Склонность к паникерству, и без того присущая киноиндустрии, в начале пятидесятых расцвела пышным цветом. Параноидальное выслеживание коммунистов в Голливуде, возглавляемое Джо Маккарти и его оголтелой кликой, разрушительно сказывалось на творчестве, душа всякую свободу, натравливая друг на друга бывших друзей. Подлило масла в огонь и совместное решение крупнейших студий, направленное ими в Департамент юстиции. Согласно условиям этого договора, киностудии были вынуждены отделиться от прокатных компаний и сети кинотеатров. Иными словами, это означало конец эры безраздельного господства студий, позволявшего им контролировать дальнейшее продвижение своей продукции, а соответственно, и получать доходы на каждом этапе. Усугубило кризис и широкомасштабное вторжение телевидения, которое не замедлило сказаться на доходах киноиндустрии. Еженедельная посещаемость кинотеатров упала с 125 миллионов в 1945 году до 60 в 1952-м. Неудивительно, что громоздкая, неповоротливая студийная система оказалась на грани краха.

Корпорация «Loew’s Inc», родительница студии «МГМ», не на шутку переполошилась. Доходы за текущий год упали на три миллиона долларов, то есть опустились ниже самой нижней отметки — депрессии 1933 года, — и корпорация была вынуждена экономить буквально на всем. Оскары» перестали сыпаться на «МГМ» как из рога изобилия, а звезды, некогда безраздельная собственность студии, освобождались от оков навязанных им контрактов, чтобы основать свои собственные компании. Луис Б. Майер, на протяжении многих лет царь и бог «МГМ», а также самый высокооплачиваемый чиновник в стране, был вынужден подать в отставку. Его кресло занял Дор Шэри. Таким актерам, как Кларк Гейбл, Спенсер Трейси, Микки Руни, Джейн Пауэлл, Грир Гарсон и Эстер Уильямс, была дарована полная свобода. Однако студия вознамерилась во что бы то ни стало сохранить за собой Элизабет Тейлор.

Агент Элизабет, Гладстон, посоветовал ей также распрощаться с «МГМ» и образовать собственную компанию. Он объяснил ей, что, став независимой, получит возможность требовать для себя лучших сценариев, самостоятельно выбирать роли, контролировать ход съемок и, соответственно, зарабатывать больше денег, которые, благодаря увеличению капитала, будут облагаться меньшим налогом. Однако Элизабет предпочла уверенность в завтрашнем дне, которую давала ей студия. Кроме того, Элизабет понимала, что, став независимой, она утратит доступ в костюмерный отдел студии.

«Она была просто помешана на нарядах, — вспоминает Гладстон. — Частенько, когда мне удавалось уломать «МГМ» и те уже были готовы пойти на то, чтобы увеличить ей жалованье, в кабинет входила Элизабет — с просьбой подарить ей платья, которые она носила во время съемок предыдущей картины. Этого для нее оказывалось достаточно».

Позже «МГМ» привела кинозвезду в восторг, предложив ей пятилетний контракт из расчета 5 тысяч долларов в неделю, сорок недель гарантированной работы в год и триста долларов в неделю Саре Тейлор, которая умудрилась сохранить за собой место опекунши. Уайлдинг тоже удостоился трехлетнего контракта из расчета три тысячи долларов в неделю, плюс по желанию еще два года по четыре тысячи, Как часть нового контракта, Элизабет добилась от студии кредита в 50 тысяч долларов, чтобы приобрести для себя, мужа и будущего ребенка дом с бассейном. Затем она собрала 47 тысяч долларов облигациями займа, которые накопились из отчислений ее жалованья, когда она снималась, будучи еще ребенком. На эти деньги она обставила дом.

Уайлдинг остался в Лондоне, чтобы продать квартиру, а Элизабет в июне вернулась в Голливуд, собираясь начать работу над очередной ролью богатой девицы в фильме «Девушка, у которой было все». Благодаря своей изысканной красоте, Элизабет получала подобную роль в каждой новой эмгеэмовской картине. Картины эти следовали одна за другой, образуя нечто вроде семейной саги, а Элизабет порхала из одной ленты в другую, меняя только драгоценности, наряды и меха.

К тому времени как съемки нового фильма завершились, Элизабет уже испытывала все прелести беременности. Ее вес увеличился со 112 до 155 фунтов, и «МГМ» была вынуждена отправить ее в частично оплачиваемый отпуск из расчета две тысячи долларов в неделю. Происшедшие в ее внешности изменения сделали невозможным ее участие в новых проектах.

Первый ребенок Элизабет, Майкл Говард Уайлдинг, названный так в честь мужа и брата, появился на свет 6 января 1953 года посредством кесарева сечения. Спустя месяц после его рождения Элизабет все еще была не в состоянии сниматься, однако студия продолжала выплачивать ей две тысячи долларов в неделю, ожидая, что Элизабет сбросит лишний вес. Когда же, по причине чрезмерной полноты, Элизабет упустила шанс сыграть главные роли в картинах «Все братья были храбры» и «Юная Бесс», она согласилась сесть на диету, чтобы затем предстать перед студийным начальством.

С помощью диеты Элизабет удалось-таки сбросить свой вес до ста семнадцати фунтов. Она успела как раз вовремя — МГМ» одолжила ее «Парамаунту» для участия в съемках «Слоновьей поступи», где она заменила Вивьен Ли, поскольку та перенесла нервный срыв. Прославившись на весь мир как Скарлетт О'Хара в «Унесенных ветром» и Бланш Дюбуа в ленте «Трамвай Желание», Вивьен Ли впоследствии стала жертвой маниакально-депрессивного психоза. За годы их совместной жизни с Лоренсом Оливье, она время от времени впадала в безумие, а во время натурных съемок, проходивших на Цейлоне, у нее начались галлюцинации. К моменту возвращения в Голливуд для завершения работы над картиной в звукооператорской Вивьен Ли была уже не в состоянии делать что-либо.

Благодаря физическому сходству двух актрис, выбор пал на Элизабет Тейлор, а иначе на всем проекте пришлось бы поставить крест. Впоследствии «Тайм» так прокомментировал эту замену: «Элизабет Тейлор, хотя и хороша собой, однако слишком молода и неопытна как актриса, чтобы сыграть роль, предназначавшуюся Вивьен Ли».

Когда Элизабет появилась на съемочной площадке, продюсер все еще никак не мог прийти в себя после шока, вызванного нервным срывом у Вивьен Ли.

«Даже после того, как Ли нас покинула, меня преследовали проблемы, — вспоминал Ирвинг Эшер. — Питер Финч продолжал без умолку трещать о своей огромной любви к Вивьен и их романе, который имел место на Цейлоне, а Эндрюс запил горькую, и нам частенько приходилось переносить съемки. Работать же с Элизабет было одно удовольствие. Она приезжала вовремя, хорошо знала свои реплики, проявляла завидное терпение к Эндрюсу и всегда стремилась ему помочь. Иногда он пребывал в таком плачевном состоянии, что мы были вынуждены снимать его со спины, а в их совместных сценах Элизабет брала инициативу на себя. Она была профессионалка до мозга костей».

Во время сеанса рекламной фотосъемки для «Слоновьей поступи» Элизабет пережила первый из череды пугающих случаев, которые будут преследовать ее на протяжении всей жизни. Она вместе с Питером Финчем и Эндрюсом сидела в джипе, а мощный вентилятор гнал в их сторону воздух, имитируя ураганные порывы ветра. Элизабет закинула назад голову, и ей в глаз попал крохотный заржавевший кусок металла. Врач вынул осколок и наложил на глаз повязку, однако позднее на месте раны появилась язвочка, потребовавшая хирургического вмешательства.

«Стоило мне моргнуть, как у меня сразу ужасно начинало чесаться в глазу, — вспоминала Элизабет. — Потом, когда ранка стала нарывать и из глаза потек гной, я пошла к доктору. Он все как следует осмотрел и сказал: «Милочка, у вас в глазу инородное тело». Другой врач зажал мне голову небольшими тисками и произвел операцию, чтобы извлечь это инородное тело. Оно глубоко впилось мне в глаз и там заржавело. У врачей была игла с малюсеньким ножичком на конце, и было хорошо слышно, как мне резали глаз. Звук ужасно похож на тот, когда кусаешь арбуз, только не так громко».

Элизабет описывала этот случай спустя десять лет. Она с огромным удовольствием смаковала подробности всех своих хворей и перенесенных операций. Впоследствии она совсем зациклилась на своих физических мелодрамах и даже хвасталась, что перенесла более тридцати хирургических вмешательств. Все ее интересы так или иначе связаны с ее нездоровьем, она была готова в мельчайших подробностях расписывать свои недомогания любому, кто согласился бы выслушать. Монтгомери Клифт, сам ипохондрик со стажем, умилялся ее извращенным пристрастиям. «Бесси Мей — единственная из тех, кого я знаю, у кого больше хворей, чем у меня самого», — говорил он.