Неожиданно ювелир уловил какое-то странное движение, отличное от тяжелых человеческих шагов. Оно было подобно скользящему движению змей - травы вокруг плавно зашелестели, зашептались, зашевелились… Сильф чувствовал, как ветви вереска властно потянулись к нему, оплетая каждый сантиметр тела, заковывая в живой прохладный кокон. Бороться не хотелось. Не желая отрываться от созерцания неба, ювелир краем глаза заметил-таки некую фигуру, внезапно выросшую за ним, с той стороны, где незыблемо стоял лес. Фигура подняла руки навстречу раздавшимся выстрелам, словно обнимая весь мир. Предназначенные сильфу пули застряли в сплетении стеблей, которые сделались, казалось, прочнее самого прочного металла.
Более ювелир не видел ничего - лицо его затянула вуаль из листьев и нежных цветов, бледно-лиловых цветов вереска, едва уловимый аромат которых погрузил умирающего в сон. Уже теряя сознание, Серафим почувствовал, что раны его прорастают этими цветами.
Глава 23
Необыкновенно медленным для себя шагом лорд Эдвард брел сквозь похожую на ожерелье анфиладу личных покоев, нанизанным, подобно драгоценным бусинам, на золоченую нить. Внезапное появление в городе дракона изрядно портило настроение и навевало неприятные воспоминания… очень, очень неприятные.
Всё живое должно умереть.
И вроде бы это была не аксиома, но доказать обратное пока никому не удавалось. Сам факт рождения делал смерть неизбежной. Из этого неопровержимого постулата, как ни странно, проистекал неочевидный, но простой, как задачка на вычитание, принцип и секрет бессмертия. Нехитрый секрет: не имеющее начала не может прийти к концу, становясь бесконечным. Это означало, что не знающее жизни не знает и смерти. Иными словами, то, что не живет, не может и умереть. Если же после биологической смерти тела дух оставался во плоти, основополагающие законы мироздания оказывались нарушены и наступал неразрешимый парадокс. Устранить противоречие было невозможно, и лорд Эдвард, переживший инициатическую смерть, на собственном опыте убедился, что естественная кончина не наступала во второй раз. Также останавливался сопутствующий процесс старения, перехода из одного состояния в другое. Человек проходил свой земной путь: он рождался, развивался и умирал, и то, что происходило за рамками, попросту не укладывалось в сценарий, срывало программу и не могло считаться полноценной, дарованной свыше жизнью, таинство которой не было до сих пор разгадано. Это было посмертие, пребывание на границе двух жизней: физической жизнью на земле и неведомой духовной жизнью, новым воплощением или же блаженным покоем небытия (насчет того, что ожидало после смерти, среди исследователей по-прежнему не было, да и не могло быть единого мнения).
Судя по всему, обнаружили этот нечестный механизм драконы, и то, что они творили с представителями других рас, обращая их в стражей, сложно было назвать бессмертием. Они лишь использовали физические оболочки существ, обрекая тех на вечную службу, разрушали разум, а дух оказывался заперт и привязан к телу, до тех пор, пока то не было необратимо повреждено.
Сама мудрейшая раса, как и прочие, не могла избегнуть неотвратимого. Конечно же, драконы не знали вечной жизни, которую им с таким энтузиазмом приписывают непосвященные… Однако всё же они были бессмертны. Был ли это щедрый дар или же хитроумные ящеры отыскали еще одну лазейку в законах миропорядка, выяснить доподлинно было невозможно. Скорее всего, ответ на этот вопрос не дали бы даже сами драконы. Однако факт оставался фактом - старшая раса обладала информационным бессмертием.
Вопрос, как появились первые драконы, оставался открытым. Однако в наши дни они более не обзаводились потомством, не продолжали свой род, а лишь бесконечно копировали самих себя. Совершить это в одиночку, понятное дело, было невозможно, а потому требовались представители, а вернее, представительницы других рас. Легенды о похищенных и жадно съеденных юных принцессах, как выяснилось, имели под собой все основания.
Чувствуя увядание и скорую кончину тела, ящеры предвосхищали печальный исход и, приняв нужный облик, в самом сердце своих пещер соединялись с избранной женщиной. Вся жизненная сила их переходила в семя, дракон же на время переставал существовать и осознавать себя. От этой связи женщина зачинала дитя, но это был не обычный плод. Какое бы обличье не могли принимать драконы, рождались они всегда в своем истинном виде - чешуйчатокрытыми ящерами. Точнее, не рождались в привычном смысле этого слова, а высвобождались из временной оболочки. Плод, пока формировался, питался соками и энергией матери, выпивая её досуха. Процесс этот протекал медленно, и всё это время женщина пребывала в состоянии, похожем на глубокий сон. И так как существо, которое появлялось в результате на свет, было той же самой сущностью, требовались годы летаргии, чтобы процесс передачи всей без исключения информации от умершего сознания к родившемуся завершился.
Конечно, теоретически драконы могли вступать в связь с себе подобными. Лорд Эдвард не сомневался, что прежде такое случалось нередко, ведь старейшая раса должна была как-то выживать, пока не пришли последующие народы, на которых можно было беззастенчиво паразитировать. И не зря, наверное, ходили красивые легенды про драконью любовь, чистую, бескорыстную и жертвенную, которая в наше время, в силу редкости, стала синонимом несуществующего. Драконы в общем-то не имеют пола, однако дух их, вероятно, всё же тяготеет несколько больше к одной из двух сторон энергии, чаще воплощая себя в мужской или женской ипостаси и предпочитая говорить о себе в определенном роде. В древних трактатах упоминалось, что дракон, принимающий женскую суть, должен был отказаться от жизни, чтобы дать её потомству. Зная безграничный эгоцентризм ящеров, представить такое было сложно.
Когда всё было кончено, дракон просто стряхивал с себя сухую шелуху материнского тела и открывал свои золотые глаза. Для него от момента смерти до момента нового рождения проходил всего один миг.
Однако он был голоден, очень голоден.
По природе своей драконы считались всеядными. Но чем грубее была пища, тем хуже она могла насытить их. Наилучшим образом для этого подходила высшая энергетическая пища - эмоции. Чем сильнее и искреннее они были, тем большее внимание драконов привлекали, при этом обязательным условием было то, что эмоции должны были быть направлены на них самих. Любовь и ненависть, по сути, одно и то же чувство, взятое по модулю, - вот то, что было для ящеров слаще меда.
На втором месте по питательности шла кровь. Уникальная субстанция, представляющая собой нечто среднее между материей и энергией, она являлась настоящим живительным коктейлем, нектаром, способным быстро утолить даже самый жестокий голод.
Помимо этого драконы могли употреблять в пищу плоть живых существ, а также любые растения, но практически никогда не делали этого. Смысла в таком питании было не больше, чем человеку набивать живот бумагой.
Помимо особенностей жизнедеятельности пристальный интерес лорда Эдварда, да и многих заклинателей до него, вызывала природа драконьей магии. Источником её были не драгоценные минералы, но и не собственная кровь, как у других рас. Общеизвестным фактом была необъяснимая алчность драконов, питавших особое пристрастие к драгоценностям и собиравших их в своих пещерах. Лорд Эдвард не сомневался, что этой страсти имелись объективные причины. Конечно, камни ящеры собирали в силу того, что в мире, который управлялся человеческими магами, те имели огромную ценность, представляя собой могущество и власть. Но с еще большим увлечением драконы собирали и коллекционировали в своих жилищах монеты, слитки, медали, кольца и вообще любые изделия из золота.
Золото было удивительным металлом, издревле привлекающим внимание людей. Золото сделалось мерилом стоимости и красоты, эквивалентом всех благ. Магнетический блеск его манил и сводил с ума многих, его равно любили торговцы и поэты, и целые орды алхимиков десятилетиями пытались получить его из неблагородных металлов. Всё тщетно. Особенность золота заключалась в том, что это было единственное вещество на свете, которое до сих пор не удалось получить искусственным путем ни алхимикам, ни ученым, ни даже магам, хотя все очень старались. Крылся в нем некий секрет, ключ к которому был бесследно утерян.