Настроения сельских жителей Сибири, причины и характер восстаний крестьян стали предметом изучения колчаковской контрразведки с конца 1918 года.

Надежды избавиться с приходом белых от большевистской продразверстки и красного террора быстро сменились у крестьянства разочарованием и озлобленностью к реквизициям, мародерству, насильственным мобилизациям и террору белых, твердой решимостью отстоять свои права на землю и выращенный урожай. Исследователь Е.А. Корнева пишет, что наиболее характерными причинами волнений крестьян, возникших, как правило, из-за незнания целей и мотивов правительства, контрразведчики считали конфликты по поводу мобилизаций, злоупотреблений казачьих атаманов, арестов дезертиров, сбора налогов, борьбу с самогонными заводами. Крестьяне воздерживались от взноса податей, объясняя, что они не знают, кому эти деньги пойдут, т. к., по их мнению, настоящего хозяина в России в то время не было. Общая цель крестьянских восстаний в некоторых районах состояла в том, чтобы «сбросить казацкое иго, установить крестьянское правление»[475].

Из сводок, представленных контрразведкой руководству, следует: отношение крестьянства к режиму Верховного правителя России было неоднозначным. Например, зажиточное население, владевшее плодородной землей и побывавшее под советской властью, хотело порядка и оставалось лояльным по отношению к колчаковскому правительству. Сельское население, не успевшее испытать на себе большевистского правления, под влиянием рабочей среды враждебно относилось к белогвардейскому правительству[476]. Жители богатых сел были настроены антибольшевистски, а бедных — сочувствовали красным, оказывали «содействие дезертирам»[477].

В первой половине 1919 года отмечалось обострение взаимоотношений между казачеством и крестьянами-переселенцами, высказывавшими свое недовольство привилегированным положением казачества, его обеспеченностью землей. Сначала появились требования «уравнять казаков с крестьянами», затем, в случае неисполнения этих требований, повстанцы грозили «перерезать всех казаков и офицеров», одновременно участились случаи погромов казачьих станиц[478].

Управляющий Иркутской губернии П.Д. Яковлев в апреле

1919 года доносил в Омск: «За последнее время настроение широких слоев сельского и особенно городского общества повышается, разрыв правительства с народом углубляется все больше и больше… Недовольство правительственной политикой чувствуется во всех слоях населения. Деревню возмущают налоги и отсутствие товаров». Губернатор сообщал о массовом дезертирстве из армии и о том, что следующие за дезертирами военные отряды «не столько ловят дезертиров, сколько возмущают деревню своими насилиями». Губернатор заключал: «Вражда эта, видимо, растет не только в Иркутской губернии, но и по всей территории Сибири, и недалеко то время, когда она может вылиться в открытую борьбу с Омском»[479].

Контрразведчики докладывали о бесчинствах отрядов особого назначения, терроризировавших население насилиями, грабежами и пьянством, чем вызывали недовольство крестьянства[480]. Были недовольны крестьяне и действиями милиции, которая отнимала у них деньги[481].

Как свидетельствуют архивные документы, иногда население жаловалось милиции на произвол агентов контрразведки, что приводило к трениям между двумя структурами. Для оздоровления обстановки начальник милиции Тюменского уезда В. Островский считал необходимым проведение строгого расследования правонарушений, чинимых контрразведкой[482].

Противодействие нарушениям со стороны правоохранительных органов носило единичный характер. В частности, подпоручик Терров, обер-офицер отряда особого назначения Акмолинской области, насильно реквизировавший масло в артели и продавший продукт частному лицу, был заключен под стражу[483].

Страдавшие от произвола жители деревень нуждались в защите и ходатайствовали перед властями о наведении порядка. Например, в телеграмме от 16 селений Минусинского уезда крестьяне требовали от правительства «остановить присылку карательных отрядов, принять их справедливые народные требования, не действовать силой, а мирным путем, не смешивать с большевизмом, в противном случае народ будет стоять за свои права»[484].

Но власть оказалась бессильной, поскольку ее отдельные представители, люди, явно по своим морально-деловым качествам не соответствовавшие занимаемым должностям, сами нарушали правопорядок и уж тем более не вникали в проблемы крестьян. Бездействие местных чиновников вызывало у жителей недовольство властью, «…оно (крестьянство. — Авт.) еще не вполне верит в прочность государственной власти, да это и понятно, так как власть эта изредка появляется в деревне в лице какого-нибудь карательного отряда или пьяного милиционера, которые на оных чинят не всегда справедливый суд и расправу и так же неожиданно исчезают, как и появляются», — свидетельствует одна из белогвардейских сводок.

Контрразведкой обращалось внимание и на неосведомленность сельского населения о целях и задачах правительства, и на отсутствие какой-либо информации о нем в отдаленных районах[485].

Начальник Семипалатинского отделения подпоручик Ханжин, собрав важные сведения о причинах возникновения восстания в Алтайской губернии, докладывал руководству о необходимости «обратить серьезное внимание на местный административный аппарат», поскольку «действия местных властей, с одной стороны, вызывали раздражение населения превышением данной им власти, с другой стороны, обнаружено было бездействие власти, равно ничего не было предпринято для предупреждения и пресечения возможности возникновения вооруженного восстания»[486].

Командование было озабочено тем, что недовольством крестьянства политикой властей воспользуются в своих целях большевистские агитаторы, которые, по словам генерал-квартирмейстера штаба Иркутского военного округа, «усиленно работают»[487].

Проведя обширную агентурную работу в сельской местности, колчаковские спецслужбы располагали полной информацией о причинах недовольства крестьянства, в связи с чем докладывали руководству о необходимости проведения мероприятий, направленных на нормализацию обстановки в деревнях.

Их предложения сводились к следующему. Во-первых, к укреплению власти на местах, которая бы оказалась в состоянии решать возникшие проблемы крестьян. Во-вторых, в проведении среди сельского населения широкого информирования о политике правительства.

Выдвигая свои предложения, руководители органов безопасности справедливо отмечали, что устранение этих недостатков «не входит в компетенцию контрразведывательных учреждений»[488].

Пожалуй, иного мнения о «компетенции контрразведывательных учреждений» придерживались белогвардейские генералы. Не будучи крупными государственными деятелями и политиками, они имели самые общие представления о функциях органов безопасности, наивно полагая с их помощью полностью разрешить кризисные ситуации. Заметим, что подобную точку зрения разделяла власть предержащая во все времена, как до, так и после Гражданской войны.

Безусловно, при разрешении острых проблем без спецслужб было нельзя обойтись. Но в таких случаях они должны выполнять функцию скальпеля, а не топора. Обладая специальными методами изучения действительности, контрразведывательные органы могут разглядеть суть явления изнутри и представить объективную информацию военно-политическому руководству для принятия решений. Следует отметить, что колчаковская контрразведка с этой задачей справилась успешно, о чем свидетельствуют многочисленные документы. Иное дело, что реакция властей на рапорты и доклады чинов контрразведки носила неадекватный характер.