От фирмы «Фрейзер Ассошиэйтс» — за их помощь в отслеживании дела о диффамации в американской прессе.
Последний пункт касается судебного иска, который собирались подать Элизабет и Род Маккуэн, прочитав в одной из газет о том, будто в 1980 году она дала ему за кулисами оплеуху после гала-концерта. Позднее это дело было улажено без вмешательства суда.Даже несмотря на то, что Элизабет делила с ним хозяйственные расходы, Уорнер по-прежнему испытывал финансовые затруднения. Наконец, он был вынужден продать за 150 тысяч долларов небольшой участок рядом с их джорджтаунским домом. Кроме того, Уорнер выставил на аукцион Кристи одну из своих картин, за которую получил восемь тысяч долларов. После этого он распродал кое-что из их миддлбергской собственности на сумму в 450 тысяч. Однако, даже несмотря на то, что это позволило ему обзавестись наличностью, Уорнер по-прежнему настаивал на том, чтобы Элизабет взяла на себя половину расходов за пользование автомобилем, а также за такие предметы домашнего обихода, как плетеная мебель, приобретенная ими для спальной.
Элизабет вслух жаловалась на скаредность мужа. Как-то раз она пожаловалась кому-то из гостей на свою больную спину, и ее собеседник предложил в ответ, что пора начать строить в уорнеровском доме бассейн.
«Да вы шутите! — огрызнулась Элизабет. — На улице холод собачий, а Джон такой скупердяй, что не даст на подогрев ни гроша!»
У ее супруга тоже имелся повод для недовольства. Уорнер ворчал из-за ее привычки опаздывать и то и дело попрекал жену ее избыточным весом. В какой-то момент он так разозлился, что ее дети во время их визитов монополизируют телефон, что даже пригрозил брать с них по пятнадцать центов за каждый местный разговор. Тем временем его собственные дети, в особенности сын Джон Уорнер-младший, практически не разговаривали со своей мачехой.
К осени 1981 года атмосфера в доме Уорнеров стала настолько напряженной, что, казалось, малейшая искра недовольства была чревата взрывом. Роль детонатора сыграло предложение Джона Уорнера упростить их образ жизни, перебравшись жить в многоквартирный дом.
«Я тогда находилась вместе с Элизабет Тейлор в Калифорнии, когда она сказала мне, что Джон пытается продать их дом, а ее переселить в тесную квартирку с двумя спальнями, в которой нельзя держать животных, — вспоминала Мори Хопсон. — Узнав об этом, она просто взвыла, отлично понимая, что Элизабет Тейлор так же способна упростить свой образ жизни, как, например, Клеопатра обойтись без золотой ладьи. Представьте себе женщину, которая когда-то заказывала яхту для своих йоркширских терьеров, живущей в обыкновенной квартире! Господи, да ведь совсем недавно она расширила бомбоубежище у себя в доме в Швейцарии, с тем, чтобы ей было где хранить свои шубы! Как, вообще, скажите на милость, ей удастся втиснуть все эти футляры с драгоценностями, все эти комоды с одеждой и обувью, все ее костюмы от всех ее кинокартин в какие-то жалкие две комнаты! А что станет с ее кошками и собаками, и этими фиолетовыми рыбками, которых подарил ей Зев Буфман? А как насчет ее личного штата — секретарей, парикмахеров, горничных, без которых она не могла обойтись все двадцать четыре часа в сутки?»
Неожиданно непритязательная жизнь с Джоном Уорнером стала уж чересчур непритязательной. Элизабет рассерженно заявила, что прежде чем она позволит ему запихнуть себя в какую-то там крысиную нору в Вирджинии, она купит для себя в Лос-Анджелесе собственный дом. Озадаченный подобной вспышкой гнева, Уорнер напомнил ей, что они когда-то в прошлом обсуждали подобный переезд, а если учесть все обстоятельства, связанные с его работой... Не успел он договорить, как Элизабет, не церемонясь, высказала ему все, что думает о его работе, и со всей силы бросила трубку.
На протяжении нескольких недель между Лос-Анджелесом и Вашингтоном продолжался обмен телефонными звонками, но ни одна из сторон не желала уступать. Уорнер заявил, что поскольку Элизабет сейчас не выступает на сцене, то ее место рядом с ним. Она же в свою очередь заявила, что не вернется в Вирджинию, чтобы оказаться в четырех стенах.
Через несколько дней Элизабет объявила о своем намерении купить в районе Бель-Эйр особняк с участком за 2,8 миллиона долларов, с тем, чтобы там разместилась ее театральная труппа. Окрыленная бродвейским успехом, она теперь намеревалась посвятить себя театру. Элизабет заявила, что, имея такого продюсера как Зев Буфман, она отыграет целый сезон американской классики в Нью-Йорке, Вашингтоне и Лос-Анджелесе. Звонки между Атлантическим и Тихоокеанским побережьем прекратились до принятия окончательного решения. Затем, 28 декабря 1981 года, Чен Сэм сделала публичное заявление о том, что Элизабет Тейлор и Джон Уорнер решили официально начать раздельное проживание. «Каждая из сторон с грустью воспринимает эту перемену в их отношениях, однако они не держат друг на друга зла», — говорилось в заявлении Элизабет. Можно легко представить себе появившиеся на следующий день газетные заголовки. «Лиз отправляет муженька №7 на свалку!» — взахлеб кричала «Нью-Йорк пост». Нью-йоркская «Дейли ньюс» заходилась криком: «И разошлись, как в море корабли!». Сидя со своим секретарем Бернаром в своем новом, еще не обставленном доме в Лос-Анджелесе, Элизабет, то и дело брезгливо морщась, читала газетные статьи и выслушивала шуточки в свой адрес. Например, такие:
«Если Элизабет Тейлор Хилтон Уайлдинг Тодд Фишер Бертон Бертон Уорнер снова выйдет замуж, она попадет на страницы желтой прессы».
«Лиз — из тех женщин, которые спрягают свой брачный обет следующим образом: «Согласна, бываю согласна, бывала согласна».
«На Лиз Тейлор было высыпано так много риса, что ее имя давно пора занести в совет директоров компании «Анкл Бенс».
«Лиз столько раз ходила под венец, что фирма «Адидас» теперь намерена запустить в производство новую модель кроссовок «Элизабет Тейлор».
«Лиз с такой скоростью меняла мужей, что теперь помечает свои полотенца «Лиз» и «Как его там».
«Если верить Элизабет Тейлор, девушка должна выходить замуж по любви и продолжать делать это до тех пор, пока эту любовь не отыщет».
Но самый злобный выпад в ее адрес последовал от газеты «Вашингтон пост», которая напечатала «Рождественский список потенциальных мужей»:
Губернатор Нью-Йорка Хью Кэри — по крайней мере, на этот раз ему будет доподлинно известно, сколько мужей было до него у этой его жены.
Фрэнк Пердю — ведь он обожает цыплят.
Йоги Берра — он всегда проходил под №8.
Энди Руни — всего на пару минут.
Орсон Уэллс — кто, как не он, заявил: «Я не женюсь ни на одной женщине, пока для этого не настанет время».
Тедди Кеннеди — ему наверняка бы пригодился ее опыт проведения предвыборной кампании.
Сэмми Дэвис-младший — представьте, что будет, если они сложат вместе свои бриллианты!
Донни Осмонд — она малость толстовата, зато он маленько рок-н-роллов.
Ричард Харрис — он уже и раньше обращался с заявлением занять вакансию Бертона.
Страдая от одиночества, Элизабет глубоко переживала крах своего очередного брака. Она отказывалась от еды, а иногда ее просто душили рыдания, и она начинала задыхаться. К Рождеству Элизабет уже была уверена, что стоит одной ногой в могиле. Ее секретарь вызвал скорую помощь, и Элизабет срочно доставили в больницу, однако на следующий день без лишнего шума отпустили домой, так и не найдя у нее ничего серьезного.
И хотя они с Джоном Уорнером пообещали друг другу, что не станут публично обсуждать их отношения, Элизабет хотелось расставить все по своим местам. Ее возмущало то, что всю вину за этот разрыв валят целиком на нее. Ведь, по ее собственному убеждению, она сделала все, что могла, чтобы этот брак не распался. Когда же через несколько недель ее пригласили позировать для обложки журнала «Лайф», Элизабет использовала эту возможность как своего рода трибуну. «Быть женой сенатора — нелегкое дело, — заявила она. — Это так тоскливо. Я никому бы не пожелала подобной участи. И я действительно любила его. Мне хотелось стать самой лучшей женой в мире, какой еще ни у кого не было. Я мечтала разделить с ним жизнь до последнего вздоха. Я появлялась на всех чаепитиях, я внимательно выслушивала все речи. Я прекрасно понимала, что поначалу другие женщины относились ко мне настороженно, подозревая меня в... неискренности. Но затем им стало ясно, что я отдаю этому делу всю себя, и они постепенно приняли меня в свой круг».