При ближайшем рассмотрении скалы оказались остатками городской стены в три-четыре моих роста, и толщиной тоже в несколько метров. Судя по всему, разрушена она была давно и основательно, и теперь ее останки торчали, что последние зубы во рту у местных старух, отродясь не знакомых со стоматологией. Проломы в стене были кое-как заделаны кирпичами из глины, но эта новая стена была всего метра два высотой, как в нашем селении, и становилось совершенно ясно, что завоеватели преодолели бы ее без труда. Но и завоевателей никаких поблизости не было.

– Се град Угарит! – торжественно возвестил нам Ибирану, когда мы подошли к небольшим воротам, а вернее, к калитке, наспех сделанной в одном из этих проломов, – град великий, богами любимый и славный богатством (и что-то там еще про море и всякие такие вещи, я не сразу смогла разобрать). После этого Ибирану натурально встал на колени и низко поклонился воротам города, и все наши спутники последовали его примеру. Мы с Венькой, правда, не стали.

Так вот ты какой, Угарит! Все-таки попали мы, можно сказать, на экскурсию…

За стеной обнаружилось скопление глинобитных домишек, лепившихся к каменным стенам. Судя по всему, в прежние времена город этот был весьма велик и красив, а теперь пребывал в полном запустении. Мы пошли по неширокой улице мимо обрушенных стен и обрывавшихся на после пяти-шести ступеней лестниц из шероховатых, грубо обтесанных камней. Людей на улице попадалось совсем немного, все больше женщины и детишки, они кратко приветствовали нас, а с группой стариков Ибирану даже остановился поболтать.

Перед особо обширными развалинами вожак наш сделал что-то вроде поясного поклона и пробормотал «царский дворец». Только давно уже не было тут никакого дворца… Елки-палки, что ж у них тут такое приключилось? Ядреную бомбу в эту эпоху явно еще не изобрели. Но кто мог так разрушить целый город? И зачем? Почему?

К Веньке с этими вопросами приставать сейчас было бессмысленно, он сам озирался по сторонам с весьма обалделым видом.

Почтенный Ибирану уверенно руководил нашим дружным коллективом. Пройдя торжественным маршем по центральному проспекту, мы свернули в одну боковую улочку, затем в другую.

– Юлька, глянь, – возбужденно пихнул меня в бок Венька, – у них здесь и водопровод был!

Водопроводом оказалась выложенная камнем канавка вдоль одной из улиц. Вот никогда бы не подумала, что в такой древности эти вопросы уже хоть каким-то образом решались. Нет, все-таки недооцениваем мы предков, что ни говори!

Немного погодя оказались мы на небольшой площади, на другой стороне которой стояло нечто, малость напоминавшее мавзолей на Красной площади. Учитывая общее состояние города, это строение пребывало в отличном состоянии. Вожаки искоса поглядывали на нас с Венькой, словно ожидая какой-то предсказуемой реакции. А что мы тут могли сказать, спрашивается? Судя по всему, почтенный Ибирану были нашим неведением весьма смущены: они переглядывались и обменивались краткими репликами, но программу мероприятия никак не меняли.

Наконец, на площадь вышел из какой-то боковой улочки седовласый старец, которому вся наша компания поклонилась в пояс (Венька лишь слегка склонил голову, а я от неожиданности изобразила что-то вроде реверенса). И тут старец сам опустился на колени – казалось, было слышно, как поскрипывыают его суставы. И не только на колени, он пал лицом на землю, и все наши спутники на всякий случай последовали его примеру. Ну вот, опять начинается, – с тоской подумала я.

– Господин наш Бин-Йамину, госпожа наша Йульяту, да продлят боги ваши дни, да благословят они вас, да найдем мы милость в очах ваших, – обратился он к нам с торжественной речью, не вставая с земли, – повелевайте, ибо давно ждет вас город ваш, и да будет милость богов с вестниками богов, и с нами, рабами вашими.

– Откуда это вы нас знаете? – от удивления я задала вопрос по-русски.

– Подожди, Юль, сейчас разберемся, – смущенно пробормотал Венька и вступил в переговоры со старцем. Уже через полминуты ему удалось поднять его на ноги, а минут через пять мы все сидели на какой-то каменной приступочке, и о чем-то долго и невыносимо занудно беседовали… Точнее, беседовал Венька, а я недоумевала, когда закончится эта бодяга, и будет ли слишком невежливо, если я вот так вот запросто сейчас встану и наведаюсь в этот их мавзолей, чтобы проверить – есть там переход или нет?

А если есть – без Веньки возвращаться не годится, решила я и осталась сидеть, рисуя подобранным прутиком узоры на утрамбованной уличной пыли.

19

– Откуда ты знаешь нас? – спросил я его на том же иврито-финикийском языке, на каком общался с Ибирану.

– Как мне не знать тех, кто приходил! – ответил он по-угаритски. Этот язык я понимал все-таки довольно плохо.

– Ты говоришь на языке Тира и Сидона?

– Разве господин мой Бин-Йамину забыл язык Угарита? – спросил он, сразу же переходя на финикийский, – впрочем, и верно. Много прошло дней, удача и величие перешли к Араду и Библу, к Тиру и Сидону, а с ними и богатство, и слава. Вот и вестники богов Бин-Йамину с Йульяту говорят теперь на их языке. Они забыли язык угаритян.

– Подожди, как мы могли забыть то, чего не знали! Мы никогда не были здесь прежде.

– И верно, – отозвался он, – разве назовешь Угаритом эту унылую пустошь, на которую пролился гнев богов? Вы не были в этом городе, господин мой. Вы были в Угарите славы и величия.

– Мы не были никогда ни в каком Угарите, – ответил я предельно ясно и четко, – мы не боги, не дети богов и не вестники богов. Мы люди. Мы пришли из будущего.

– Вы пришли к нам, – согласился жрец, – а словом «будущее» ты называешь гору Цафон? Или другую священную гору? Или дворец на небесном своде, где живут блаженные?

– Этим словом я называю то, что будет, – ответил я и сам смутился. Дело в том, что во всех этих языках нет никакого будущего времени. Скажешь «йихье» – но это не только «будет», но и «бывает», и «есть», а порой даже «было».

– То, что было, – отозвался жрец, – вы пришли из того, что было. Вы уже были здесь, и дед моего деда видел это своими очами, и теперь вы пришли снова.

– Мы не были здесь, – упорствовал я, – а будущее только будет. Его не было.

– Мне не понять твоей речи, – ответил жрец, – было или не было?

– Подожди, подожди. Вот у тебя есть сын?

– У меня двое сыновей и двое внуков. Это не считая женщин.

– У твоего младшего внука нет еще сына?

– Как нет? Есть в его чреслах его сыновья, и сыновья его сыновей, и…

– У него нет рожденного сына, так?

– Нет, он еще очень мал.

– Смотри… когда у него есть сын, и внук, и внук его внука, и внук внука его внука – это будущее. Внук внука внука внука… увидит будущее, из которого мы пришли.

– Конечно, увидит, – согласился он, – мы всегда видим то, что перед глазами. Он увидит и услышит, потому что мой сын расскажет своему сыну. Я тоже вижу и слышу это, потому что мой отец возвестил мне. Значит, «будущее» – это то, о чем нам поведали предки. Это и есть самое важное на свете. Мы видим «будущее», из которого вы пришли.

– Нет, ну как ты не понимаешь… Вот смотри. Зайдет солнце, будет ночь, так?

– Всегда так бывает.

– Потом будет утро, и новый день, и новая ночь.

– О, да. Значит, «будущее» – то, что бывает всегда, с тех пор, как отделилось небо от земли и были назначены судьбы всему живому. Мы видим и знаем его.

– Опять не то… вот смотри, ты насадил виноград. Он вырастет и даст плоды. Сын твоего внука будет пить вино из этого виноградника. Вот это вино и есть «будущее».

– Зачем, – рассмеялся он, – говорить о том, чего нет? Нам неведом вкус этого вина. Но мы знаем, какое вино пили наши предки. То, что есть – перед глазами человека. Дней моих пять десятков и четыре года, и я знаю каждый из моих дней, мне ведом вкус моего вина, и вкус моего хлеба. И мой сын знает вкус моего хлеба. И мой внук знает. Но никто не может знать вкус хлеба, которого нет.