– Ну, ты, генерал, хватил! Сейчас, что нам делать прикажешь? Ведь если это, правда и они встанут на внутреннем рейде в ваших водах – тяжко придется вашим колонистам. У вас ведь тут не фортификаций, ни орудий вдоль береговой линии.

– Ничего господство на море еще не о чем не говорит! Пусть только на берег попробуют десантом сунуться! – выпалил поручик с ожесточением. – В начальствующих кабинетах наших, могли бы это давно предвидеть и упредить усилением. Англичане ведь не впервой уже ищут повод задраться, что здесь на кромке империи, что во время польского восстания, когда пытались совместно с французами вмешаться в дела наши внутренние.

– Мы, генерал, тоже от англичан натерпелись, они не только ваши враги, но и наши тоже. У нас сегодня мир с ними не прочный, так что воевать придется и вам и нам.

– Значит, на том и порешим, что враг у нас общий и управу на него искать надобно совместно будет. Сейчас давай озадачимся, как и чем с судовой командой совладать? Как условия свои выставить и отстоять их твердо, ну и конечно не дать им, под любым предлогом объединится с караваном кораблей. И сделать все это надобно при любых условиях!

– У тебя, генерал никак план, какой-то созрел? Давай выкладывай, не томи уже.

– Все просто, Америка, я из того исхожу, что ежели и пойдут они на приступ, то атаковать с воды будут. А атаковать с воды, да еще при такой волне, дело не удобственное. Прицельно не выстрелить, а просто так палить они не будут – им шхуну беречь надобно, да и про гранаты наши они пока ничего не знают.

– Ты хочешь сказать, что мы все их лодки гранатами перевернуть можем? – подхватил с жаром американец.

– Верно, смекаешь, Америка! А за бортом водица уж больно злая, да и ветер с Арктики дует суровый.

– А ведь ты правильно говоришь, – со злостью прошептал Джон, – в мокрой одежде, да еще под огнем нашим, подняться на борт очень даже не просто. Ох, и хитер ты, генерал!

– Видишь, Америка, мы уже их победили, а они еще об этом не знают, – усмехнувшись, проговорил Орлов, выбрасывая окурок за борт.

– Выберемся из этой истории, приглашу тебя в гости. Познакомлю с писателем нашим Джеймсом Купером! Расскажешь ему о наших приключениях, глядишь, еще и в книжку попадем. А что?

– Про что же он пишет? – проговорил поручик, всматриваясь в огоньки факелов, мечущиеся по берегу.

– Про нашу войну с индейцами, про жизнь и подвиги наших поселенцев и военных. Ему сюжет про наши приключения понравится, вот увидишь!

– Хорошо, приглашение принимаю, только давай вначале отсюда выберемся. Степанов!

– Я, ваше благородие!

– Видишь, англичане по берегу заметались?

– Видать судовая команда вернулась, – отозвался тот, стоя у борта. – Я так смекаю, что и индейцы с ними пришли, вон, сколько факелов образовалось. Значит скоро в приступ, кинутся!

– Только им еще каноэ притащить надобно, – прошептал поручик, наблюдая за суматохой, возникшей на берегу. – Пойду я подремлю часок, а то что-то глаз соловеет совсем, да и ты время караула раздели и дай возможность свободным отдохнуть. Смекаю, что испытания нас ждут многотрудные, навряд ли потом время для отдыха выкроем. Да и провиант найдите, какой-нибудь, а то скоро не до еды будет!

Спустившись в низ, Орлов зашел в один из кубриков и в изнеможении повалился в один из гамаков. Но не прошло и часа, как его тревожный сон нарушил вошедший в кубрик Неплюев.

Держа над головой керосиновую лампу, он тихо пробормотал:

– Вот ты где, Константин Петрович, а у меня урядник револьвер отобрал и не отдает холера.

– Ну и правильно сделал, – буркнул поручик, – а то себя бы поранил или пристрелил кого-нибудь. – Что там враг поделывает?

– Враг костры зажег на берегу, наверное, утра дожидаются. А наган казак зря отнял, я ведь уже как огурец! Я может тоже, хочу в защите участие принять! Защищать так, сказать интересы нашей империи.

– Послушай, огурец! – выпалил Орлов, не открывая глаз. – Дай поспать! И сам бы проспался, для начала.

– Спят все кроме караула, а мне страшно, если честно…, вот я и пришел поговорить. Ты, Константин Петрович, во мне не сомневайся! Я всей душой за Родину, только в толк никак не возьму, зачем мы здесь жилы рвем, да муки такие принимаем. Оценит ли кто старания наши, как думаешь?

– Я здесь не ради крестов и почестей нахожусь, – со вздохом проговорил Орлов, – я здесь выполняю свой долг на кромке империи.

– Да тут врагов если начать считать, то окажется, что они не только на границах усердствуют супротив нас, но и в тылу нашенском засели.

– О чем это ты, Иван Иванович?

– Ну как же! Не может величие и могущество державы преумножаться, если в самой державе противники перемен идут в атаку яростную.

– Заблуждаешься, инженер, никто нынче открыто, по крайней мере, не рискнет защищать старое.

– Это я заблуждаюсь? – ужаснулся Неплюев. – Разве не видно, что из правительства постепенно удаляют основных разработчиков крестьянской реформы.

– Темный ты человек, Иван Иванович! Государь просто старается и надеется искренне, что сие приведет к примирению сословий.

– Для смягчения негодования со стороны дворян значит? Уж не такие ли как граф Шувалов согласятся идти на это самое примирение? – усмехнувшись, проговорил инженер. – Их таких противников не десятки и даже не сотни!

– Чего ты, Иван Иванович, наводишь тень на плетень? Шувалов просто начальник жандармов и как заглавный начальник третьего Отделения, он выполняет свой долг!

– А я считаю, что он просто воспользовался покушением на жизнь государя и через это сосредоточил в своих руках громадную власть. Или взять к примеру того же Каткова! А к его мнению, между прочим, прислушивается не только император, но и министры.

– Катков то вам чем не угодил, любезный? – сонно уточнил Орлов. – Хотя я, кажется, понимаю – за его жесткую критику нигилистов и либералов. А они же ваши любимцы.

– Да ему же уже под силу, смещать и назначать министров! – с раздражением выпалил инженер. – Он уже вовсю влияет на политику и заметь, Константин Петрович, не только на внутреннюю, но и внешнюю! Разве это правильно?

– Зря ты на человека наговариваешь. Он просто считает, что углубление реформ приведет к отрыву интеллигенции от народной жизни, в основе которой лежит идеал единения народа с царем. И если это произойдет, то привести это может к росту революционных брожений в обществе. Такие как Катков придают устойчивость всему нашему обществу, да и не предлагает он возвращаться к крепостной России.

– Да такие как он отражают только интересы дворянства! Уж извини, Константин Петрович, за прямоту.

– Эх, инженер, плачет по тебе Сибирь, ей Богу. Разговоры такие крамольные не доведут тебя до добра. Неужели ты этого не понимаешь? – сонно проговорил Орлов.

– Я просто уверен, что пройдет совсем немного времени и либеральное движение в России будет иметь огромный вес и влияние во всей империи! Да, да! И будет влиять значимо на политику не только правительства. Терпеть и ждать немного осталось.

– Да наше общество в империи, еще зело шатко и сыромяжно! – с раздражением возразил поручик. – О чем ты говоришь? О каком либерализме ты говоришь?

– Время нас рассудит, Константин Петрович, и пробужденное общество увидит такие высоты и дали, о которых мы, и помышлять не можем теперь.

– Дай мне поспать! Бессмысленно спорить о твоих либералах, которые даже не имеют поддержки в обществе. Иди я хочу спать, заодно и сам поспи!

Не прошло и нескольких часов тревожного сна, в который погрузился Орлов после ухода инженера, как в кубрик ввалился запыхавшийся урядник, выпаливший с порога:

– Все, ваше благородие, кажись на лодки грузиться стали! Не иначе как на приступ теперь двинут!

– Всех живо на палубу! – хрипло выкрикнул Орлов вскакивая.

– Всех уже поднял кроме вас и инженера.

– Инженера не трогай, все правильно, – буркнул поручик, – с него воин один черт никакой. Много лодок нагнали?