– Подними подбородок, вот так. И смотри на меня. Ты не должна отводить от меня взгляда, не важно, насколько хорош мой сосед.

Я невольно улыбнулась. Что это было? Закидывание удочки в расчёте на комплимент? Ну, этой любезности я ему не окажу. Хотя я должна была признать, что Гидеон действительно хорошо танцует. С ним было совершенно иначе, чем с Губошлёпом – всё шло словно само собой. Так я действительно могла постепенно научиться танцевать менуэт.

Гидеон тоже это заметил.

– Посмотри, ты же всё умеешь. Правая рука, правое плечо, левая рука, левое плечо – очень хорошо.

Он был прав. Я умела! Собственно, это было совершенно легко. Я торжествующе сделала круг с невидимым партнёром и снова вложила ладонь в руку Гидеона.

– Ха! С какой стати «грациозная, как ветряная мельница»! – воскликнула я.

– Совершенно бессовестное сравнение, – поддержал меня Гидеон. – Ты легко перетанцуешь любую ветряную мельницу!

Я хихикнула. Потом вздрогнула:

– О, опять «Линкин парк».

– Всё равно. – Пока мне в уши гремели «21 guns», Гидеон уверенно вёл меня в последней фигуре. Завершив её, он поклонился. Мне стало почти жаль, что танец закончился.

Я присела в глубоком реверансе и сняла наушники.

– На, возьми. Спасибо, что ты потренировал меня.

– Чистой воды эгоизм, – ответил Гидеон. – В конце концов, это ведь мне пришлось бы с тобой позориться, забыла?

– Нет. – Моё хорошее настроение моментально улетучилось. Мой взгляд, прежде чем я успела этому воспрепятствовать, снова метнулся к стене за стульями.

– Эй, мы ещё не закончили, – сказал Гидеон. – Это было очень неплохо, но не отлично. Почему ты вдруг стала глядеть так мрачно?

– Как ты думаешь, почему граф Сен Жермен непременно хочет, чтобы я появилась на суарее и на балу? Он же вполне мог вызвать меня сюда, в Темпл, тогда бы не было никакой опасности, что я опозорюсь перед чужими людьми. Никто не будет удивляться по моему поводу, и никто не заподозрит, что я из будущего.

Гидеон, прежде чем ответить, некоторое время смотрел на меня.

– Граф не слишком охотно раскрывает свои карты, но в любой его идее таится гениальный план. У него есть конкретное подозрение по поводу тех, кто напал на нас в Гайд-парке, и я думаю, что, вводя нас в большое общество, он хочет выманить из норы их кукловода – или кукловодов.

– Вот оно что, – сказала я. – Ты думаешь, мужчины со шпагами снова могут…

– Пока мы будем на людях – нет, – ответил Гидеон. Он присел на подлокотник софы и скрестил руки на груди. – Тем не менее я считаю это опасным – во всяком случае, для тебя.

Я оперлась о край стола.

– Ты не подозреваешь Люси и Пола по поводу Гайд-парка?

– И да, и нет, – ответил Гидеон. – Такой человек, как граф Сен Жермен, не мог не нажить врагов в течение жизни. В Анналах имеется несколько отчётов о покушении на него. Я предполагаю, что Люси и Пол для достижения своей цели связались с кем-то из его врагов.

– Граф тоже так считает?

Гидеон пожал плечами.

– Надеюсь.

Я немного подумала.

– Я за то, чтобы ты опять нарушил правила и прихватил с собой джеймс-бондовский пистолет, – предложила я. – Против него все эти типы с их шпагами ничего не смогут. Откуда он у тебя, кстати? Я бы увереннее себя чувствовала, будь и у меня такая штука.

– Оружие, с которым человек не умеет обращаться, в итоге будет направлено на него самого, – ответил Гидеон. Я подумала про мой японский нож для овощей. Было неприятно подумать, что его могут направить на меня.

– Шарлотта хорошо фехтует? И умеет обращаться с пистолетом?

Снова пожатие плечами.

– Она занимается фехтованием с двенадцати лет – естественно, она хорошо фехтует.

Естественно. Шарлотта всё делала хорошо. Кроме как быть дружелюбной.

– Графу она бы, видимо, понравилась, – сказала я. – Я, очевидно, пришлась ему не по душе.

Гидеон засмеялся.

– Ты ещё можешь изменить его впечатление о себе. Он хочет получше тебя узнать прежде всего для того, чтобы проверить, а не верны ли всё же предсказания по поводу тебя.

– Насчёт магии Ворона? – Всегда, когда об этом заходила речь, я начинала чувствовать себя неуютно. – Может быть, в предсказаниях сказано, что под этим имеется ввиду?

Гидеон помедлил секунду, а затем негромко сказал:

– …Ворон, в рубиновых волнах взмахивая крылами, слышит пение мёртвых между мирами. Он не знает сомнений и не ведает мук. Ширится мощь воплощений - и замыкается круг. – Он откашлялся. – У тебя мурашки по коже.

– Это и звучит довольно жутко. Про пение мёртвых особенно. – Я поёжилась. – А продолжение есть?

– Нет. Это более или менее всё. Ты должна согласиться, что к тебе это не особенно подходит, верно?

Да, тут он был прав.

– А о тебе тоже есть что-то в предсказаниях?

– Естественно, – ответил Гидеон. – О каждом из путешественников. Я – Лев с алмазной гривой, при виде которого солнце… – на какой-то момент он вроде бы смутился, но потом продолжил, улыбаясь: – Бла-бла-бла. О, а твоя прапрапрабабушка, упрямая леди Тилни, является – вполне подходяще – лисой, нефритовой лисой, прячущейся под липой.

– Из этих предсказаний можно вообще что-нибудь понять?

– Вполне – просто там много символики. Всё это вопрос интерпретации. – Он посмотрел на часы. – У нас ещё есть время. Я за то, чтобы мы продолжили урок танцев.

– Н-да, – сказала я. – Мне, видимо, надо было брать уроки фортепьяно, вместо того чтобы ходить с Лесли на хип-хоп. Но я очень хорошо пою. В прошлом году на вечеринке у Синтии я с большим отрывом победила в караоке. С моей личной, особой интерпретацией песни «Somewhere over the rainbow». И это при том, что я была в дурацком костюме автобусной остановки.

– Ах да. Если тебя спросят, ты просто скажешь, что у тебя всегда перехватывает горло, если тебе надо петь на людях.

– Это я могу сказать, а про подвёрнутую ногу нет?

– Вот наушники. Повторим ещё раз. – Он склонился передо мной в поклоне.

– Что мне делать, если меня пригласит кто-нибудь другой, а не ты? – я присела в книксене – тьфу, в реверансе.

– Делай всё точно так же, – сказал Гидеон и взял меня за руку. – Но в XVIII веке в этом отношении было очень формально. Никто не приглашал танцевать постороннюю девушку, не будучи официально ей представленным.

– Разве что она сделает какие-нибудь неприличные движения веером. – Танцевальные па постепенно входили в мою плоть и кровь. – Как только я наклоняла веер хоть на сантиметр, у Джордано был нервный приступ, а Шарлотта качала головой как китайский болванчик.

– Она просто хочет тебе помочь, – сказал Гидеон.

– Да, конечно. А Земля плоская, – фыркнула я, хотя во время менуэта это было наверняка запрещено.

– Можно подумать, что вы друг друга недолюбливаете. – Мы повернулись вместе со своими воображаемыми партнёрами.

Ах? Значит, можно подумать?

– Я думаю, что кроме тёти Гленды, леди Аристы и наших учителей нет никого, кому бы она нравилась.

– Я так не думаю, – сказал Гидеон.

– О – конечно, я забыла ещё Джордано и тебя. Упс, сейчас я закатила глаза, это наверняка запрещено в XVIII веке.

– Может быть такое, что ты относишься к Шарлотте с некоторой ревностью?

Я рассмеялась.

– Поверь мне, если бы ты знал её так хорошо, как я, тебе бы и в голову не пришло задавать такой глупый вопрос!

– Я знаю её, собственно говоря, очень хорошо, – тихо ответил Гидеон и снова взял меня за руку.

– «Да, но только с её шоколадной стороны», – хотела возразить я, но тут до меня дошёл смысл его слов, и меня действительно захлестнула ужасная ревность к Шарлотте. – Так насколько хорошо вы знаете друг друга… в деталях? – Я отняла у Гидеона руку и протянула её несуществующему соседу.

– Ну да, я бы сказал, настолько хорошо, насколько люди друг друга знают, проведя много времени вместе. – Проходя мимо меня, он коварно улыбнулся. – И у нас у обоих было не особенно много времени на другие… кхм… дружеские отношения.