«Мне хотелось помочь моему мужу. Я была готова делать для него буквально все: облизывать почтовые марки, печатать ему речи, быть у него на побегушках. Но вскоре я ощутила неудовлетворенность. Мне не оставалось ничего другого, как сидеть в четырех стенах и таращиться в телевизор. Моя жизнь утратила смысл, превратившись в бесцельное существование. Прошу вас, поймите меня правильно. Джон был и остается достойным уважения сенатором. Но смысл его жизни заключается исключительно в его работе. Работа заменяет ему жену, любовницу и семью. Для всего остального там просто не находится места».
К тому времени, когда эта статья увидела свет, Элизабет была уже в Лондоне, где готовилась к премьере «Лисичек», а также к своему пятидесятилетию — событию, по поводу которого Зев Буфман намеревался закатить грандиозный банкет. Утром 27 февраля у Элизабет раздался телефонный звонок. Звонил Ричард Бертон, который в это время находился в Италии, где снимался в телефильме. Бывшие супруги не общались друг с другом уже пять лет, и Элизабет была искренне удивлена, услышав его голос. Бертон сказал, что собирается по делам приехать в Лондон на следующий день после ее юбилея, и поинтересовался, нельзя ли ему приехать на день раньше и заглянуть к ней на праздник. Обрадованная Элизабет выразила горячее согласие, и они договорились встретиться в доме их общей знакомой Нормы Хейман.
Элизабет не была готова к такому зрелищу, которое предстало её глазам в тот вечер. Человек, ставший когда-то любовью всей её жизни, пришел к ней в норковом жакете, однако на вид ему можно было дать гораздо больше, чем его пятьдесят шесть. Перенесенные незадолго до этого операции, развод со своей последней женой Сюзи и долгие годы неумеренных возлияний не могли не сказаться на этом лице — оно было землистым, а кожа на нем висела складками.
В 1980 году операция на позвоночнике вынудила Ричарда Бертона оставить свое детище — постановку «Камелота». Актер похудел до ста сорока фунтов. Вскоре после этого он перенес еще одну операцию — на сей раз по поводу прободной язвы. Тем не менее, на протяжении всего этого времени он продолжал пить.
Когда-то широкие плечи ссутулились, глаза провалились, а седые волосы свисали безжизненными прядями. И лишь голос остался прежним — этот великолепный, чарующий голос, неизменно заставлявший ее трепетать.
«Привет, Киса!»
Элизабет, одетая в серебристо-фиолетовый костюм восточной танцовщицы, бросилась на шею бывшему мужу, после чего он заботливо усадил ее в лимузин, чтобы отправиться в знаменитую лондонскую дискотеку «Леджендс», где их уже поджидала плотная толпа фоторепортеров. Внутри Элизабет и Ричарда окружили их дети, Зев Буфман с женой, актеры из труппы, занятой в «Лисичках», и сотня приглашенных по этому поводу знаменитостей, в том числе и бывший «битл» Ринго Старр и Рудольф Нуриев - последний, кстати, был в числе гостей на ее сорокалетии в Будапеште. Представители Флит-стрит роем облепили бывших супругов, пока те обнимались, целовались и танцевали, прижавшись щека к щеке.
«Такого воссоединения публика еще не видела!» — воскликнул один репортер. Элизабет, обернувшись к нему, огрызнулась: «Публике нет до этого никакого дела!»
К сожалению, она наивно полагала, что Бертон прилетел в Лондон специально ради того, чтобы побыть с ней, а вовсе не с тем, чтобы попытаться реанимировать свою увядающую карьеру при помощи очередной газетной шумихи.
Заливаясь радостным смехом, Элизабет сбросила туфли и принялась отплясывать босиком. Она, словно лассо, заарканила Бертона салфеткой, притянула его лицо вплотную к своему и нежно заглянула ему в глаза.
«Ричард был просто чудо!» — заявила она, когда в половине второго ночи он отвез ее домой. «Я чувствую себя безмерно счастливой. Вечеринка удалась на славу, и как чудесно было вновь увидеть старых друзей! Я так прекрасно провела время, что у меня такое ощущение, будто до конца моих дней мне всегда будет пятьдесят!»
Поделившись с прессой своими личными переживаниями, Бертон затем высказал мнение профессионала относительно актерских данных Элизабет. «Я твердо уверен, что она не способна играть на сцене. Собственно говоря, когда дело доходит до сцены, я всегда говорю Элизабет, что она — божественное недоразумение. Правда, всякий раз за такие слова я получаю оплеуху». И хотя Бертон заявил, что не собирается жениться на ней в третий раз, было видно, что он безумно рад тому, что Элизабет рассталась с Уорнером. «Она вышла замуж за бедняка — ведь у него ни гроша за душой, — заявил он репортерам. — Чтобы прокормить его, ей пришлось продать свой бриллиант, стоивший мне пятьсот тысяч фунтов. Теперь она получила за него лишь три с половиной миллиона. Ну почему эта вредная баба не продала его мне?»
«Этот брак был обречен с самого начала. Я встречался с Уорнером, и первое, что бросилось мне в глаза — что он ниже меня ростом. Он всего лишь напыщенный недоросток, вот кто он такой! Хотя, собственно говоря, ему нечего строить из себя такую важную птицу! Помнится, он тогда отвел меня в сторонку и заявил: «Ну вот, теперь я заполучил твою Лиз. Признайся, что совершил глупость, когда отпустил ее от себя!» Что за потрясающее заблуждение! И как у него хватило ума ляпнуть такое! Я тогда без обиняков заявил Элизабет, что долго она с этим парнем не проживет. И оказался прав».
Через несколько дней Элизабет, к своему неподдельному ужасу, прочла бертоновские откровения в газетах. Ее друзья, отлично понимая, что ею в очередной раз воспользовались, были вне себя от возмущения.
«Ричард уже однажды выкинул подобный фортель — заставил ее поверить, что они снова могут быть вместе, хотя все, что ему было нужно на самом деле — это привлечь внимание к собственной персоне, — заметил кто-то из ее друзей. — В 1976 году, когда он был занят в постановке «Эквуса», он попросил ее прилететь из Гштаада к нему в Нью-Йорк — что, разумеется, она и сделала, полагая, что они сумеют как-то наладить их второй брак, но когда она оказалась в Нью-Йорке, Бертон заявил ей, что хочет развода. На этот раз ему просто захотелось искупаться в лучах славы».
На следующий день вечером Элизабет совершенно неожиданно появилась в театре «Дьюк оф Йорк Тиэтр», где Бертон читал «Под сенью молочного леса», собирая средства на мемориальную доску Дилану Томасу, валлийскому поэту. Смело шагнув на сцену, в джинсах и в свитере, Элизабет сделала книксен и послала онемевшей от изумления публике воздушный поцелуй. Затем она повернулась к любимому человеку и произнесла «Rwy'n dy garudi», что по-валлийски означает «Я тебя люблю».
«Ну-ка повтори, что ты сказала, мой лепесточек, — улыбнулся Бертон. — И погромче!»
Элизабет выполнила его просьбу, и толпа бурно выразила свое одобрение. Не ожидавший такого развития событий Бертон попытался было читать дальше, но забыл, где остановился. «Я начал не ту страницу, — пояснил он. — Прошу меня извинить. Меня перебили».
После выступления они обедали вдвоем в «Гаррик Клаб», где Элизабет пила свой излюбленный «Джек Дэниэльс» со льдом, а Бертон водку. Большой любитель прихвастнуть, Бертон впоследствии изложил репортерам все подробности этого двухдневного воссоединения.
«Элизабет мечтает вернуться ко мне, — заявил он. — Она просто умоляет меня, чтобы я на ней женился, но я больше не хочу играть с ней в эти игры. Мы и без того до конца наших дней связаны друг с другом — она моя бывшая жена, мать наших детей, живая легенда. Она — эротическая легенда, черноволосый карлик с огромным животом и таким же бюстом. Я обожаю ее. Она просто прелесть, прекрасная, трогательная легенда, а также еще и отъявленная стерва».
Бертон без обиняков отозвался об окружении Элизабет: «Мне противна вся эта компания, — сказал он. — Когда мы с Элизабет после вечеринки вернулись к ней домой, они уже были тут как тут — эти гомики и прилипалы. Я приказал всей этой шатии-братии выметаться вон. Я так и сказал: «Выметайтесь!» Их как ветром сдуло. Тогда Элизабет посмотрела на меня и сказала: «Эй, приятель, а ты сильно отощал. Разве ты не собираешься меня поцеловать?» И тогда я заключил ее в объятия и поцеловал. После того, как мы поцеловались, она сказала: «Просто поверить не могу, что все это произошло с нами». И тогда я затащил ее на софу — просто взял, да и затащил. Как в старые добрые времена».