лиц, задержанных с вещами — 172

Начальник Сыскной полиции Санкт-Петербурга

статский советник Чулицкiй

Резолюция

Михаил Фролович! Представленные Вами статистические данные за минувший год чрезвычайно интересны, однако все они — достояние отчета по Градоначальству, а не то, что я хотел бы от Вас услышать. Не для печати: исправьте цифру убийств и приложите подробный отчет о ходе расследования дела барона Кальберга.

Клейгельсъ

— Кузьма, дворник, — начал, как у меня записано, свое повествование Чулицкий, когда очередь рассказывать дошла до него, — скрылся сразу, едва Мария… гм… не буду называть ее фамилию, чтобы не нарушить данное его светлости слово[8], — я ведь, господа, — спохватился, поясняя, Михаил Фролович, — выяснил, кем эта дама приходится генералу… Так вот: как только дверь в генеральскую квартиру открылась, Кузьма сбежал. Очевидно, ему не хотелось попасть под горячую руку, и он поспешил укрыться в своей каморке на первом этаже. Там я его и нашел, когда, следуя совету его светлости, решил, прежде чем ломать дверь в квартиру подозреваемого, побеседовать с проходимцем.

— Почему — с проходимцем? — поинтересовался я.

— Да чтоб ему пусто было! — проворчал Михаил Фролович. — Мог ведь, шельма, предупредить меня, кто живет по соседству!

— А… понятно, — протянул я, пряча улыбку.

— В общем, — продолжил Михаил Фролович, мимолетно нахмурившись на мою не слишком удачно скрытую насмешку, — оставил я надзирателей подле квартиры, а сам спустился в дворницкую. Кузьма — хоть на это у него хватило совести — встретил меня с виноватым видом и сразу пустился в объяснения:

«Не судите строго, ваше высокородие: мне строго-настрого запрещено распространяться о… вы понимаете… я и в участок не сообщил поэтому… полное — это, как его — инкогнито!»

— Доиграешься ты у меня со своими инкогнито, — рявкнул я, усаживаясь на табурет, — смотри, Кузьма! Положение о регистрации[9] никто не отменял. Чтобы завтра… нет: сегодня же!.. сообщил, куда следует!

«Да как же, ваше высокородие! Без хлеба меня на старости лет оставите! Уволят меня!»

— Ты хочешь более серьезных неприятностей? — спросил, прищурившись, я. Кузьма сглотнул, вполне осознавая свою вину и то, что вконец уже заигрался, и замотал головой:

«Никак нет, ваше высокородие! Всё сделаю! Сегодня же!»

— Вот и славно… А скажи-ка честно, — переменил я тему, — много ли ты скопил за годы службы?

Кузьма растерялся:

«Скопил? Я?»

— Ну не я же! Давай, говори, как на духу!

«Ну…»

— Ладно! — перебил я его, если, конечно, считать, что он вообще собирался ответить. — Хочешь копить и дальше?

«Ну…»

— Да или нет?

«Не могу я понять, ваше высокородие, — воскликнул тогда Кузьма, — что вы хотите?»

— Помочь тебе, дурень, что же еще! Ты ведь хочешь сохранить работу?

«Хочу!»

— Но тебя вышвырнут вон, если ты пойдешь и донесешь в участок о генерале и проживающей с ним даме?

«Увы! Это так».

— Ну, так не ходи и не доноси!

В полной уже растерянности Кузьма уселся на соседний табурет, глядя на меня осоловело и недоуменно:

«Да ведь вы сами, ваше высокородие, только что…»

— Можем сговориться!

Во взгляде Кузьмы появилось понимание:

«А!»

— Вот именно, — важно кивнул я, — начинай говорить!

Кузьма пожевал губами, собираясь с мыслями, а потом, как и следовало ожидать, заговорил:

«Вы ведь к соседу генеральскому пришли, в его дверь ломились! Зачем — ума не приложу, но и не моего ума это дело… значит, о нем подноготную выяснить хотите? Так ведь и говорить практически нечего! Пьяница он беспробудный, ваше высокородие, вот и вся его характеристика…»

— Ты зубы-то мне не заговаривай! — я наклонился к Кузьме и сжал его коленку. — Что пьяница, я и без тебя уже знаю. Подробности давай!

«Да какие же тут могут быть подробности?»

Я нехорошо нахмурился:

— Эй, Кузьма! А мне показалось, что мы договорились!

«Отпустите, ваше высокородие!» — я разжал пальцы, и Кузьма тут же принялся потирать колено. — «Вы неправильно меня поняли: рассказать-то я всё расскажу, но только в толк никак не возьму, что именно я должен рассказывать? Какие еще подробности? Пьет человек! Беспробудно! Какие, ей Богу, тут могут быть еще подробности?»

Я задумался: что за странное упорство? Или Кузьма и не упирается вовсе, а в самом деле не понимает, что от него хотят? Может, он просто глуп?

— Выпивку ему ты носишь? — начал я задавать вопросы, решив, что так окажется и быстрее, и проще.

«Я».

— Как часто?

«Каждый день».

— Один раз в день?

«По-всякому бывает».

— Два раза?

«Бывает, и три».

— Он что же, денег не сразу на всё дает?

«Он вообще их не дает».

— Как так? — удивился я.

«Просто».

— Уж не хочешь ли ты сказать, что поишь его за собственный счет?

«Никак нет, ваше высокородие: не хочу!»

— Но выпивку ему носишь?

«Так точно: ношу».

Я начал терять терпение:

— Издеваешься?

Кузьма перекрестился:

«Как можно, ваше высокородие!»

— Так что же ты мелешь!

«Да всё как есть говорю!»

Я решил зайти с другого конца:

— Где ты берешь бутылки?

«В Эрмитаже[10] у Алексея Никитича».

— Он их тебе за так отдает?

«Помилуйте, ваше высокородие! У Алексея Никитича снегу зимой не выпросишь!»

— Стало быть, ты их покупаешь?

«Ника нет, ваше высокородие: не покупаю».

Мое терпение лопнуло:

— Негодяй! — закричал я, вскакивая с табурета. — Как такое возможно?

Перепуганный Кузьма тоже вскочил со своего табурета и начал творить одно крестное знамение за другим:

«Вот вам крест, ваше высокородие! Вот вам крест!»

— На что мне твой крест, дубина?

«Правду я говорю! Спасением души клянусь!»

Я снова опустился на сиденье: со вздохом и смутным ощущением того, что в жизни еще не встречал более бестолкового человека.

— Так, спокойствие! — это я больше самому себе сказал: чтобы отдышаться. — Давай сначала: денег тебе жилец не дает?

«Нет».

— Сам ты тоже не платишь?

«Не плачу».

— И Никитин, трактирщик, в долг не отпускает?

«И не подумал бы».

— Значит…

«Так просто всё, ваше высокородие!» — перебил меня мошенник. — «Счет в трактире открыт, с него и списываются деньги».

Я подскочил:

— Вот оно что!

«Ну, да, так точно!» — Кузьма — вот дерзкий тип! — заулыбался. — «Потому и разнобой получается: то густо, то пусто. То трижды в день на бутылки хватает, то и на одну едва набирается…»

— Кто же пополняет счет?

«Не могу знать, ваше высокородие! Но…»

— Говори!

«Есть у меня подозрение…»

— Ну?

«Дядя это евойный».

— Чей дядя? — не понял я.

«Жильца», — пояснил Кузьма и добавил: «Я его несколько раз возле дома видел. Не просто же так он тут крутился!»

— Подожди-ка! — сердце мое сжалось, внутри всё оледенело, волосы едва ли не встали дыбом. — Как же ты мог его видеть, если он на пожаре погиб?

Кузьма только плечами пожал:

«Уж не знаю, ваше высокородие, кто и на каком пожаре погиб, а только дядя этот — я хорошо его знаю — живехонек. Живее всех живых, смею вас уверить. Я что — мертвого от живого не отличу?»

Вот это был поворот! Представляете?

Собственно, мы уже были подготовлены к чему-то подобному: не зря же с самого начала собрания все, как один, заявляли, что подноготная дела оказалась совсем не такой, как мы воображали поначалу. Не зря же Чулицкий даже сцепился на этой почве с Можайским, понося его последними словами! Наверное, поэтому никто из нас не вскрикнул в изумлении и в обморок не упал. Только Кирилов, наш бравый брант-майор, провел рукой по своим вислым усам, да Иван Пантелеймонович не удержался от комментария: