Незадолго до этого царевич Арапша (Араб-хан), пожаловавший к Мамаю из Синей Орды, появился в Сарае, где успел выбить свою монету. Однако он, как и многие из недолговечных ханов того времени, без оглядки бежал из золотоордынской столицы.
Захватив Наровчат, что в земле мордвы, Арапша в жаркий августовский день напал на русскую рать возле реки Пьяны.
Москвичи и суздальцы понадеялись на лесные засеки и слишком поздно узнали, что Арапша ухитрился обойти стороной древесные завалы.
Положив доспехи на обозные телеги, русские воины бражничали, веселились, устраивали охотничьи ловы в полях.
Арапша появился нежданно и обрушил на безоружных людей пять своих конных полков. Он истребил всех, кого мог, а тех, кто случайно избежал смерти, побрал в полон.
Празднуя легкую победу, Арапша, дыша кумысным перегаром, дня через два подступил к Нижнему Новгороду.
Черные бунчуки развевались под Верхним городом, где стояла новая каменная башня с крепкими воротами. Башня не остановила Арапшу, и он, ворвавшись в город, пять дней грабил и жег Нижний.
Как только уцелела тогда «Начальная летопись»! Ведь вне зависимости от того, где именно трудился над ней монах Лаврентий — в Суздале или в самом Нижнем Новгороде, — она была закончена 20 марта 1377 года.
Лаврентий должен был сразу же передать ее покровителям своего труда — суздальско-нижегородскому князю Дмитрию Константиновичу и епископу Дионисию. Набег Арапши подвергал прямой опасности искусное творение Лаврентия-мниха.
Но рукопись, выполненная прилежным полууставом, видимо, чудом уцелела при набеге черного царевича Арапши!
До нас сквозь столетья, сквозь дым и пламя бесчисленных пожаров, из глубины веков донесся голос вещего Олега.
Пламя, встававшее над Нижним Новгородом, пощадило первую книгу по истории и географии Руси — «Начальную летопись» или «Повесть временных лет», обновленную в трудном для нижегородцев 1377 году.
А Арапша? От него не осталось ничего, кроме недоброй памяти. Через год этот волк зауральских степей безвестно сгинул, да так, что о нем с тех пор не упоминает ни одна наша летопись. Может быть, его уложила на месте длинная стрела с березовым древком…
Черный темник Мамай
Вскоре после того, как черная смерть прошлась по просторам Азии, Золотая Орда извергла из своих недр Мамая.
Кто такой он был в своей юности, откуда пришел в Крым? — насчет этого мы не находим никаких свидетельств истории.
Известно одно: в пятидесятых годах XIV века он появился в монгольских: войсках, размещенных в Крыму.
Постепенно Мамай дослужился до чина темника — начальника над десятью тысячами клинков.
Можно утверждать, что уже в те времена Мамай был вхож в покои генуэзского и венецианского консулов в Каффе, Тане (Азове) и Судаке (Суроже). Не раз он проезжал по улицам Каффы, мимо башни святого Климента, к генуэзскому замку, где монгольскому военачальнику был всегда уготован богатый и пышный прием. (Мамай мог носить под халатом западный панцирь с «гусиной грудью».) В будущем мы увидим, насколько крепко связал себя Мамай с иноземными обитателями Крыма. Он достиг неслыханной власти, когда ему ничего не стоило посадить на трон нового хана, а через месяц прирезать его, как овцу, чтобы возвести на царство другого потомка Чингисхана.
Сам Мамай никаким чингизидом не был и поэтому не мог рассчитывать на то, что его поднимут на белой кошме.
Лишь однажды в непомерной гордыне, воспользовавшись смутой в Орде, он дерзнул выбить монету со своим именем, но вовремя опомнился и прекратил выпуск денег с надписью: «Мамай — царь правосудный».
Он особенно возвысился при хане Бердибеке. В 1357–1359 годах Мамай получил титул гургена, зятя ханского.
Бердибек был извергом, хладнокровно умертвившим отца и всех своих братьев, не пощадившим самого младшего из них — восьмимесячного младенца.
Два года пробыл Бердибек на троне.
Возможно, Мамай, как знаток крымских дел, оказал влияние на исход хлопот венецианцев относительно их торговли в Судаке. Бердибек разрешил венецианцам посещать этот морской порт и дал им торговые льготы. Венецианцам позволили начать торговлю и в крымском порту Правант. Генуэзцы же, не желая отставать от своих вечных соперников, заняли прекрасную бухту Чембало (Балаклаву).
Мамай в то время находился в Сарае. Оттуда он отправил послов в Москву, действуя от своего имени, хотя его царственный тесть был еще жив. Вскоре во дворце, увенчанном золотым полумесяцем, неизвестные заговорщики умертвили Бердибека и его «темных и сильных» доброхотов и князей. Но царев зять остался жив. Мамай сразу же помчался в Крым и Тану, забрал там все в свои руки и стал приглядывать подходящего царевича для своей большой игры.
Когда он захватил Тану, монгольский наместник побежал оттуда куда глаза глядят, попал каким-то образом в Мордовскую землю и где-то возле Пьяны-реки «обрывся рвом», чтобы оборониться от возможного преследования.
Этого ханского наместника в Тане звали Секиз-беем. Он умел ладить с венецианцами, и те называли танского вельможу «отличным и могущественным мужем». После сидения за пьянским рвом Секиз-бей (Черкиз) «выбежал» в Москву, принял русскую веру и стал служить великому князю Дмитрию Иоанновичу. Лучшего знатока венецианских и генуэзских дел, чем Секиз-бей, было трудно найти.
Одновременно с Секиз-беем на московскую службу поступил недавний ордынец Алабуга. (Слово «алабуга» означает «окунь». Не знаю, почему его так звали.)
В Золотой Орде творилось нечто несусветное. Один хан сменял другого, каждый из них не мог продержаться более месяца. Сарайские вельможи резали синеордынских эмиров; выходцы из Синей Орды и Сибири упорно оспаривали право на обладание престолом.
Мамай из Крыма вдохновлял ханов на расправы и убийства. Наконец вместе с царем-отроком Абдуллахом он сам направился в Сарай. Навстречу им вышел хан Тимур-Ходжа. Вскоре и тот был умерщвлен, а Мамай со своим ставленником расположились в ханском дворце.
Отрок не выручил Мамая. У Абдуллаха появились соперники.
Мамай начал ломать им хребты и побил многих саранских вельмож. Вскоре царевич Мурат, враг Абдуллаха, «изгоном приде на Мамая».
Тучный темник едва нашел ногою чернское серебряное стремя, чтобы взобраться на коня, и бежал со своей ордой на запад от Сарая.
Впоследствии он не раз повторял набеги на Сарай, но никогда не мог там долго продержаться. Сопровождал Мамая в этих походах повзрослевший Абдуллах.
О жизни Мамая после его вторичного бегства из Сарая в Крым и к устью Дона мы знаем очень мало. Через год после того, как он перевернул вверх дном Азак (Тану), там — по-видимому, от огорчений — безвременно отошел в лучший мир Жиакомо Корнаро, граф Арбэ, посланник Венеции в Тане и «во всей империи Газарии».
Венецианский консул не дожил до того времени, когда генуэзцы в 1365 году внезапно заняли Сурож (Судак) и, подняв свой флаг на высокой башне, стали вести дозор за лазоревым морем
.С приходом к власти Мамая в отношении работорговли в Крыму ничего не изменилось. Наоборот, на первые годы его власти приходятся самые крупные сделки по продаже невольников. Именно тогда началось беспокойство в Италии. Предвидя, что черноморские рабы могут поднять восстание, власти больших городов решили перепродать свой живой товар в Арагон.
Крылатый лев Венеции исчез.
Кончились времена, когда
Последние две строчки у Федора Тютчева напечатаны вразрядку.
После захвата генуэзцами Сурожа Мамай с Абдуллахом вновь устремились к столице Золотой Орды. Тайные сторонники черного темника убили сарайского хана Азиза. Его тело еще не успело остыть, когда Абдуллах и Мамай, отряхнув степную пыль с булгарских сапог, с плетками в руках вошли в тронный зал, покинутый ими лет шесть назад.
38
Замечу, что составитель Каталонской карты косвенно запечатлел на ней Мамаевы дела. Авраам Крескес изобразил город Тану увенчанным знаменем ислама, а не флагом с изображением венецианского льва. Это относилось к захвату Таны мамаевским войском. Конечно, до Майорки не сразу дошла весть из устья Дона и Каффы. Но смуглые каталонские капитаны не раз бывали в черноморских и азовских портах. Они и привезли на Майорку весть о том, что в Тане, Каффе и Суроже наступили новые порядки.