Сплетник остановился перед Корнуэллом; тот повернулся, чтобы рассмотреть его. Перед ним стоял человек, чье одеяние было изношено и изодрано, в нем зияли дыры, и сквозь них виднелось обнаженное тело. Более крупные дыры были заплатаны неопытной рукой кусками материи другого цвета, но солнце и грязь так хорошо потрудились над его одеянием, что цвет его и цвет заплат стал неразличим. Таким же потрепанным был и ворон, в хвосте которого оставались лишь два пера: оперение его казалось потраченным молью. Собачка тут же села на задние лапы и, лязгая зубами, принялась ловить блох.

Едва ли можно было считать Сплетника человеком в полной мере. Уши у него были остроконечными, а глаза расставлены под странным углом. Нос расплывался по всему лицу, а зубы, скорее, напоминали клыки. Спутанные волосы, никогда не знавшие гребня, походили на разоренное крысиное гнездо. На руках, которые держали посох, были длинные, корявые, грязные ногти.

Он обратился к Марку.

— Ты, должно быть, ученый по имени Марк Корнуэлл? И держишь путь из Вайалусинга?

— Да, это я, — сказал Корнуэлл.

— И ты ведешь за собой эту компанию странников?

— Я не веду ее. Мы идем все вместе.

— Скорее всего, так оно и есть, — сказал Сплетник. — Я приберег для тебя несколько мудрых слов. Можешь считать их дружеским предупреждением. Не заходи дальше Дома Ведьмы. Ни одному из странников не позволено заходить за его пределы.

— Беккету такого предупреждения не делалось.

— Беккет не был странников.

— А ты уверен, что мы странники?

— Неважно, что я думаю, сэр Ученый. Так думают они. А я только передаю их слова.

— А кто же они, черт возьми?

— С чего это вы, благородный сэр, изображаете такую невинность? Если вы ничего не знаете, в вашей компании есть те, которые не столь невежественны.

— Ты имеешь в виду меня и Оливера, — сказал Снивли. — И я бы посоветовал тебе поосторожнее обращаться со словами. Я, гном, и Оливер, гоблин, находимся на своей родине. И мы можем идти куда нам заблагорассудится.

— Я не слишком в этом уверен, — ответил Сплетник. — Зря вы так громко провозглашаете свои права. Вы оставили Братство.

— Ты еще не ответил мне, — заметил Корнуэлл. — Кто такие “они”, о которых ты говорил.

— Ты слышал об Адских Псах?

— Я знаю о них.

— А еще Зверь из Бездны. И Те, Кто Парит Над Горами.

— Я слышал об этом. Из россказней старых путешественников. Но они лишь упоминали о них, и ничего больше.

— Тогда ты должен молить Бога, — сказал Сплетник, чтобы уберечься от более близкого знакомства.

Корнуэлл повернулся к Джонсу. Тот сдержанно кивнул.

— Он говорил мне то же самое. Но, как вам известно, я трус. И не заходил дальше Дома Ведьмы.

Он обратился к Сплетнику.

— Как насчет пива?

— Скорее всего, я соглашусь, — сказал Сплетник. — И к нему было бы неплохо получить еще и ломоть хорошо прожаренного мяса. Шел я издалека, проголодался, и меня мучит жажда.

21

Полная луна взошла над зазубренной линией леса. Голубым светом залила она лужайку и заставила поблекнуть звезды. На месте костра теперь тлели угли, потому что мясо уже сварилось, и теперь в пустой траве, что росла между лагерем и дорогой, упоенно плясал маленький народец, подчиняясь певучим звукам скрипки.

После того, как с трапезой было покончено, Сплетник скинул сверток, который он таскал на плече, развернул козью шкуру и вынул скрипку со смычком.

Высокий, согбенный, покачивался он в лунном свете, прижимая подбородком скрипку, и пальцы левой руки летали по струнам, пока правая водила смычком. Траченый молью ворон по-прежнему старался удержаться на правом плече Сплетника, то и дело вскрикивая и взмахивая крыльями; порой он перебирался поближе к предплечью и цеплялся за него когтями, издавая возмущенные крики: очевидно, его смущала ненадежность насеста. Под столом, набив брюхо остатками мяса, которые кидали ей насытившиеся гости, спала собачка и ее тонкие лапки временами вздрагивали, когда она во сне гонялась за кроликами.

— Как их много, — сказала Мэри о танцующих. — Когда мы тут появились, их было куда меньше.

Джонс хмыкнул.

— На самом деле их еще больше, — сказал он. — Здесь все мои и часть ваших.

— Вы хотите сказать, что они выбрались из своих убежищ?

— Из-за еды, — пояснил он. — Еды и пива. Ведь вы же не предполагали, что они будут смирно сидеть в кустах, глядя, как насыщаются другие.

— Тогда где-то здесь должен быть и Бромли. Ох, этот хитрый малыш! Почему бы ему не прийти и не поговорить со мной?

— Он не в силах оторваться от веселья, — сказал Корнуэлл.

Енот выбрался из гущи танцующих и, подойдя, потерся о ногу Хэла. Хэл взял его на руки и посадил на колени. Енот уютно устроился, спрятав нос в пушистый хвост.

— Он слишком много ел, — сказал Джиб.

— Он всегда много ест, — ответил Хэл.

Скрипка пела и стонала, стараясь дотянуться до звезд. Рука Сплетника яростно водила смычком, и ворон тщетно протестовал против неудобства.

— Я не могу понять вас, — тихо сказал Корнуэлл Джонсу. — Вы говорите, что никогда не заходили дальше Дома Ведьмы. Я хочу представить себе, чем вы руководствовались. Во всяком случае, почему вы здесь оказались?

Джонс усмехнулся.

— Странно, что вы задаете мне эти вопросы, ведь у нас столько общего. Видите ли, сэр Ученый, я такой же студент, как и вы.

— Но если вы студент, почему вы не учитесь?

— Я учусь, — сказал Джонс. — И здесь больше чем достаточно предметов для изучения. Более того. Когда вы что-то исследуете, вы стараетесь схватить предмет целиком, прежде чем переходить к другому. И когда придет время, я двинусь и дальше Дома Ведьмы.

— Изучать, вы говорите?

— Да. Записки, записи, снимки, картины. У меня целые кучи записей и мили лент…

— Лент? Картины? Вы имеете в виду холсты и рисунки?

— Нет, — сказал Джонс. — Я использую камеру.

— Вы говорите загадками, — сказал Корнуэлл. — Мне не доводилось слышать о таком.

— Возможно так оно и есть, — сказал Джонс. — Не хотите ли зайти и посмотреть? Не будем беспокоить всех прочих.

Он встал и направился к палатке. Корнуэлл последовал за ним. У входа в палатку Джонс остановил его движением руки.

— Вы способны к непредвзятому восприятию? — спросил он. — Вы ученый, и вам оно должно быть свойственно.

— Шесть лет я провел в Вайалусинге, — сказал Корнуэлл. — Я старался смотреть на все открытыми глазами и при ясном уме. А как иначе можно изучать что-то?

— Отлично, — сказал Джонс. — Какой сегодня день, по вашему мнению?

— Октябрь, — сказал Корнуэлл. — Дня точно не помню. Год от рождения Господа нашего 1975-ый.

— Отлично, — сказал Джонс. — Я просто хотел убедиться. Для вашего сведения, сегодня семнадцатое.

— Какое значение имеет дата? — спросил Корнуэлл.

— Может, и не очень большое. Но несколько позже она поможет вам легче воспринимать все. Так уж получилось, что вы первый, к кому я обратился с этим вопросом. Здесь, в Затерянных Землях, никто не смотрит на календарь.

Подняв полог палатки, он пригласил Корнуэлла войти. Внутри палатка казалась больше, чем снаружи. Здесь царил порядок, несмотря на кучу наваленных вещей. В углу стояла раскладная койка. В другом размещались стул и стол, на котором в грубоватом подсвечнике стояла массивная свеча. Пламя ее колыхалось. На углу стола, высилась куча книг в черных кожаных переплетах. Рядом с книгами стоял открытый ящик. Почти весь стол, практически не оставляя места для работы, занимал странный предмет. Бросив беглый взгляд, Корнуэлл убедился, что тут нет ни гусиного пера, ни чернильницы, ни ящичка с мелким песком для просушивания чернил, что показалось ему достаточно странным.

В противоположном углу стояла большая металлическая шкатулка, а пространство рядом с ней было занавешено тяжелыми черными портьерами.

— Моя проявочная, — объяснил Джонс. — Там я работаю с моими пленками.