«Сколько же интересов столкнулось у этих далеких берегов? – с ужасом подумал Орлов. – Ну, конечно же, для иезуитов владеющих лучшими сахарорафинадными заводами и доходными серебряными рудниками в Мексики, расширения влияния американцев смерти подобно. Так ведь можно и контроль над торговыми путями потерять! Вот почему они так засуетились – им нужно понять, что следует делать на новых американских землях, что бы ни допустить этого. Их устраивала слабая колония Российской империи, с малочисленным и маломерным флотом, с немногочисленными гарнизонами в фортах. Ну конечно, для них в землях Аляски лежит ключ к их спокойствию в Мексике. Где все будут знать, что кулак святых отцов не ослабнет, даже если американские интересы и территории значительно увеличились. Знать и помнить об этом будут не только рабочие на сахарных заводах и рудниках, об этом будут помнить и племя Чикито, которое поставляет ордену воск, и племя Махос, которое заготавливает для ордена какао…»

Орлов не знал, сколько прошло время, в неопределенности и ожидании, лишь изредка нарушаемое стонами и криками арестованного матроса. Внезапно тягучий ход мыслей прервали, чьи-то осторожные шаги в коридоре, которые заставили поручика насторожиться – это определенно не были шаги солдата охранявшего гауптвахту. Прошло еще несколько томительных минут и в комнату, освященную тусклым светом керосиновой лампы, вошел вооруженный винчестером бородатый незнакомец. В огромной бобровой шапке, в овчинном полушубке, в валенках на ногах, он был похож скорее на одного из промысловиков. Прищурившись, он несколько минут рассматривал то одного, то другого арестованного, потом закинул винтовку за плечо и глядя, на Орлова тихо прошептал:

– Ты, что ли русский офицер будешь?

– Допустим, – отозвался тот вставая. – Чем обязан?

– Меня прислал освободить вас Георгий, как только прознал про ваш арест, – пробормотал незнакомец, пытаясь открыть замок. Освободить приказано и вывести за городскую ограду.

– Из Николаевской слободы? – не веря в происходящее, уточнил поручик.

– Точно так, меня Гаврилой кличут. Поспешать нам надобно, а то Тутукано никак не угомонится, уж как только староста с мужиками нашими не старается. Не успели мы вам, подмогнуть когда нехристи на штурм шхуны пошли, сорвало вас и в океан потащило. Георгий, да и мы с мужиками извелись все от жалости, что таких людей не уберегли. А тут прознали, что вы в городе объявились, только возрадовались, а тут новая напасть – узнаем, что вокруг вас такие страсти развернулись. Вот и отправил меня староста с мужиками к вам на подмогу, все можно выходить.

– А как же вам удалось через посты американские пройти? Да еще в саму казарму заявиться для моего освобождения?

– У капитана все люди на позициях, шериф с отрядом самообороны на причале, так мы дыру в частоколе проделали, отсюда недалече будет. Через нее и уйдем! А солдатик, что на крылечке на посту стоял, приморился видать. Я его легонько ударил, из него бодрость и выскочила. А где же урядник ваш? Георгий сказывал и его отбить надобно, а этот на моряка вроде похож.

– Не урядник это точно, – сокрушенно вздохнув, пробормотал поручик, – где он сейчас даже не знаю если честно.

– Так как же нам быть? Нам ведь поспешать надобно!

– Пошли, Гаврила, буду надеяться, что ему шериф поможет, ежели живы они еще с Розенбергом.

Перешагнув через обездвиженное тело караульного, Орлов со своим спасителем побежали, утопая по колено в снегу между домами к частоколу. Уже у самого лаза поручик вдруг остановился и тяжело дыша, проговорил:

– Знаешь, Гаврила, передай Георгию мою благодарность…, только я не могу пойти с тобой, извиняй за пустые хлопоты.

– Это почему еще? – растерянно пробормотал тот, озираясь по сторонам. – А, что я мужикам скажу, что на веслах нас ждут? Что я старосте скажу? Чего удумал то, ваше благородие?

Орлов поморщился и, отдуваясь, от быстрого бега проговорил:

– Не по совести это, Гаврила, солдат американских под пули да стрелы ставить…, да за спины их прятаться. Не заслужили наши союзники такого, да и передай Георгию, что поручик Орлов всегда платил по своим счетам, и никогда не бегал как заяц от неприятеля. Передай старосте, что бы ни поминали раба божьего лихом.

– Ну, как знаешь, офицер, – проговорил Гаврила, пожав плечами, – одно могу сказать…, ежели сгинешь, в расстройстве все наши мужики будут. На вот, хоть револьвер возьми! Какая никакая, а все ж подмога будет.

Попрощавшись с посланцем из Николаевской слободы, Орлов поднял воротник полушубка и медленно побрел к виднеющейся сторожевой вышке.

– Ну, что мистер, Орлов, пожалуй, это твой последний выход, – пробормотал он, оглянувшись по сторонам. – Последняя возможность показать всем, как умирает русский офицер, дерясь в меньшинстве, с остервенением, до самой крайности, как и на Севастопольских редутах. Эх, прав был урядник – не заладилась наша батальница изначально, не ко времени землица эта стала для империи в тягость. Жаль, что маменька с сестренкой, так и не узнают, где сгинул поручик Орлов… Хотя может это и к лучшему, итак смекнут, что погиб раб божий, как велят артикли военные.

Уже когда до сторожевой вышки осталось около сотни шагов, его остановил окрик часового:

– Стой! Кто такой? Поручик остановился и, оглядевшись по сторонам, не громко крикнул:

– Я, поручик Орлов! Отведите меня к капитану Смиту!

Из-за огромной кучи рубленых дров показалась фигура солдата, который медленно двинулся навстречу, держа поручика на прицеле. Подойдя поближе, солдат навел ствол винтовки на грудь задержанного и с ненавистью проговорил:

– Из-за тебя говорят, двоих наших зарезали, говорят, что ты и помощника инженера пристрелил, и аборигены из-за тебя к городу подошли,… Может тебя пристрелить просто, что бы ты больше беду не приносил? Как думаешь?

Орлов прищурившись, посмотрел на красное, обветренное лицо молодого солдата и, кивнув, сказал:

– Можно конечно и пристрелить, только я за тем и пришел, что бы от стен города беду отвести. Покличь лучше капитана Смита, или проводи меня к нему.

В этот момент от кучи дров отделилась фигура второго часового, который молча, подошел к товарищу и тихо буркнул:

– Давай я его к Смиту отведу, а уж он пусть и решает, что с этим русским делать.

Капитан Смит, находившийся на сторожевой вышке, еще издали увидел, кого ведет его солдат. Он быстро спустился, вниз прыгая через ступеньку и подбежав к задержанному выпалил с яростью:

– Никак сбежать решил мистер, Орлов? Я ведь тебя и пристрелить могу, прямо сейчас по закону военного времени! Как из-под замка вышел? Что с часовым?

– Я, пришел сам, – устало проговорил поручик, глядя на ствол револьвера направленного ему в лицо. – Часовой уже, наверное, в себя пришел, ничего с ним не случилось. А я пришел помощь свою предложить, что бы упредить гибель ваших людей и разорения города.

– Никак за сторожевой забор выйти хочешь? – криво усмехнувшись, уточнил Смит, пряча револьвер.

– Именно это я и хочу сделать, – отозвался Орлов. Глядя на перекошенное от злости лицо капитана.

– Невероятно! Думаешь, твое благородство аборигены или мои солдаты оценят?

Поручик внимательно посмотрел на помятый синий мундир капитана, выглядывающий из под полушубка. На его черные штаны, с желтыми лампасами и тихо сказал:

– Да, плевал я на то, что кто-то скажет о моем поступке. Для меня главное, что индейцы уйдут от стен городских, жизнь в городе вновь войдет в свое привычное русло, не это ли главное? Я уже не говорю о жизни ваших солдат, капитан, которым тут и так приходится не сладко.

– Там ведь тебя мистер, Орлов, смерть ждет лютая!

– Ну, прежде я думаю до головы этого бесноватого Тутукано добраться, а что будет потом – это уже не столь важно.

Капитан оценивающе посмотрел на Орлова и, усмехнувшись, проговорил:

– До головы этого Тутукано, голыми руками добираться будешь?

Поручик достал из кармана револьвер и, отряхнув, его от табачных крошек сказал: