Люси оттянула Пола ещё на пару шагов в сторону, подальше от света факелов.

– Это действительно он! Только намного моложе. Что нам теперь делать?

– Ничего, – прошептал в ответ Пол. – Мы никак не можем подойти и сказать ему «Привет!». Мы вообще не должны тут находиться.

– Но почему он здесь?

– Дурацкое совпадение. Он не должен нас видеть. Пойдём, нам надо на берег.

Но никто из них не тронулся с места. Они оба как зачарованные уставились на тёмное окно кареты – ещё более зачарованно, чем на сцену театра «Глобус».

– При нашей последней встрече я Вам ясно дал понять, за кого я Вас принимаю, – донёсся из кареты голос французского барона.

– Да, дали! – От тихого смеха визитёра у Пола мурашки пошли по коже, хотя он не мог объяснить, почему.

– Моё решение твёрдое! – Голос барона слегка дрожал. – Я передам этот дьяволов аппарат альянсу, какие бы коварные методы Вы ни применили, чтобы воспрепятствовать мне. Я знаю, что Вы связаны с сатаной.

– Что он имеет ввиду? – прошептала Люси.

Пол лишь покачал головой.

Снова прозвучал тихий смех.

– Мой узколобый, сбитый с толку предок! Насколько более лёгкой была бы Ваша – и моя! – жизнь, если бы Вы примкнули ко мне, а не к Вашему епископу или к этим жалким фанатикам из Альянса. Если бы вы использовали Ваш разум, а не чётки. Если бы Вы осознали, что Вы часть чего-то большего, а не того, что Вам проповедует Ваш священник…

Ответом барона было, казалось, «Отче наш», Люси и Пол слышали его тихое бормотание.

– Аминь! – со вздохом сказал визитёр. – Итак, это Ваше последнее слово в этом деле?

– Вы воплощение сатаны! – сказал барон. – Покиньте мою карету и не показывайтесь мне больше на глаза!

– Всё, как вы хотите. Только ещё одна мелочь. Я до сих пор Вам не говорил, чтобы зря не волновать Вас, но на Вашей могиле, которую я видел собственными глазами, стоит дата смерти 14 мая 1602 года.

– Но это же… – сказал барон.

– …сегодня, верно. И полночь уже близко.

Барон ответил клёкотом.

– Что он там делает? – прошептала Люси.

– Нарушает свои собственные законы. – Мурашки на коже у Пола переместились на затылок. – Он говорит о том, что… – Он замолчал, потому что в животе возникло знакомое ощущение.

– Мой кучер сейчас вернётся, – в голосе барона прозвучал неприкрытый страх.

– Да, я уверен, – с ленивой интонацией ответил визитёр. – Поэтому я тоже потороплюсь.

Люси прижала руки к животу.

– Пол!

– Знаю, я тоже чувствую. Чёртово дерьмо!.. Нам надо бежать, если мы не хотим упасть в реку. – Он схватил её за руку и потянул вперёд, стараясь не поворачиваться лицом к карете.

– Собственно говоря, Вы умерли на родине, от осложнений после инфлюэнцы, – слышался из кареты голос гостя. – Но поскольку визиты, которые я Вам наносил, привели к тому, что Вы сейчас в Лондоне и пышете здоровьем, то что-то явно пошло не так. Поэтому я, как человек ответственный, чувствую себя обязанным немного помочь смерти.

Пол был занят своими ощущениями и подсчётами, сколько метров осталось до берега, но когда до его сознания дошло значение этих слов, он остановился.

Люси ткнула его в бок.

– Беги! – прошипела она, сама переходя на бег. – У нас всего пара секунд!

Он на ватных ногах ускорил ход, и пока он бежал к берегу, который уже расплывался перед его глазами, из глубины кареты донёсся ужасный, тихий крик, сопровождаемый предсмертным хрипом «Дьявол!» – а потом наступила полная тишина.

Из Анналов Стражей, 18 декабря 1992 года.

Сегодня в 15 часов Люси и Пол отправились на элапсирование в 1948 год. Они вернулись в 19 часов, приземлившись на клумбе с розами под окнами Драконьего зала в совершенно мокрых костюмах XVII века. Они выглядели растерянными и несли какую-то чушь, поэтому я вопреки их желанию известил лорда Монтроза и Фалька де Вильерса. История, однако, объяснилась очень просто. Лорд Монтроз точно вспомнил о костюмированном садовом празднике в 1948 году, в ходе которого некоторые гости, в том числе Люси и Пол, после употребления избыточного количества спиртных напитков оказались в бассейне с золотыми рыбками. Лорд Монтроз взял на себя ответственность за этот случай и пообещал возместить повреждённые экземпляры роз «Фердинанд Рикар» и «Миссис Джон Лэнг».

Люси и Пол были строго предупреждены о необходимости воздерживаться от алкоголя, всё равно в какое время.

Отчёт – Дж. Монтжой, адепт 2 степени.

1

– Господа, это церковь! Здесь не целуются!

От внезапного испуга я широко открыла глаза и непроизвольно отшатнулась, ожидая увидеть устремившегося ко мне старомодного священника в развевающейся сутане, готового обрушить на нас возмущённые речи. Но нашему поцелую помешал не священник. Это был вообще не человек. Это был маленький призрак водосточной фигурки, сидевший на скамье рядом с исповедальней. Он таращился на меня так же ошеломлённо, как и я на него.

Хотя это было довольно затруднительно. Потому что моё теперешнее состояние вряд ли соответствовало слову «ошеломление». У меня, откровенно говоря, наблюдался основательный ментально-технический коллапс мышления.

Всё началось с этого поцелуя.

Гидеон де Вильерс поцеловал меня, Гвендолин Шеферд.

Конечно, я могла бы спросить себя, что это ему вдруг пришло в голову – в исповедальне одной из церквей Белгравии в 1912 году, сразу же после нашего головокружительного бегства, при котором моё длинное, узкое платье со смешным матросским воротником буквально путалось у меня под ногами.

Я могла бы сравнить этот поцелуй с полученными ранее и проанализировать, почему Гидеон умеет целоваться намного лучше других.

Ещё я могла подумать о том, что нас разделяет стенка исповедальни с проделанным в ней окошком, сквозь которое Гидеон просунул руки и голову, и что это вряд ли можно назвать идеальными условиями для поцелуя, тем более что в моей жизни и так накопилось много хаоса – после того как я три дня назад узнала об унаследованном мною гене путешествия во времени.

Но на самом деле я вообще ни о чём не могла думать, кроме «Ох», «Хммм» и «Ещё!».

Поэтому я практически пропустила тот момент, когда у меня в животе закрутилась карусель. И только сейчас, когда водосточный призрак, подбоченившись, таращился на меня со своей скамьи, только сейчас, когда бархатно-зелёный полог исповедальни превратился в грязно-коричневый, я осознала, что мы успели перескочить из прошлого в настоящее.

– Вот дерьмо! – Гидеон откинулся на свою сторону исповедальни и стал растирать затылок.

Дерьмо? Это слово сбросило меня с небес на землю, и я забыла о водосточном призраке.

– Так плохо оно всё же не было, – заметила я, стараясь придать своему голосу как можно больше небрежности. К сожалению, у меня немного сбилось дыхание, и это снизило эффект от моих слов. Я не могла смотреть Гидеону в глаза, поэтому упорно таращилась на коричневый полиэстровый полог исповедальни.

Боже мой! Я пролетела во времени больше ста лет и даже этого не заметила, потому что наш поцелуй меня совершенно, целиком и полностью… поразил. Я имею ввиду, что некий тип, не будем указывать пальцем, вначале брюзжит и придирается к тебе, потом ты спасаешься бегством от преследования и защищаешься от людей с пистолетами, а затем – бац! – он заявляет, что ты нечто особенное, и целует тебя! А как Гидеон целуется!.. Я сразу же ощутила ревность ко всем тем девчонкам, с которыми он этому научился.

– Никого не видно. – Гидеон выглянул из исповедальни, а затем вышел в неф. – Отлично. Мы вернёмся в Темпл на автобусе.

Я со своего места растерянно уставилась на него. То есть он готов вернуться к текущим делам? После поцелуя (а лучше до него, но сейчас уже было слишком поздно) надо было бы, наверное, прояснить парочку основополагающих моментов? Был ли этот поцелуй своего рода объяснением в любви? Может быть, Гидеон и я теперь пара? Или мы просто немного пообнимались от нечего делать?