Корнуэлл присел рядом с ним.

— Ты все время пытаешься понять причины, по которым мир раскололся, — заметил он. — Я ни на секунду не поверил в те сумасшедшие сказки, которые ты мне тут рассказывал, хотя, должен признаться, что странные машины, которыми ты пользуешься, удивили меня…

— Давай не будем больше о них говорить, — сказал Джонс. — Давай сойдемся на том, что мы — две честных человека, которые поспорили на сугубо философскую тему. И в самом деле, я был бы рад понять причину, по которой разделились наши миры, хотя явился сюда не ради этого. Я сомневаюсь, что твой мир вообще существует. Мне кажется, что все доказательства исчезли.

— Они существуют, — возразил Корнуэлл. — Их надо только найти. Каким бы сумасшествием это ни казалось…

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Джонс.

— Ты заявил, что мы — два честных человека, которые не соглашаются друг с другом. Но у нас есть и еще кое-что общее. Оба мы ученые…

— Это верно. Но к чему ты клонишь?

— В моих краях, — пояснил Корнуэлл, — ученые — это члены некоей неписанной гильдии, призрачного братства…

Джонс кивнул.

— С теми или иными отклонениями то же самое справедливо для моего мира.

— В таком случае я могу поведать тебе тайну, которая, честно говоря, принадлежит не мне одному…

— Мы из разных культур, — заметил Джонс. — Наши точки зрения могут различаться. И мне было бы очень неудобно, если бы ты посвятил меня в тайны на которые я не имею права. Я не хочу ставить тебя в неудобное положение, — ни сейчас, ни потом.

— И все же, — настаивал Корнуэлл, — оба мы ученые. У нас должна быть одна и та же этика.

— Ну ладно, — согласился Джонс. — Так что же ты хочешь мне рассказать?

— Здесь есть университет, — сказал Корнуэлл. — Где-то здесь, в Затерянных Землях. Я когда-то слышал о нем, но думал, что это всего лишь легенда. Теперь же выяснилось, что это не так и что он в самом деле существует. Там есть древние рукописи…

Музыка снаружи смолкла, и их оглушила внезапная тишина. Джонс оцепенел, а Корнуэлл, сделав шаг к пологу палатки, остановился, насторожившись. Послышался какой-то новый звук; он шел издалека, но ошибки быть не могло — это был вопль, далекий вопль, полный безнадежного отчаяния.

— О, Господи, — прошептал Джонс, — еще не кончилось. Они его не пропускают.

Корнуэлл, стремительно откинув полог, быстро вышел из палатки. Джонс следовал за ним по пятам. Все те, кто танцевал недавно, сгрудились около стола. Они отошли подальше от дороги и смотрели туда, откуда она шла. Царило полное молчание, казалось, что все затаили дыхание. От затухающего костра в звездное небо по-прежнему поднимался столб голубоватого дыма.

По дороге спускался обнаженный человек. Он шел, то и дело спотыкаясь, и кричал. Это были бессмысленные, бесконечные вопли; они вздымались и опадали, но не прекращались. Человек кричал и вопил, вскидывая голову к небу. По обеим сторонам от него, несколько поотставая, трусили Адские Псы, черные, как воплощение зла в ночи. Некоторые из них бежали на четырех ногах, иные неуклюже двигались на двух, то и дело клонясь вперед и сутулясь, и их длинные передние лапы болтались по сторонам. Короткие пушистые хвосты поднимались и опускались от возбуждения, в разверстых черношерстых пастях поблескивали наводящие ужас клыки.

Вырвавшись из толпы, к Корнуэллу подбежал Оливер.

— Это Беккет, — закричал он. — Они ведут Беккета.

Человек, сопровождаемый Адскими Псами, спускался по дороге, не переставая вопить. Когда они приблизились, стали слышны и другие звуки, — это порыкивали басом Адские Псы.

Корнуэлл пробился вперед, чтобы оказаться рядом с Джибом и Хэлом, стоявшими в первых рядах толпы. Корнуэлл попытался заговорить, но не смог выдавить из себя ни звука. Холодная дрожь сотрясала его, и ему пришлось плотно сжать челюсти, чтобы зубы не колотились друг о друга. Оливер прижался к нему.

— Это Беккет, — продолжал твердить он. — Это Беккет. Я узнал его. Я его часто видел.

Оказавшись рядом с ними, Беккет внезапно перестал вопить и, запнувшись, повернулся, оказавшись лицом к лицу с собравшимися. Он вытянул руки, стараясь привлечь к себе внимание.

— Убейте меня, прошу вас, — невнятно пробормотал он. — Ради любви к Деве Марии, убейте меня. Если есть тут человек среди вас, убейте меня ради Господа Бога.

Хэл, вскинув лук, быстро положил стрелу на тетиву. Снивли успел протянуть руку и пригнул лук к земле.

— Ты с ума сошел? — фыркнул он. — Лишь шевельнись, и они тут же набросятся на нас. Прежде, чем ты спустишь тетиву, они вопьются тебе в горло.

Опустив руку на рукоятку меча, Корнуэлл сделал шаг вперед. Джонс тут же преградил ему дорогу.

— Прочь с пути, — проворчал Корнуэлл.

Джонс ничего не ответил. Отведя руку назад и вниз, он резко вскинул ее. Получив удар в подбородок, Корнуэлл рухнул на землю, как подрубленное дерево.

Адские Псы сомкнулись вокруг Беккета, не давая ему упасть, но то и дело запускали в него зубы и отскакивали назад. Половина его лица была разодрана в клочья, по щекам стекала кровь. Сквозь прогрызенную дыру были видны зубы. Беккет с трудом, как в агонии, шевелил языком, и из горла вырывались невнятные звуки. Снова блеснули клыки, и Адский Пес вырвал у него гениталии. Беккет инстинктивно склонился вперед, чтобы закрыть то место, где они у него были. Острые клыки другого Пса выкусили у него половину ягодицы и Беккет, выпрямившись, в тщетной мольбе воздел руки к небу, не в силах выдавить из себя даже стона. Затем он рухнул и скорчился в пыли, бормоча что-то и дергаясь. Адские Псы, отступив от распростертого тела, сели в кружок, с откровенным интересом наблюдая за своей жертвой. Прошло время, Беккет перестал стонать и, подтянув колени и шатаясь, поднялся на ноги. Казалось, что он в полном порядке. Лицо его казалось нетронутым, и кусок ягодицы вроде бы прирос, и гениталии были на месте. Адские Псы неторопливо поднялись. Один из них легонько ткнул его носом, и Беккет снова рухнул на дорогу, издавая бессмысленные вопли.

Корнуэлл приподнялся и сел, ухватившись за рукоятку меча. Потряс головой.

Туман перед глазами рассеялся, и он увидел перед собой Джонса.

— Ты ударил меня. Ты ударил меня кулаком. Так дерутся только мужики.

— Держи руки подальше от своей железяки, — сказал Джонс, — или я еще раз приложусь к тебе. Все, что я делаю, друг мой, направлено на спасение твоей драгоценной жизни.

22

Когда Корнуэлл постучал, ведьма сама открыла дверь.

— Ага, — сказала она Мэри, — ты все же вернулась. Я всегда знала, что ты вернешься. С того дня, как пустила тебя по дороге, я знала, что придешь по ней обратно. Я пустила тебя вниз, в Приграничье, потрепала тебя по маленькому задику и сказала: “Отправляйся!”. И ты пошла, даже не оглянувшись, но меня не проведешь. Я же знала, что, когда ты подрастешь, то обязательно вернешься, ибо в тебе есть что-то от фей, и ты не годишься для того, человеческого мира. Тебе никогда не обдурить Старую Бабушку…

— Мне было всего лишь три года, — сказала Мэри, — а может, даже меньше. И ты не моя бабушка. Ты никогда не была моей бабушкой. И я не собираюсь опускать перед тобой глаза.

— Ты была слишком мала, чтобы знать, — сказала ведьма, — или понимать или помнить. Я могла оставить тебя здесь, но времена наступали опасные и неопределенные, и лучше было выставить тебя с заколдованной земли. Хотя это разрывало мне сердце, потому что я любила тебя, дитя мое.

— Все это неправда, потому что я ее совершенно не помню. — Мэри повернулась к Корнуэллу. — Она не моя бабушка. Она не была…

— Но именно я отвела тебя на дорогу в Приграничье, — возразила ведьма. — Я взяла в свою ладонь твою доверчивую маленькую ручонку и побрела, скрюченная артритом, который мучал меня в то время, а ты прыгала вокруг меня и болтала всю дорогу.

— Я не могла болтать, — сказала Мэри. — Я никогда не была болтуньей.

Дом был точно таким, как Мэри описывала его — старое обветшавшее строение на холмике, а под ним, весело бормоча, бежал через долину ручей, через который был перекинут каменный мостик, и тень его падала на блестящие струи. Возле дома росло несколько берез, а на лугу была живая изгородь из кустов сирени, которая начиналась и кончалась сама по себе, ничего не огораживая. За нею высились валуны, а за ручьем, сколько видел глаз, простирались болота.