Изменить стиль страницы

После разговора Цзиньлянь велела Чуньмэй угостить монахиню чаем. После чаю прошли в покои Ли Пинъэр. Сюэ сотворила молитву у дщицы усопшей, и они вернулись обратно к Цзиньлянь.

После обеда Юэнян велела накрыть столы и пригласила всех в теплую комнату. Оттуда гостьи прошли в гостиную залу, где за парчовыми занавесями и ширмами стоял накрытый на восемь персон стол. Рядом горела жаровня.

Когда подали вино и закуски, под вечер, Мэн Юйлоу поднесла чарку вина Симэнь Цину, одетому в белую шелковую куртку и подаренный дворцовым смотрителем Хэ яркий халат с летящей рыбой.

Симэнь и Юэнян заняли места на возвышении, остальные жены расположились по обеим сторонам ниже.

Немного погодя внесли высокие узорные свечи. В кувшине пенилось белое шаньсийское вино «ягненок». Певцы Шао Цянь и Хань Цзо вышли вперед, к праздничному столу, и заиграли на серебряной цитре и изогнутой, как серп луны, лютне, отбивая такт слоновой кости кастаньетами. Благодатной дымкой порхали трели, казалось, благовещее облако плавало над пирующими.

Одетая по-праздничному, напудренная и украшенная нефритовыми подвесками Юйлоу казалась нежной, словно весенний лотос. Точно колышащаяся на ветру цветущая ветка, с развевающимся расшитым поясом, она приблизилась к Симэню и, поднеся чарку, отбила четыре земных поклона, после чего приветствовала Юэнян и остальных сестер. Только она заняла свое место за столом, как появился зять Чэнь Цзинцзи. Рядом с ним, держа кувшин с вином, стояла его жена. Цзинцзи сперва поднес чарку Симэню и Юэнян, потом пожелал долгие лета Юйлоу и сел сзади. Повара подали лапшу долголетия и сласти. После смены блюд явился с коробкой Лайань.

– Примите поздравления от Ин Бао, – сказал слуга.

Симэнь велел Юэнян убрать подношения, а Лайаню приказал отправить приглашение жене Ин Боцзюэ – тетушке Ин.

– Надо будет пригласить дядю Ина и шурина У Старшего, – добавил он. – Тетушка Ин, знаю, и завтра не придет. Брата Ина пригласи, а отблагодарить можно и потом.

Лайань взял визитные карточки и вместе с Ин Бао удалился.

Симэню вдруг вспомнился прошлогодний день рождения Юйлоу. «Тогда еще и сестрица Ли пировала, – мелькнуло в голове, – а теперь все собрались, только ее нет». Тяжело стало Симэню, и на глаза навернулись слезы.

Тут появился Ли Мин. Он наполнил пирующим кубки и присоединился к певцам.

– А вы знаете напев «Сложив крылья, соединились вместе?» – спросила Юэнян.

– Знаем, – ответил Хань Цзо.

И, настроив инструменты, певцы хотели было начать, но их окликнул Симэнь.

– Спойте-ка цикл «Помню, как играла на свирели», – заказал он.

Певцы стали торопливо перестраиваться на новый мотив и начали.

На мотив «Встреча мудрых гостей»:

Я играла тебе на свирели…
Ты исчез – проглядела глаза.
Мы в разлуке, увы, постарели,
Леденеет пионов роса.
Над стеною белеет луна.
Мой покинутый терем угрюм.
В тишине я вздыхаю одна,
На отвесные скалы смотрю.
Мне звезда в небесах не вида
Год от года не будет вестей…
Время мчится быстрей скакуна,
Мимолетней осенних гусей.

На мотив «Беспечные, веселимся»:

Когда в ночи мы пировали столь беспечно,
Поверив, что судьбою связаны навечно,
И наслаждались единением сердец,
Могла ли я предвидеть радости конец?
В покоях расписных так льнули мы друг к дружке!
Надменный баловень! Ты взял от той пирушки
Все: шпильку, веер, кастаньеты-погремушки
И крошку-бабочку на шелковой подушке.

На мотив «Терзает ревность»:

Молода я и красива,
В ласках – трепетно стыдлива.
Мы с тобой в любви счастливой,
Словно уточки под ивой,
Извелись в утехах резвых,
Полупьяны, полутрезвы,
В половину одурев,
Утонуть в любви успев.
Ныне тяжко мне и жутко,
И под полог парных уток
Просочился холодок.
Как возлюбленный жесток!
Как судьбы непрочна милость!
Вдруг упала и разбилась
Шпилька-феникс на две части –
Раскололось наше счастье.

На тот же мотив:

Ты слова любви при встрече
Только молвил осторожно –
Опрокинула я свечи,
Отвернулась в гневе ложном.
Но тайком ждала под вечер,
Тень платана за окошком,
Берегла цветок сердечный,
И весеннею дорожкой,
Разрезая мох подмлечный
Остроносой нежной ножкой,
Шла… Росинками отмечен
Башмачков узор немножко.

На тот же мотив:

Нежный друг, любовник хрупкий,
Как утес неумолим!
Раскрошил мои скорлупки —
Околдована я им!
Что мне матери совет!
Мой красноречив ответ:
На хунаньской блёклой юбке
Кровью ал кукушкин цвет.[5].

Услышав этот романс, Пань Цзиньлянь поняла, что Симэнь Цин тоскует по Ли Пинъэр. Как только певцы пропели последнюю строку, Цзиньлянь у всех на глазах притворно закрыла лицо руками и покачала головой.

– Ах, сынок! Попал ты бедный, как Чжу Бацзе в холодную лавку[6], – стыдила его Цзиньлянь. – Какой ты сидишь кислый да угрюмый! Что? Нет зазнобушки рядом? Ведь не девицей она пришла, а бабой замужней. Как же это у нее, бесстыжий ты негодник, «кровавым стал кукушкин цвет», а?

– Да слушай же! Будет тебе придираться-то, рабское твое отродье! – оборвал ее Симэнь. – Болтает невесть что.

Певцы запели романс на тот же мотив:

У меня, когда я с ней,
Уши красны, как в огне,
А она, придя в смущенье
Ищет в веере спасенье.
Пред воротами дворца[7]
Снаряженного бойца
Видит бабочка-девица,
Дочка знатного отца.
Мы сошлись на полпути
И, в ночи озолотив,
Миг дала лишь насладиться
И растаяла, как миф.
Не посмел я вслед пуститься
Драгоценной чаровнице,
Нарушать покой цветов –
Стен растительный покров.

На мотив «На заднем дворике цветок»:

На ложе я грезила. Бабочкой нежной
С любимым порхала в ночи безмятежной.
Под звон бубенцов на стрехе за окном
Два зеркальца с Вэнем сложила в одно[8].
Но вновь недвижим Чжо Вэньцзюнь экипаж[9]
Рассыпался наш зазеркальный мираж,
Иссяк аромат орхидей и сандала,
За пологом в холоде плакать устала.
Опять на Янтай устремляюсь я тщетно[10].
Любить для девиц ослепляюще вредно!
Склонился под вечер к земле Млечный путь,
Светильник угас, только мне не уснуть.