. Я подпишу вам все, что угодно, только не говорите Виктории.

– Не будем торговаться, гражданин Мендерис, тут вам не частная лавочка, – оборвал его Селецкис. – Наверно, в этих же выражениях вы пытались смягчить и Гринцитиса, когда он осуждал ваш аморальный образ жизни. И тогда вы поняли, что подписи на пустых бланках – прекрасная маскировка всевозможных махинаций… Чем вы объясните то обстоятельство, что «Сикуры» принимались в скупку только по понедельникам, то есть в ваш выходной день?