А к ночи Котенко в кладовку зашел,
В кладовку зашел — мышеловку нашел;
Мышенко хотел проглотить,
Но как мышеловку открыть?!
И мышь сказала:
— Ах! Не всё коту Масленица!
Не токмо к Маслову Котову прогуливаться-стать!
Забудь, Котовиков, дорогу в Масленников Посад,
Да протопчи-тко тропку теперя да в Постникову Пустынь!
По-моему, так никакому коту
Сломать мышеловку невмоготу!
И взял себе кот отпускного,
И вряд ли воротится снова…
Радуется мышь-воровка:
Спасает иногда, гляди, и мышеловка!
И мышь сказала:
— Нет худа без добра, что я сюда попала!
Нет Худякова, — говорит, — без Добрякова!
Не представляю, — говорит, — себе Худовецкого
Без неизбежного (выглядывающего из-за его плеча)
Добровецкого!
Худыня, — говорит, — без Добрыни — не человек.
Круги чтения
Читатель-чувственник, сластёна любострастный,
С губами, вроде как сосущими лимон.
Лишь похождениями бредит он, злосчастный,
Но Приключения — не восприемлет он!
И вольный парусник, и в море путь опасный,
Шторм, абордаж, побег — его вгоняют в сон,
Как монотонное ворчанье дамы классной,
Оберегающей девичий пансион.
Как едко он острил (чуть не с Вольтером вместе!)
Над добродетельностью «ангелов» и «дев»!
Потрафим; подгребём к нему пригоршню бестий,
Таких же, как он сам! Но вдруг, рассвирепев,
Он вместе с «ангельством» пиратство отметает
И — уж без примесей — бульварщину читает!
Хиппиоты
О тех, кто живёт без заботы, но рваным не ходит отнюдь,
Сказала бы я: хиппиоты. До хиппи им долго тянуть!
Вот хиппи. Их курточки рваны, и нос у них синий такой…
А вот хиппиоты. Карманы дублёнок набиты деньгой.
Не хиппи мне здесь эталоном. Но мерзок мне всяк их пророк!
(Лишь тот и зовись отрешённым, кто выбросил свой кошелёк!)
Вот хиппи. Живут под мостами. От холода ночью дрожат.
А вот хиппиоты: хвостами ондатр, барахлом дорожат!
Но зная, сколь бедные святы, всё пробуют в нищих пожить,
Искусственные заплаты к богатому платью пришить.
И хоть золотого — солидно — тельца осязают в руках,
Жизнь хиппи им, дурням, завидна, как тень журавля в облаках.
В комической жажде сиротства, со вскинутым к небу лицом
Всё мнят они выследить сходство меж тем журавлём и тельцом.
Эх! Дом журавля разоривши, учитесь своих узнавать…
Мечтательные нувориши, гаврошами вам не бывать!
Как мучающая мелодия, в их пышные вкралась дома,
Подделанная под лохмотья — индейская бахрома.
Но… если застенчиво лезет богатство из дыр, то на ком
Сорвёшь? Кто гаврошеством грезит, тот должен быть сам бедняком.
Мадонна! Призрей хиппиота! Скажи ему, как ему быть;
Как честную бедность поэта с тугим кошельком совместить?
Ты что ж, брат? — и гульдены множишь, и нищенство любо тебе?
Захочешь быть бедным — не сможешь. Загниешь в бесплодной борьбе.
Есть хиппи. А есть хиппиоты. Влюбленные в нищенский стяг,
Ненужных им стран патриоты, сидячие слуги бродяг…
Я знаю, что можно не видя любить и невидимым жить.
Но можно ли, в комнатах сидя, бродяжьему флагу служить?
Я знаю, что можно и это: у скальдов дорога — в груди,
Условно пространство поэта, а свет — всё равно впереди.
Но можно ли, жмурясь коварно, за деток обкуренных пить?
Шептать, что спасенье вульгарно, и жизнью сей взгляд не купить?!
Сидеть хоть на малом приколе (на краешке стула хотя б)
И славить — в неведомом поле последний бродяжкин ухаб
И пот ледяной?! Поелику (питомцам контор страховых)
Их гибель нужна вам для шику, для вставки в тираду и стих!
Чудовищные хиппиоты! Романтики с наглым брюшком!
Их краски, их вирши, их ноты — в согласии с их кошельком.
Но смерти щемящая флейта всё манит их в серости дней.
Чьей смерти? Своей или чьей-то? Тьфу, пропасть! Опять не своей!
Им нравятся травы, канавы, гитары, порывы дождя
И чувство, что юноши правы, от общества в ночь уходя…
И Сартром взмахнёт грациозно, и мешкающих подтолкнет…
Но в то, что для хиппи серьёзно, не верит крепыш хиппиот.
Есть хиппи, а есть хиппиоты. И хиппи (как в небе стрижи,
Земной убегая заботы) не верят ни правде, ни лжи.
Цель хиппи нельзя обозначить. Цель хиппи — концы отдавать.
А цель хиппиота? Подначить. Оплакать. Романтизовать.
Прекрасная марихуана! Как сказки твои хороши!
Дай неба нам! Дай океана! От тёмной земли отреши!
Судьба — нападательный минус… Оскомина жизни горька…
Печальный курильщик! Возьми нас, прими нас в твои облака!