— Я смотрю, завтрак у нас похлеще вчерашнего, — дергая за рычаг кровати и приподнимаясь, весело сообщил он. — Хотя и вчера было неплохо. Вы каждый день меня так кормить собираетесь?

— Это опять ужин, — сказала Алевтина, опуская поднос на стол. — Поешьте и одевайтесь. Я вернусь через пятнадцать минут, вы должны быть готовы.

— К чему готов?

Но дверь уже затворилась, знакомо щелкнул ключ. На стуле рядом с кроватью лежала аккуратно сложенная синяя пижама. Максим Данилович выбрался из-под одеяла, облачился. Пижама была не совсем его размера, но зато она была теплой, и штаны не падали, широкая резинка туго охватила живот. За окном ночь. Шоссе освещено, но окна в новостройке не горят. Он опять проспал, похоже, целые сутки.

Он еще не успел закончить свой ужин (бифштекс на этот раз оказался вполне приличным, а кофе просто раскаленным и крепким), когда опять появилась Алевтина.

— Покойников не боитесь? — спросила она.

— Нет, а почему я должен их бояться?

— Если не боитесь, тогда пошли. Предстоит большая работа, а у нас с вами всего три часа времени.

— Какая работа будет? — послушно следуя за ней по полутемному высокому коридору, спрашивал он. — Нет, я согласен на любую. Просто хотелось бы знать, что за работа.

— Натурщиком! — Она надавила кнопку. Бесшумные, как и их собственные шаги, растворились двери скоростного лифта. — Устраивает?

В лифте оказалось прохладно и в сравнении с коридором очень светло. Прямо перед Максимом Даниловичем было большое зеркало, и, пока продолжался спуск, он имел возможность изучить свое отражение. Оказывается, он сильно похудел, щеки бледные, запали, скулы вылезли уродливо вперед. Сопутствовавшая все последние годы его собственному изображению пьяная опухлость начисто отсутствовала, только губы дрожали так же, как и всегда с похмелюги.

Желтый квадратик скользил по узкому световому табло над дверью, лифт двигался вниз. На цифре «один» включила что-то на щитке, и кабина пошла дальше.

«Конечно, вниз. В подвал… Куда же еще меня ночью везти? В морг!»

— Мы в морг? — пригибаясь, иначе было под трубами не пройти, спросил он, снова следуя за своей провожатой.

— В морг! — подтвердила она.

Метров через двадцать Алевтина остановилась. Сухая длинная ладонь нажала на ручку двери, металлические створки распахнулись, и Максим Данилович оказался стоящим посреди большого низкого зала. Алюминиевые эмалированные дверцы, гудение. Холодок, идущий от белого кафельного пола. Морг был обширный, в таком можно разместить и семьсот, и тысячу человек, еще место останется.

7

В кафельной стене оказалась еще одна металлическая дверь, они вошли в небольшой хорошо освещенный бокс. Посредине бокса стоял металлический стол, на столе лежал голый человек. Не сразу, не в первую секунду Максим Данилович сообразил, что этот человек давно уже мертв. Сбили с толку щетина на щеках и длинные свалявшиеся волосы. В углу он заметил груду одежды, вероятно, ее недавно разрезали и содрали с мертвого тела. Какое-то коричневое кашне клубком. Кожаная куртка. Торчал вверх двумя расходящимися черными лоскутами распоротый сапог. Рядом валялись дешевые часы.

Кроме металлического стола и грязной одежды были еще два высоких табурета на колесиках. На одном из табуретов лежала плашмя небольшая грязная палитра и запечатанная коробка с краской, там же несколько скальпелей, тюбики с клеем и набор кисточек. Среди кисточек валялся скальпель. Рядом со столом стоял небольшого роста худой человек. В синем фартуке, туго повязанном на халат, он выглядел настоящим мясником.

— Я пошла! — сказала Алевтина, прикрывая снаружи дверь. — У вас в распоряжении два часа!

— Макаренко! — представился молодой человек, похожий на мясника. — Я ваш скульптор.

Он не протянул руки, и его нисколько не задело то, что Максим Данилович никак не ответил на приветствие. Имя вызвало неожиданную ассоциацию, картинку, лицо из прошлого. Макар Дмитриев. Сколько лет назад?! Этот скульптор совсем не был похож на лейтенанта. Что только в трезвую голову лезет?

— Вы когда-нибудь позировали на портрет? — спросил мясник-художник, демонстрируя крупные желтые зубы.

— Только в фотографии!

— Правила простые, — сказал он. — Пока я работаю, вы сидите неподвижно. У нас с вами маловато времени, а работа большая. Вот из этого сырья, — он указал на обнаженное тело, лежащее на железном столе, — я должен создать ваш портрет. В живописи, как и в скульптуре, что главное, знаете? Сходство! Должно быть абсолютное сходство. Так, чтобы ваша жена не догадалась! — Он гадко подмигнул, левый краешек его губ загнулся вниз. — Так что не будем терять драгоценных минут.

Послушно Максим Данилович устроился на предложенном табурете, противный скульптор вынул из кармана своего грязного фартука резиновые перчатки, натянул их и только после этого, взяв свою модель одной рукой за затылок, а другой за подбородок, поставил голову в нужное положение.

— Вот так будете сидеть. Еще раз повторяю, не двигаться! — Он, как хирург перед операцией, поднял руки, плотно упакованные в желтую резину, указывая растопыренными пальцами в потолок, и наклонился к трупу. — Ну что же, пожалуй, начнем!

Только теперь Максим Данилович заметил, что из тощего желтого горла мертвеца неприятно торчала стеклянная трубка. Небольшими щипцами с резиновыми насадками Макаренко прихватил эту трубку за конец и коротким движением выдернул.

— Глаза закрыть можно? — спросил Максим Данилович.

— Закройте!

Судя по скребущему звуку, скульптор-мясник сдирал скальпелем с мертвых щек щетину. Желая голосом перекрыть этот гадкий шорох, Максим Данилович спросил:

— Его вместо меня похоронят?

— Помолчите, я должен сосредоточиться! — зло сказал скульптор. — Я скажу, когда можно будет говорить!

«Может, не надо было мне бумажку подписывать? Может, зря я все это? Ведь так и не спросил снимки. Может, ничего у меня нет. Просто дурят они меня с опухолью. Хотят использовать для своих целей и дурят. Им нужен для чего-то опытный водитель, понятно, но не слишком ли большие затраты? Нельзя, что ли, проще? Что-то здесь другое, а что вот, понять бы? Обратного пути у меня нет. Потерплю пока. Там посмотрим, что за работа будет. А то, что меня официально похоронят, это неплохо даже, как ведь в молодости мечтал на собственных похоронах погулять. Все плачут, а мне смешно. Дурак, конечно, был, молодой, но все равно любопытно».

Шея в неподвижности затекла, и, не имея возможности подвигать головой, он открыл глаза. Скульптор, оказывается, уже закончил свою работу. Лицо мертвеца на столе изменилось совершенно. Губы стали ярче, щеки выдувались туго вверх, уложенные и покрашенные волосы влажно блестели. Мясник теперь занимался кистями рук, он смазывал чем-то пальцы мертвеца по одному и потом прилепливал что-то. Максим Данилович обратил внимание, что скульптор боится каждого своего прикосновения.

— Снимите крестик, — попросил он. Не глядя, протянул руку.

Максим Данилович снял крестик и положил его на резиновую перчатку.

— Теперь кольцо!

«Надо было мне все это возвращать, — подумал он. — Или доктор просто не понял, что без кольца меня жена не опознает? Нет, все этот доктор знает, психолог. Цветы, коньяк, бифштекс. Все он правильно рассчитал. Куда я денусь? А этот чего-то сильно боится. — Наблюдая за тем, как мясник надевает на безымянный палец трупа его обручальное кольцо, Максим Данилович утвердился в своей догадке. — Работает, будто заразы боится. Будто живая чума перед ним в пробирке. А ведь по виду бывалая сволочь. Интересно, чего же он может так бояться? Что в этом мертвеце такого неприятного, что у художника аж сопли от страха потекли?»

Когда работа была закончена и мясник-художник отступил на несколько шагов, желая оценить ее со стороны, Максим Данилович наконец также увидел все в целом. Бросилась в глаза татуировка на руке трупа. Синий якорь в объятиях морского зверя.