Сказала Махалафа:

— И не восхвалял ли царь Соломон ланиты невесты, и не говорил ли: как половинки гранатового яблока ланиты твои под кудрями твоими?

И тронула Иезавель перстами, окрашенными соком гранатовым, струны псалтири. А четыре девы устами, влажными от пьянящего сока, сочащегося из раздавленных зерен, запели псалом Господу Богу Израилеву.

Так пели они:

1. О Господи, прими дар добровольный уст моих, что наслаждаются творением твоим.

2. Дивно знамение, которое возложил ты на ладони рук моих для наслаждения моего.

3. Возблагодари, душа моя, благодать Господню, что питает сладостью язык твой,

4. ибо от цветка огненного создал он гранатовый плод, святилищу подобный,

5. и разделил он цвет гранатовый на две половины, как святилище разделено надвое завесою из яхонтовой ткани, на коей изображены херувимы,

6. и на обеих половинах устроил он столько отделений, сколько было вокруг храма скрижалей каменных, сулящих погибель нечестивым,

7. и сколько столбов возведено было для приношений во дворе Израилевом.

8. И равное число избрал он для святилища и для плода, покрытого оболочкою.

9. И явил он свою мудрость и величие в той и в другой постройке.

10. Благослови Господа, душа моя, ибо сотворил он это чудо для твоих очей, для твоих уст и для твоих дланей.

11. И во дворе Израилевом воздам тебе по обету не сиклями, не горлицами, не деревом, не благовоньями, не золотом, но соком гранатовых яблок моих.

Так пели они. И проснулись от пения того необычайного стаи голубей и горлиц, что расселись спать на кипарисах; и возмутило трепетанье перьев без числа черные кроны дерев над головами дев сидящих.

В благословенной тишине, воцарившейся после пения, сказала Ходеша, внезапно поднявшись на ноги:

— Вот, жених идет!

И все тогда взяли светильники и поднялись на ноги, глядя в ту сторону. Но ничья тень не появлялась с той стороны, но ни звука оттуда не слышалось.

И сказала со смехом Фамар:

— Заснула ты, что ли, Ходеша? Видать, сон забрался под вежды твои. Так спи же, спи, Ходеша.

И вновь уселись девы и опечалились; и смотрели, как блещут созвездия в глубинах Божиих.

Но вскоре великое сияние озарило твердь небесную, соединившись с дыханием жизни их. Разливалось блаженство в тишине ночи, подобно тихому морю цветов неукорененных. С древних кипарисов, чьи ветви отягощены были птицами, спустилась тончайшая завеса сумерек, тоньше, чем покрывала языческие с острова Кос. И слышались по временам трепет крыл и прерывистое воркованье, точно журчала вода из садового источника, наполняя купальни.

Пробормотала Иезавель невнятные слова, склонив лицо, сном размягченное, на спящие кудри и виском уткнувшись в резную слоновую кость, что прижимала она к груди своей. Светильник, возложенный у ног ее, бросал отблески на узорчатые сандальи, и на струны псалтири, и на камни берилла, вставленные в золотые гнезда на поясе ее. И, как роза, росою напоенная, уста ее отверстые дышали покоем.

И все девы одна за другою задремали и уснули вслед за Иезавелью. Поначалу дыхание их перерывалось вздохами, затем же стало ровным, словно ритм, отбиваемый главою певцов. Легла на лица их печать неведомой дали, той, куда сны увлекали невесомые души их, как будто благословенная смерть, поднявшись из глубины вод бездвижных, запечатлела свой поцелуй на устах дев. Горели светильники у ног их, возле края одежд их, подобно бессмертным светилам на верхушках кипарисов. А время тянулось, точно перерывы между псалмопениями.

Но в полночь раздался крик:

— Вот, жених идет. Выходите навстречу ему.

Тогда встали все девы те и поправили светильники свои.

Сказала Фамар:

— Ах, потух светильник мой.

Сказала Махалафа:

— Ах, угасает светильник мой.

Сказала Иедида:

— В моем ни капли масла не осталось.

И Азува с Иезавелью то же самое сказали. И раскаялись, ибо слышали вблизи звуки музыки.

Другие же заправили светильники свои маслом, что принесли в кувшинах, готовые и радостные в лицах.

Неразумные же сказали мудрым:

— Дайте нам вашего масла, потому что светильники наши гаснут.

А мудрые отвечали:

— Чтобы не случилось недостатка и у нас и у вас, пойдите лучше к продающим и купите себе.

Сказала Азува:

— Ночь темна. Где будем мы искать продающих масло?

Но мудрые, не отвечая им, отправились навстречу жениху, грядущему со своею свитой.

Сказала Иедида подругам своим, что отступили в тень со светильниками потухшими:

— Что же делать нам теперь?

И прошел жених с головою, обернутою дымчатым покровом, сквозь который блистали очи, точно драгоценные каменья, оправленные в перстень. И следовали за ним факелы, и звуки, и ветви мирта и пальмы, и благовония. И вся свита двинулась меж кипарисов к дому, что белел в глубине, точно снежный холм, двинулась к дверям из кедра на золотых петлях, ведущим в летнюю трапезную, где приближался брачный пир.

А Иезавель, и Махалафа, и Иедида, и Фамар, и Азува с того места, где прежде задремали они, смотрели, как входит жених на брачный пир, а с ним пять невест с возжженными светильниками. И двери затворились.

Сказала Иедида:

— Что же нам теперь делать?

Сказала Фамар:

— Пойдем постучим у двери, пусть жених отопрет нам. На пиру столько факелов возжженных, нет нужды, чтобы и наши светильники сияние излучали.

И пошла она по кипарисовой роще, наполненной трепетом птичьих перьев.

Сказала Иезавель, у коей волосы были как пурпур, Иезавель, что на псалтири играла:

— Нынче и горлиц любовный хмель объял.

А Махалафа, благоухающая миррою, вздохнула о том, кого любила душа ее.

И подошли они к запертым дверям, большим и светлым, из кедра, на золотых петлях. И стали стучать в двери светильниками погасшими и возопили:

— Господи! Господи! Отвори нам.

И услышали они шаги возле дверей, и возопили все вместе:

— Господи! Господи! Отвори нам.

Он же сказал им в ответ:

— Не знаю вас.

И взмолились они:

— О Господи, отвори нам.

А он:

— Истинно говорю вам: не знаю вас.

И услышали они, как удаляются шаги от дверей, и донесся до них сквозь кедровое дерево гул пиршественного веселья; и прислушались, не признают ли в нем голоса мудрых подруг своих.

Сказала Иедида:

— Какое-то место отвели им на пиру?

Сказала Фамар:

— Какое бы ни отвели, все одно веселиться они не умеют.

А Азува:

— У них в кувшинах было довольно масла, но не захотели они поделиться с нами.

А Фамар:

— Да что проку? Все одно не знает их душа веселья.

А Махалафа:

— Что ж, так и будем стоять здесь перед закрытыми дверями?

А Иедида:

— Что ж нам делать теперь?

А Иезавель:

— Воспоем вновь и вновь уснем под звездами. Ночь коротка, и холмы уже белеют, чуя дыхание зари.

И тронула она струны псалтири, а подруги подхватили ее напев. И пошли так, распевая хором в ночи, теплой, словно ванна, умащенная бальзамами. И оставили за спиною запертые двери, позабыв о них. И об одном лишь сожалели: что не превратятся светильники потухшие в сладкозвучные систры.

И вернулись на место сна своего, где сели уж не на скамьи, а на землю, усыпанную златоцветом. И одна склонила голову на грудь иль на колена другой, и прижались девы друг к другу потесней, чтобы не упустить нить сна. И души их подобны были ткущим женщинам, что, оставив работу, вновь возвращаются к ткальным колодам и вновь берут челнок, что поет, будто ласточка, и мелькает туда-сюда по разноцветной основе.

Сказала Иезавель, прикрывая грудь Фамар пурпуром своих волос:

— Как ароматны груди твои, о Фамар!

А Фамар, что носила между грудей мирровый пучок, вздохнула о друге своем.

И спустя краткое время легкие души их вновь взялись ткать разноцветные сны.

Первой пробудилась Фамар, ибо приснилось ей, что левая рука ее друга у нее под головою, а правая обнимает ее, и лобзает он ее устами своими, и ласки его лучше вина. Дрожью тела своего разбудила она Иезавель, и все стряхнули с себя сон, как бы перейдя от одного блага к другому. И сила жизни бурлила, точно струя источника, в свежести их членов. А одежды на телах юных были как нежная шелуха миндаля, которую надобно очистить, дабы насладиться плодом.