Как когда-то Чингисхан, так и семидесятилетний Тимур доверил теперь своим сыновьям части гигантской империи для самостоятельного управления и расширения: Мираншаху — запад, Шахруху — восток Ирана с Гератом в качестве княжеской резиденции. В Ширазе правил Пир Мухаммед, сын Умар-шейха. В области, из которой когда-то прославленный борец за веру Махмуд (прав. 999-1030) нес ислам в Индию, Тимур впервые в 1392 году послал сына Джаханги-ра, которого тоже звали Пир Мухаммед. Казалось, теперь представился удобный случай утвердиться в Индии, так как султанат Дели длительное время находился в состоянии упадка; собственно, власть находилась в руках ссорящихся между собой эмиров. Кроме того, там предоставляли убежище мятежникам, которые восстали в период кризиса 1388 года против Тимура4 — хороший повод для войны. Самого «господина счастливых обстоятельств» ожидали, правда, другие, великие задачи — в этот раз на Востоке. С тех пор как династии Юань в 1368 году пришлось отказаться от Пекина, Чингисиды владели еще только западными провинциями Китая и северными окраинными областями. В 1389 году Тимур, который тогда вел войну против Тохтамыша, завязал знакомство с Хунг-ву, новым сильным господином Китая, и, как требовалось от «варвара», заплатил ему дань.

По свидетельству Жазди, в 1397 году миссия Хунг-ву, презрительно называемого «хан свиней», передала подарки5, по-виднмому, чтобы потребовать обещанные выплаты и дальнейшее признание верховного господства. В Маверанпахре слышали, что император Хунг-ву враг ислама и все силы прикладывает к тому, чтобы уничтожить в своей империи эту веру. Тимур откомандировал одного принца на границу Моголистана и приказал построить форт и возделать поля для посева зерновых6.

Во время этой подготовки к военному походу на Восток неожиданно появились неприятные сообщения: Пир Мухаммед, сын Джахангира, очевидно, не оправдал возложенных на него ожиданий; он окружил крепость города Мултана, но не смог ее взять. «В той местности большинство неверных, идолопоклонников и заблудших язычников. Для того чтобы теперь были подняты знамена священной войны и предприняты всяческие усилия для поддержки исламской веры, туда выступил господин счастливых обстоятельств, взваливая на себя большие заботы и бесконечные лишения...»7 Мультан, тогда столица Пенджаба, уже давно был исламским. Но его князья, которые хвастались курейшитским происхождением, стали очень состоятельными совершенно неисламским образом: они пользовались частью даров, которые набожные паломники со всей Индии дарили статуе Бога в храме Солнца8. Возможно, эти обстоятельства Тимур имел в виду, когда говорил, что хотя ислам господствует в Дели и в некоторых других местах, многие части страны «замараны злостным существованием проклятых неверных и лжеучением идолопоклонников, а (мусульманские) правители тех местностей до сегодняшнего дня ограничивались слишком незначительными высказываниями против тех потерянных, даже предоставляли им безопасность в их упрямом неверии, их заблуждении, их враждебности...»9 Еще не слишком давно случилось, что Тимур в первый раз предложил свою дружбу борцу за веру Баязиду и говорил о том, что он хочет на Востоке, как тот Осман на Западе, приобрести для ислама новую страну. Момент для этого казался благоприятным ввиду слабости султаната Дели; к тому же, манила сверхбогатая добыча. Итак, почему не идти по стопам великого Махмуда из Газни?

Но и мысль о еще незавершенном восстановлении чингисидского господства, очевидно, сыграла для Тимура определенную роль, хотя в источниках ничего подобного не упоминается. Ильхан Олджайту требовал для своего рода землю до Ганга. Через полстолетия устремления Картидов Герата присвоить себе погруженное в анархию наследие ильханов и снова навести порядок вызвали недовольство Казагана. Картиды тогда подстраховали себя поддержкой султана Дели10.

В середине августа 1398 года чагатайское войско достигло района Кабула, а это значит, границы султаната Дели. Здесь попрощался «господин счастливых обстоятельств» с некоторыми членами своей семьи и отправил их в обратный путь в Самарканд. Сначала Тимур попытал счастья как борец за веру в высокогорном массиве севернее реки Кабул. До вечных снегов гнал он свои войска, которые с трудом прокладывали путь через массы снега, волоча с собой своего полководца на помосте; иногда он продирался пешком, опираясь на палку и подстраховавшись канатом, так же, как и его воины. Наконец, в глубокой долине они высмотрели врагов, которых стоило обратить в ислам — жалкие, едва одетые фигуры, которые спасались со своими нищенскими пожитками на одной высотке. Тимур велел поджечь их хижины и приказал захватить укрепленное место. Три дня продолжались бои, потом высота была взята, побежденные молили о пощаде, притворились, что примут ислам, но не сдержали этого обещания и в наказание были вырезаны. Это знаменательное событие Тимур велел запечатлеть в надписи как напоминание потомкам. Но затем ему пришлось узнать, что поисковая развед-группа, которую он послал к другой крепости, бежала от врагов еще до того, как они показались, — неслыханный позор! Эту ошибку попытались исправить, как могли, потом решили отступить в Кабул11.

Очевидно, было не так просто повторить подвиги Махмуда из Газни. Во всяком случае, это малообещающее начало Насир-ад-дин Умар, отпрыск мавераннахрской семьи ученых, пропустил в своем дневнике, который он вел во время индийской кампании, находясь в непосредственном окружении Тимура12. Вместо этого он подробно описывал общение на дипломатической почве в лагере под Кабулом. Посол, который посетил «хана свиней», доложил, что прибыли послы из Моголистана и из Золотой Орды. Последние заверили, что Едигей и поддерживаемый им хан Темир-Кутлуй, раскаявшись, снова подчинились Тимуру. Тот самый Темир-Кутлуй, которого Тимур три года назад в письме к Баязиду хвалил как человека Чагатаидов в Орде, к сожалению, тоже не был надежнее Тохтамыша. Но и в 1395 году он не был кандидатом, которого желал бы Тимур для ханата Джучидов. Но литовский великий князь Витовт, у которого нашел убежище Тохтамыш, угрожал Темир-Кутлую, обещая предать мечу и огню всю Орду, если тот не подчинится добровольно; Темир-Кутлуй хотел подчиниться; Едигей, напротив, на свой страх и риск проводил прямо противоположную политику, на что Витовт готовился к войне и собирал многочисленных союзников13. Поэтому им теперь было в высшей степени благоразумно снова урегулировать свои отношения с Тимуром. Конечно, вряд ли можно приписать возможность какой-нибудь помощи со стороны Чагатаидов в победе, которую одержали Темир-Кутлуй и Едигей год спустя14 в битве на Ворскле. Но даже в войсковом лагере под Кабулом Тимур держит в руках все нити большой политики, и эта политика тоже прибыльная; в то же самое время один тимуридский сановник с богатой добычей из Фарса присоединяется к жаждущим деятельности борцам за веру15 — это подходящее начало для сообщения о великих победах в Индии!

Первый шаг на пути к Гангу у Насир-ад-дина Умара — освобождение расположенного под Газни района Ирьяба от афганских грабителей, на которых жаловались Тимуру. Он сразу же выносит злодеям строгое наказание, которое предписывает Коран. Главные военные силы тем временем наступают, уничтожая банды разбойников, следующие через нынешнюю афганскую провинцию Пактию к Инду, к которому они подошли двадцатого сентября 1398 года16. Через реку наводят вспомогательный мост. Это затягивание наступления предоставляет снова возможность Тимуру для дипломатических переговоров. Он отпускает посланника из Кашмира с поручением пригласить его господина прийти в местечко под названием Дипал-пур, где он хочет оказать ему милость, допустить его к целованию ковра. Он также отпускает на родину посланников из Мекки и Медины, которые, как написано у Насир-ад-дина Умара, «направлению молитвы счастья правителя и святыне надежд человечества» передали желание, чтобы «подобные фениксу-завоевавшие мир знамена распустили свои крылья-фортуну над головой каждого», а также бросили на ту страну «тень своей заботы и своей защиты»17. Догадывались ли мамлюки в Каире, которые ревниво стремились к своему господству над обоими священными городами ислама, хотя бы немного о том, что Тимур был готов бросить им вызов не только с севера и востока, но также в Хидшазе?