– И тогда твоя мать оставила тебя одного? – Моя мама никогда бы так не сделала, я была в этом уверена.

Гидеон пожал плечами.

– Мне нравится мой дядя, он в порядке, когда не изображает Великого Магистра. Во всяком случае, он мне нравится гораздо больше, чем мой так называемый отчим.

– Но… – Я боялась спросить его и поэтому прошептала: – Но тебе их, наверное, не хватает?

Снова пожатие плечами.

– До пятнадцати лет я мог без проблем путешествовать и постоянно ездил к ним на каникулы. Кроме того, моя мать минимум два раза в год приезжает в Лондон, чтобы – по официальной версии – навещать меня, но на самом деле затем, чтобы тратить деньги мсье Бертелена. Она питает слабость к шмоткам, туфлям и античным украшениям. И к макробиотическим звёздным ресторанам.

Эта женщина была, видимо, ну просто образцовой матерью.

– А твой брат?

– Рафаэль? Он за это время стал настоящим французом. Он называет Суконное рыло «Papa» и когда-нибудь получит в наследство платиновую империю. Хотя в данный момент всё идёт к тому, что он не сможет даже закончить школу, старый лодырь. Он посвящает больше времени девушкам, чем учебникам. – Гидеон положил руку на спинку сиденья за моей спиной, и моё дыхание тут же участилось. – Почему ты смотришь так шокированно? Неужели тебе меня жаль?

– Немножко, – честно ответила я и представила себе одиннадцатилетнего мальчика, которому пришлось остаться одному в Лондоне. С почти чужими дядьками, заставлявшими его учиться фехтованию и играть на скрипке. И в поло! – А Фальк к тому же не является твоим настоящим дядей – только отдалённым родственником.

Машины за нами нетерпеливо забибикали. Наш таксист коротко оглянулся и завёл машину, не особо отвлекаясь от чтения. Я от души надеялась, что он сейчас не на самом интересном месте.

Гидеон, казалось, не обратил на это никакого внимания.

– Фальк всегда был для меня как отец, – сказал он. Искоса улыбнувшись мне, он продолжал: – В самом деле, ты не должна смотреть на меня как на Давида Копперфильда!

Что, простите? Почему это мне может взбрести в голову смотреть на него как на Давида Копперфильда?

Гидеон застонал.

– Я имею ввиду персонажа Чарльза Диккенса, а не иллюзиониста! Ты хоть иногда книги читаешь?

Он снова был здесь, прежний заносчивый Гидеон. А то у меня голова уже пошла кругом от его дружелюбия и доверия. Странным образом я испытала даже некоторое облегчения от возврата прежнего набора чудных качеств. Я придала лицу самое высокомерное выражение, которое только смогла, и слегка отодвинулась от него.

– Честно говоря, я предпочитаю современную литературу.

– Ах вот как? – В глазах Гидеона появился весёлый блеск. – А что именно, например?

Он не мог знать, что моя кузина Шарлотта годами задавала мне этот вопрос, причём с точно таким же высокомерием. Собственно говоря, я читала довольно много и с удовольствием делилась бы с ней впечатлениями, но Шарлотта пренебрежительно отмахивалась от моих книг как от «невзыскательных» и «типичного хлама для девочек», поэтому у меня в какой-то момент лопнуло терпение, и я испортила ей игру раз и навсегда. Иногда с людьми приходится бороться их же собственным оружием. Главный трюк состоял в том, чтобы при ответе не показывать не малейших колебаний, и в рассказ надо вплести как минимум одно известное имя, лучше всего автора бестселлеров, чью книгу ты точно читал. Кроме того, чем экзотичнее и иностраннее будут звучать имена, тем лучше.

Я вздёрнула подбородок и твёрдо посмотрела Гидеону в глаза.

– Ну, например, Георга Матуссека я читаю с удовольствием, Уолли Лэмба, Петра Сельеники, Лиису Тикаанен, мне вообще нравятся финские авторы, у них такой особенный юмор. Далее все произведения Джека Огаста Мерриуэзера, хотя последняя книга меня несколько разочаровала; разумеется, Хелен Марунди, Тахуро Яшамото, Лоренс Делани, ну и, конечно, Грифук, Черковский, Мэланд, Питт…

Гидеон выглядел совершенно сбитым с толку.

Я закатила глаза.

– Рудольф Питт, а не Брэд.

Уголки его губ слегка дрогнули.

– Хотя я должна сказать, что его «Аметистовый снег» мне совершенно не понравился, – торопливо продолжала я. – Слишком много вычурных метафор, ты не находишь? При чтении я даже подумала, что это написал кто-то другой.

– «Аметистовый снег»? – повторил Гидеон и улыбнулся по-настоящему. – Ах да, мне это произведение тоже показалось чересчур вычурным. А вот «Янтарная лавина» мне ужасно понравилась.

Я не могла не улыбнуться в ответ.

– Да, «Янтарная лавина» действительно заслужила австрийскую литературную премию! А как тебе нравится Такоши Махуро?

– Ранние произведения в порядке, хотя меня слегка утомляет, что он снова и снова возвращается к своей детской травме. Из японских авторов мне больше нравятся Ямомото Кавасаки и Харуки Мураками.

Я уже безудержно смеялась.

– Но Мураками и на самом деле существует!

– Я знаю, – ответил Гидеон. – Шарлотта подарила мне одну его книгу. Если мы ещё как-нибудь заговорим о литературе, я посоветую ей «Аметистовый снег» этого – как его зовут?

– Рудольф Питт. – Шарлотта подарила ему книгу? Как… э-э-э… мило с её стороны. Мне бы такое даже в голову не пришло. И чем они там ещё вдвоём занимались, не считая разговоров о книгах? Моё весёлье моментально улетучилось. Как я вообще могу вот так сидеть и болтать с Гидеоном, как будто между нами ничего не произошло? Сначала бы надо прояснить несколько основополагающих моментов. Затаив дыхание, я пристально посмотрела на него, не представляя, о чём мне его вообще спросить.

Почему ты меня поцеловал?

– Мы почти приехали, – сказал Гидеон.

Сбитая с толку, я посмотрела в окно. И в самом деле, в какой-то момент нашей пикировки таксист, очевидно, отложил книгу и продолжил путь, а сейчас собирался свернуть на Краун-Офис-роу в Темпле, где находилась штаб-квартира Тайного общества Стражей. Спустя короткое время он припарковался на зарезервированном месте рядом с шикарным бентли.

– А вы уверены, что здесь можно становиться?

– Всё в порядке, – заверил его Гидеон, выходя из машины. – Нет, Гвендолин, ты побудешь здесь, пока я не схожу за деньгами, – сказал он, заметив, что я собираюсь выбраться из машины вслед за ним. – И не забудь: о чём бы нас ни спросили, отвечать буду я. Я сейчас вернусь.

– Время идёт, – мрачно сказал таксист.

Мы с ним смотрели вслед Гидеону, пока он не исчез за старинными зданиями Темпла, а затем я сообразила, что меня тут оставили в качестве залога.

– Вы из театра? – спросил таксист.

– Простите, что вы сказали? – Что это за порхающая тень над нами?

– Я только имею ввиду, что у вас такие странные костюмы.

– Нет. Музей. – Сверху донеслись какие-то скребущие звуки. Как будто на крышу такси села птица. Большая птица. – Что это?

– Что именно? – спросил таксист.

– Мне кажется, на крыше машины сидит ворона или что-то такое, – сказала я с надеждой в голосе. Но никакой вороне не удалось бы нагнуться и с крыши заглянуть в окно такси. Это был маленький водосточный призрак из Белгравии. Когда он увидел моё шокированное лицо, на его кошачьей морде расцвела торжествующая улыбка, и он выпустил струю воды на ветровое стекло.

Любови нет преград, затворов и засовов,

Она пройдёт везде, у ней начала нет,

И крылья распахнув, и к небу воспарив,

Она взлетает ввысь и там царит навек.

Маттиас Клаудиус (1740 – 1815).

2

– Ты удивлена, да? – вопил водосточный призрак. После того как я вышла из машины, он болтал беспрерывно. – От нашего брата так просто не отделаешься!

– Да, хорошо. Послушай… – Я нервно оглянулась. Таксисту я сказала, что мне надо на воздух, потому что меня мутит, и сейчас он недоверчиво пялился на нас, удивляясь, почему я разговариваю со стеной близлежащего дома. От Гидеона не было ни слуху ни духу.