«Я горда тем, что я еврейка, — заявила Элизабет. — Теперь у нас с Эдди много общего».

Обрадованный решением Элизабет принять его веру, Эдди Фишер начал называть ее «милой жидовочкой», что в его устах было ласковым прозвищем. В качестве своего еврейского имени Элизабет выбрала Элишеба Рахиль и попросила раввина, чтобы тот прочел для Эдди историю Рахили из книги бытия, в которой говорилось о том, как Иаков, чтобы завоевать Рахиль, семь лет провел в рабстве, но вместо того получил Лию, и поэтому снова на семь лет отдал себя в рабство, поскольку любил только одну Рахиль.

«Я бы ради тебя сделал то же самое!» — воскликнул Эдди.

Ревностная христианка, мать Элизабет отнюдь не пришла в восторг от того, что ее дочь приняла иудаизм. По ее мнению, Элизабет решилась на подобный шаг исключительно ради дочери Лизы.

«Элизабет теперь уверяет, что она иудаистка, хотя какая из нее еврейка, — говорила Сара Тейлор. — Она перешла в иудаизм после смерти Майка Тодда, чтобы их ребенок — ее третий ребенок, Лиза, — не росла в семье единственной представительницей этой религии. Ей просто не хотелось, чтобы малышка чувствовала, что она еврейка, а все вокруг ее — не евреи. Нет, это сделано исключительно ради Лизы, что бы та не чувствовала себя одинокой».

Элизабет, однако, утверждала, что ее переход в другую религию имеет под собой гораздо более серьезную почву.

«Я испытываю глубокое сочувствие к евреям за те страдания, которые выпали на их долю в годы войны. Меня привлекает их духовное наследие. По-моему, я отождествляю себя с ними как с вечными изгоями».

Элизабет на собственной шкуре успела убедиться, что значит подвергаться гонениям. Их с Эдди предали остракизму, и поэтому им пришлось проводить большую часть времени вдвоем, в доме, который Элизабет на время сняла у Линды Кристиан. А поскольку их чувствительные к общественному мнению театральные агенты советовали им не показываться на людях вместе, Эдди с Элизабет на протяжении нескольких месяцев жили в полной изоляции. Им также пришлось нанять охрану, круглосуточно дежурившую вокруг их дома. Это делалось ради себя самих, но в особенности — ради детей Элизабет, чтобы оградить их от возмущенных правдоискателей, грозивших забросать их камнями, или же религиозных фанатиков, готовых читать проповеди прямо у них на парадном крыльце. Кроме того, охранникам вменялось в обязанность не пропускать никаких представителей прессы — ни репортеров, ни фотографов.

Публичное осуждение глубоко задело Элизабет. Она никак не могла взять в толк, почему люди отвернулись от нее. Вечно заплаканная, она звонила таким своим старым друзьям, как, например, Сидни Гилярофф, Затем она пыталась искать правды в судах, подав иск по обвинению в клевете по меньшей мере против шести изданий, которые, по ее мнению, печатали откровенную ложь. Вскоре судебные разбирательства вошли у нее в привычку.

«Она никак не может поверить, что чужой муж — это непозволительная роскошь, за которую приходится заплатить даже ей», — заметил писатель Джо Хайемс.

Спустя годы Эдди Фишер признавался:

«Она не любит читать о себе неприятные вещи. Она читает всю светскую хронику и все великосветские журналы и каждый раз ужасно злится, если вдруг кто-то осмелится изобразить ее иначе, кроме как невинным созданием времен «Нэшнл Велвет». По-моему, она до сих пор думает о себе как о милом, невинном создании. Она никак не может привыкнуть к тому, что зрители теперь воспринимают ее совершенно по-другому».

Элизабет отказывалась показываться на публике в обществе Эдди Фишера до тех пор, пока Дебби Рейнольде не подала на развод.

«Мы не осмеливались, — признавалась она. — Друзья — по крайней мере, те, кого мы считали друзьями, — казалось, не желали иметь с нами ничего общего».

В феврале — спустя одиннадцать месяцев после того, как Элизабет овдовела, и шесть — с тех пор как Эдди Фишер ушел из дома — Дебби переступила порог лос-анджелесского суда. Не называя Элизабет по имени, она заявила судье, что ее муж увлекся другой женщиной. Через пять минут она получила развод, который должен был вступить в силу через год. Кроме того, ей присудили компенсацию в миллион долларов. Развод, тем не менее, больно ударил по Дебби, и она впоследствии всячески открещивалась от своего бывшего мужа. Спустя годы она сказала:

«У меня от него двое детей, но они могли быть от кого угодно. Так что невелика заслуга с его стороны. Я сама вырастила их, сама воспитала, сама о них заботилась. От него не было никакой помощи».

В узком кругу друзей Элизабет передразнивала Дебби, называя ее «Маленькая домоседка». Щеголяя огромным бриллиантовым кольцом, подарком Майка Тодда, она, тем не менее, подражала Дебби, которая публично отказалась от своего обручального кольца с небольшим, всего в 7 карат, бриллиантом, которое получила от Эдди в 1955 году.

«Иногда мне просто неприятно его надевать, — заявила Дебби репортерам. — Кольцо ведь такое большое. Многие девушки, у которых есть только маленькие бриллианты, из-за него только расстраиваются».

«Когда Эдди, в качестве предсвадебного подарка, преподнес Лиз браслет с пятьюдесятью крупными бриллиантами, знаете, что она сказала? — вспоминал кто-то из знакомых. —

«Иногда мне просто неприятно его надевать. Кольцо ведь такое большое. Многие девушки, у которых есть только маленькие бриллианты, из-за него только расстраиваются», — она передразнила Дебби один к одному».

Эдди баловал Элизабет точно так же, как это делал до него Майк Тодд, одаривая ее драгоценностями, которыми она затем любила прихвастнуть. На двадцать седьмой день рождения Элизабет он подарил ей вечерний ридикюль, усыпанный двадцатью семью бриллиантами — по одному за каждый прожитый год. Кроме того, Эдди закатил веселую вечеринку в доме Кэтти и Курта Фрингсов, куда пригласил всех тех, кто с ними по-прежнему общался — в числе гостей оказались Джанет Ли и Тони Кертис, Джордж Беркс и Грейси Аллен, Рок Хадсон, Питер и Пэт Лоуфорды, Ричард Брукс, Джо Пастернак, Рональд и Нэнси Рейган.

Весной Эдди начал полуторамесячные гастроли в клубе «Тропикана» в Лас-Вегасе. Он решил на это время также и поселиться — это давало ему возможность поскорее получить развод и без проволочек жениться на Элизабет — согласно калифорнийскому законодательству подобный шаг в течение целого года не мог быть предпринят без предварительного согласия бывшей супруги. Дебби, разумеется, была против.

«Я уже дала ему развод, — заявила она. — Я не сторонница разводов, особенно таких, какие осуществляются в Неваде. Моим детям было бы крайне неприятно узнать, что у их отца две жены одновременно».

«О, Господи! — жаловалась Элизабет одному из знакомых. — Я готова придушить эту сучку».

Однако вместо этого она сняла за 500 долларов в неделю ранчо «Потайной Колодец» в Парадиз-Вэлли — для себя, детей и Эдди. Репортерам она заявила, что обожает знаменитого певца и они собираются пожениться в самое ближайшее время.

«Дебби поначалу ужасно оскорбилась, узнав, что мы с Эдди любим друг друга, — сказала она. — Но теперь, как мне кажется, она больше не держит на нас зла и согласится дать Эдди развод. Какая ей выгода от того, если она и дальше будет упираться ?»

На следующий день Дебби Рейнольдс была вынуждена признать, что упираться дальше ей действительно не имеет смысла, и, скрепя сердце, дала согласие.

«Лиз ликует, — объявил Эдди, услышав эту новость. — Она от радости скачет по комнате!»

В тот вечер Эдди вышел на сцену «Тропиканы», сияя от счастья и широко улыбаясь.

«Я впервые выступал здесь два года назад, — сказал он. — И с тех пор у вас тут мало что изменилось».

Публика разразилась одобрительными возгласами, а Элизабет, пока Эдди пел, смотрела на него влюбленными глазами. Свою программу Эдди закончил следующим куплетом: «Еще одна невеста, еще один жених, еще один солнечный медовый месяц...»

После концерта Эдди удостоился бурной трехминутной овации. Элизабет отправилась к нему в гримерную. За ней последовали ее родители, оба сына, ее секретарь и личный парикмахер. Элизабет бросилась в его объятия.