По-прежнему пристально всматриваясь в ее лицо, я время от времени нежно целовал ее пухлые губки.

Однако восторги, которые я испытывал, оказались столь велики, что я забыл про осторожность и всей тяжестью повалился на достойную даму, неистово обнимая и сжимая ее.

Пик наслаждения заставил меня открыть глаза, которые оставались сомкнутыми с того мгновения, как я пошел на приступ, и теперь я видел, что мадам Динвиль испытывает сладостную муку, но, к сожалению, я уже был неспособен разделить с ней ее радость. Моя сонная подруга вцепилась в мои ягодицы, а свои — напрягала и подымала, затем она привлекла меня на свое трепещущее тело. Я целовал ее, вложив в поцелуи остаток страсти:

— Друг мой, — простонала мадам изменившимся голосом, — ты уж постарайся еще немного. Не оставляй меня на полпути к блаженству.

Я ощутил удвоенную энергию, уж очень она жалостно умоляла, и возобновил свою приятную работу. После пяти-шести толчков она почти что потеряла сознание. Непонятно, почему, но это сильно распалило меня, и я ускорил темп. За несколько секунд я достиг второго пика и впал в состояние, близкое к тому, в каком пребывала моя партнерша. Когда мы очухались, то выразили восхищение друг другом посредством объятий и горячих лобзаний.

Поскольку страсть сошла на нет, я понимал, что пора покинуть поле боя, но смущался сделать это, ибо считал нежелательным, чтобы мадам увидела то печальное состояние, в каком теперь находился мой член. Я постарался скрыть это, но она смотрела во все глаза. Она схватила его, лишь только он показался, взяла в рот и начала сосать.

— Ах, что ты делаешь, глупенький? — бормотала она. — Неужели тебе стыдно показать инструмент, которым ты так хорошо владеешь? Разве я скрываю от тебя что-нибудь? Смотри! Вот мои груди. Взгляни на них и ласкай, сколько пожелаешь. Бери в рот розовые сосочки, положи руку ко мне на п…ду. О, до чего замечательно! Ты и вообразить не можешь, какое наслаждение ты мне доставляешь, маленький негодник!

Вдохновенный живостью ее ласк, я отвечал с не меньшим пылом. Закатывая глаза, она не переставала удивляться ловкости моего пальца, а я ощущал ее дыхание на своих устах.

Орудие мое обрело первоначальную твердость благодаря действию ее губ и желало ее сильнее прежнего. Но раньше чем пойти на приступ, я развел в стороны ее бедра, дабы хорошенько рассмотреть вместилище наслаждений. Часто то, что мы совершаем в предвкушении удовольствия, бывает острее самого удовольствия. Есть ли на свете что-либо пикантнее обладания женщиной, которая охотно принимает любую позу, продиктованную вашим похотливым воображением? От экстаза у меня закружилась голова, когда я сунул нос в достославную п…ду. Я желал весь превратиться в член, дабы можно было целиком погрузиться в ее недра. Вот так одно желание порождает другие, более неуемные.

Покажите малую часть груди своему любовнику, и он будет настаивать на том, чтобы увидеть всю. Обнажите маленькую белую и упругую грудку, и ему захочется прикоснуться к ней. Он словно безнадежный пьяница, у которого чем больше он пьет, тем сильнее жажда. Разрешите прикоснуться — он добьется поцелуя. Позволите обсуждать то, что ниже пояса, — он вообразит, будто вы приглашаете его вложить нечто промеж ваших ножек. Его изобретательный ум порождает самые изощренные фантазии, и он не удовлетворится, покамест не проделает это все с вашим телом.

Читателю нетрудно догадаться, долго ли я довольствовался тем, что водил носом по соблазнительной щелке. Казалось, прошло всего мгновение, и вот я вновь яростно пустился вскачь. Она прилежно отвечала выпадом вверх на каждый мой мощный удар. Для более тесного единения я положил ладони на ланиты, что пониже ее спины, а она закинула ноги ко мне на поясницу. Уста наши являли собой два влагалища, которые мы как следует обрабатывали языками. Наконец наступил экстаз, поднявший нас до небес и чуть не уничтоживший нас.

Говорят, что половая сила — это дар богов, и хотя они были ко мне более чем милостивы, я расточил свое божественное наследство и теперь должен был трястись над каждой каплей щедрого дара небес, дабы с честью выйти из игры.

Ее желания, напротив, возрастали в той же пропорции, в какой я утрачивал силы. Лишь посредством наиболее разнузданных ласк ей удалось обратить мое неминуемое отступление в еще одну победу. На сей раз она уселась на меня, позволив полным грудкам колыхаться над мои лицом, и терлась об увядающую мужественность своей п…дою, которая, казалось, сама по себе обладала бессмертием.

— Теперь я тебя е…у! — радостно воскликнула она, не прекращая своих прыжков.

Я лежал без движения, позволяя ей проделывать надо мною все, что заблагорассудится. То было восхитительное ощущение. Впервые я получал удовольствие таким способом. Время от времени она останавливалась, чтобы покрыть мое лицо поцелуями, а когда вновь принималась усердно насаживать себя на кол — надо мною ритмично раскачивались благословенные полушария. Когда они оказывались близко от моего рта, я с жадностью целовал и посасывал розовые заостренности. Тело сотрясали волны сладострастия, возвещавшие приближение высшего момента. Соединив усилия, мы кончили в одно и то же мгновение, и любовный нектар смешался с испариной на наших животах.

Утомленный и разбитый, ибо мне более двух часов приходилось ходить на приступ и сдерживать атаку, я почувствовал неодолимое желание поспать и подчинился ему. Мадам Динвиль собственноручно положила мою голову на свой великолепный живот. Ей тоже хотелось немного отдохнуть, но она была не намерена выпускать меня из своих рук.

— Спи, любовь моя, — пролепетала она, утирая пот у меня со лба. — Поспи как следует. Знаю, как тебе необходимо выспаться.

Я немедленно заснул, пробудился лишь когда солнце клонилось к горизонту. Первое, что я увидел, открыв глаза, была мадам Динвиль. Она радостно посмотрела на меня и отложила вязание, которым занимала себя во время моего сна, для того, чтобы погрузить язычок ко мне в рот.

Достойная дама не пыталась скрыть свое желание вновь приступить к увеселениям, однако я проявлял к этому лишь небольшой интерес. Мое безразличие возмутило ее. Я не то чтобы не проявлял склонности, но если бы пришлось выбирать, то предпочел бы отдых трудам любви. Мадам же такой оборот не устраивал. Сжимая меня в объятиях, она снабжала меня новыми и новыми доказательствами своей страсти, однако они не распалили меня, хотя я и пытался, как умел, раздуть угасшее пламя.

Разочарованная неудачей, мадам прибегла к еще одной уловке, дабы оживить потухший огонь. Распластавшись на спине, она задрала юбку до самого пупа и обнажила тем самым предмет стремлений большинства мужчин. Ей было хорошо ведомо, какой эффект вызывается подобным действием. Когда она соблазнительно покачала ягодицами, во мне что-то зашевелилось и я поместил ладонь на то, что бескорыстно предлагалось мне. Но это оказалось лишь подобием страсти. В то время, как я небрежно щекотал ей клитор, она неистово массировала мой член в исступленном ритме, продиктованном ее горячим нетерпением. Когда член мой наконец-то встал, глаза ее победно заблистали, ибо она гордилась успехом, коего достигла в оживлении моего пыла. Подвигнутый ее ласками, я одарил ее ощутимыми проявлениями благодарности, которые были с готовностью приняты. Обхватив меня за поясницу, она подпрыгивала подо мною столь неистово, что я спустил почти мгновенно, испытав при этом такие восторги, что оставалось лишь досадовать — отчего радость оказалась такой быстротечной?

Пришло время покинуть беседку, ставшую сценой бесподобных удовольствий. Прежде чем вернуться в замок, мы совершили несколько кругов по лабиринту, дабы замести следы испытанных нами наслаждений. Прогуливаясь, мы мило болтали.

— Как я была с тобой счастлива, милый Сатурнен, — сказала мадам Динвиль. — А ты не обманулся в своих ожиданиях?

— Как же можно, я до сих пор смакую восторги, коими вы меня столь милостиво одарили, — галантно ответил я.

— Благодарю, — сказала мадам Динвиль. — Однако с моей стороны было не слишком благоразумно уступить тебе. Ты не проболтаешься?