— Ты знаешь, сколько будет стоить такси до станции?! Ты не знаешь цену деньгам! Ты эгоистка! У тебя никогда не было ни сестер ни братьев, ты всегда была занята только самой собой! Почему ты ни разу не предложила мне принять ванну первому?!

Подъехало такси. Куда? В Слау — там жила Ирина. Внезапно Марину охватила радость: все к лучшему!

Оставив вещи у Иры, Марина уехала в Москву проведать маму, найти новых жильцов для своей квартиры (прежние съехали) и быстрее назад: в конце июня начиналась ее работа в Королевском музее Лондона. Она позвонила своей московской мудрой Кате. Та приехала — роскошная женщина за рулем огромной тойоты. Катя давно ушла из музея, сделала карьеру в нефтяном бизнесе. Двух девочек растила одна. С их отцом расставалась дважды — после рождения старшей и сразу после рождения младшей, уже навсегда. Тот с дочерьми не встречался. Катя опять, как и раньше, — с женатым мужчиной.

— Марина Михайловна, может быть, все еще можно уладить? Такой мужчина. И видно, что он знает и ценит, что имеет.

Катя рассматривала фотографию, сделанную в первый год их совместной жизни.

— Умница ты моя, верное слово нашла. Этот мужчина ценил меня, когда имел. Сделала шаг в сторону от него к самой себе — стала ему врагом. Но разве можно иметь любовь? Ты как считаешь?

Что могла считать умница и красавица Катя, которой в жизни удавалось все, кроме хорошей семьи со своим персональным мужем?! Семьи, в которой она была бы единственной женой единственного мужа.

Вопрос про «иметь любовь» был риторическим. Конечно, нельзя. Если бы было можно, не создали бы все народы мира столько сказок, где злодеи не просто похищали красавиц, чтобы «иметь», а пытались завоевать их сердце, пленить, очаровать. Да хоть, Черномор в «Руслане и Людмиле».

Оставшись одна, Марина все никак не могла успокоиться:

«Если уж молодой Кате не дается семейное блаженство, то о чем мечтать мне?! Я не создана для блаженства на длинную дистанцию. Enough is enough![90] He я первая, не я последняя. Даже красавица поэтесса сходила с этой дистанции…»

Марина бросилась искать книжку стихов Беллы Ахмадулиной — должна же быть где-то… Вот:

Смотрела в окно, за которым было так много старой Москвы, тесной и полной жизни. Любила это всегда. Со многим расставаться было грустно. Стряхнула с себя грусть: «Cheer up![92] Сама себе, по крайней мере, я могу гарантировать отсутствие разочарований и свободу передвижения. Столько еще интересного я не видела в моей Британии».

Те из московских друзей, кому Марина рассказала, что рассталась с мужем, говорили: «Ну, теперь вернешься, что тебе там делать одной?! Здесь и квартира у тебя вон какая, и работу найдешь в музее — не в своем, так в другом, — с твоим опытом тебя должны взять». Была ли у Марины мысль вернуться? К ее большому стыду, не было. Почему к стыду? Потому, что однажды об этом ее спросила мама…

С мужем или без мужа, но она хотела жить в своей новой стране. Пусть не так, как было задумано вначале, пусть опять одна… Было твердое знание, что жизнь в Москве она уже отжила, отцвели для нее московские хризантемы, теперь в ее саду — английская роза. И на вопрос, который задавался или подразумевался («кому ты там нужна?»), она без колебаний отвечала: «Там я нужна себе!»

К Марине вернулась ее энергия. Эмоций никаких — только действия. Два дня, что жила у Иры, обзванивала агентства недвижимости. Съездила в Лондон, посмотрела пару-тройку квартир — ужас, что предлагали за те деньги, которые она могла себе позволить платить. В конце второго дня у метро Kilburn нашла недорогую студию с кухонькой и душем. Комната чистенькая (при ней заканчивали красить стены и потолок), десять минут до метро, и прямая линия до Green Park, недалеко от которого место ее будущей работы.

Чтобы арендовать квартиру, от жильца требовались рекомендации с места работы или от уважаемых людей и счет в банке. Счет был, а вот рекомендации… Помог младший сын, работавший в московском офисе иностранной фирмы, — рекомендатели нашлись. Старший сын перевел деньги для того, чтобы заплатить депозит за месяц и еще кое-что на обустройство. «Бедные мои ребята, пришлось им все рассказать, но они молодцы, проявили себя как мужчины».

Квартира сдавалась без мебели. Нужно было срочно купить необходимое. Пошла на главную улицу — High Street[93]. Да-а, это не Виндзор… Да и Лондон ли это?! Таким она представляла себе Каир, в котором никогда не была: дешевые магазинчики «Only £1»[94], лавчонки с вывесками на арабском языке, пабы, не вызывавшие никакого желания в них заглянуть, запах восточных пряностей, странного вида явные «неангличане», подпиравшие фонарные столбы… И вот они, дамы несмелые, косяками идут по улице, демонстрируя то, чем их богато одарила природа и фаст фуд. «Да, пожалуй, хорошо одеваться для этой улицы не надо, опасно даже: „Чужой среди своих“», — посетила Марину мысль.

Ее новое жилье было в десяти минутах ходьбы, но какая разница! West Hampstead, как ей объяснил молодой сотрудник агентства, — это в прошлом место, где жили университетские преподаватели, средний класс. Оно было застроено хорошими викторианскими и эдвардианскими домами. Еще недавно район был известен как излюбленное студенческое место, где студенты снимали комнаты с общими удобствами.

Дом, где поселилась Марина, был викторианский, построенный, наверно, в конце XIX века (королева Виктория жила и правила так долго, что понятие «викторианский» в стилевом отношении довольно разнообразно), несомненно, для одной семьи. Ловкий владелец дома «нарезал» в нем больше двадцати маленьких квартирешек-комнатушек и сдавал их, благо место было бойкое. Маринина студия в своей прошлой жизни наверняка была гостиной — очень высокие потолки с сохранившейся лепниной — есть на что смотреть, лежа в кровати, — огромное «французское» окно — дверь в сад. Громко сказано — сад общий, communial, но есть возможность выгородить достаточно изолированный кусочек («Займусь садоводством!») Марину очень удивило то, что в голой комнате были темные бархатные шторы во всю высоту и ширину стены. Может быть, сохранились от прежних времен?

Вечером в дверь постучали. Сосед. Зовут Карлос. Под мышкой — маленький телевизор:

— Мы с женой съезжаем с квартиры, остается ничейный телевизор, не нужен?

— Очень нужен. Большое спасибо.

— Но за лицензию платить надо.

Оказалось, чтобы пользоваться телевизором, нужно ежемесячно платить двадцать пять фунтов, которые после полугода снижаются до двенадцати с полтиной. Освобождаются от уплаты только старики старше семидесяти пяти лет. Марина еще не успела подключиться к антенне, как получила предупреждение на фирменном бланке: «Не заплатили? Ревизор у вашего порога!» И так далее, включая угрозу судом. Позвонила, открыла счет, заплатила.

Марина купила кровать за полцены (матрас хороший), два сборных шкафа из парусины (дешево и стильно), парусиновое же раскладное садовое кресло (дешево и сердито). Кто-то выбросил из дома напротив высокий резной индийский столик со сломанной ногой, и она подобрала его под покровом ночи (капля экзотики). Черный деревянный стул со скидкой в семьдесят процентов купила просто так — потом разберемся. И еще ковер. Звучит гордо, на самом деле — синтетический палас за двадцать пять фунтов из хозяйственной лавки, но какой на нем узор! Сметливый изготовитель тщательнейшим образом воспроизвел старинный туркменский орнамент с равномерно распределенными по полю восьмисторонними медальонами — гелями (цветками, по-туркменски), за что честь ему и хвала!