Мелетий Смотрицкий был автором грамматики языка литвинов и русинов ВКЛ, изданной в 1619 году. Обращаю внимание читателей на то, что Ломоносов для создания своей «российской грамматики» (то есть в нынешнем смысле «литературного русского языка») изучил три иностранных грамматики: церковнославянскую (древнеболгарскую), русинскую (беларуско-украинскую) и латынь. Это к вопросу о том, «чья грамматика старше».
Моя точка зрения такая: влияние соседних языков друг на друга — дело абсолютно естественное, а не «противоестественное», как считают авторы из Москвы.
Это обоюдное влияние, в нем нельзя видеть «испорченность одного языка другим», потому что язык вообще в принципе не может быть чем-то «испорчен». Язык существует вне категорий «хорош» или «плох», он инструмент общения и не более того.
В ЧЕМ СУТЬ ТЕРМИНА «ОПОЛЯЧЕННЫЙ ЯЗЫК»?
Изложу свои возражения кратко по пунктам.
1. Изначально ляшский язык региона Кракова — это славянский язык (близкий к праславянскому «койне»), на котором говорили также славяне Полабья и жители Новгорода Великого. Экспедиция академика В. Янина (конкретно профессор МГУ А. А. Зализняк по материалам раскопок 2002–2005 гг.) установила, что язык новгородских берестяных грамот — это язык лехитской языковой группы.
Уже одно это доказывает нелепость термина «ополяченный», так как язык Новгорода и Рюрика, то есть «древнерусский», язык Полабской Руси ободритов — это в чистом виде ляшский язык.
2. Язык Московии — это не русский (рутенский в немецких хрониках) язык Полабья и Новгорода, а солунский диалект болгарского языка (он же церковнославянский и «древнерусский»). Его родина — территория нынешней Македонии, уже по одной этой причине он не имеет никакого отношения к беларусам (литвинам), ляхам и русинам (украинцам).
Обращаю также внимание, что Русь Киева и Полабская Русь с ее колонией Новгородом — это две разные Руси с разными языками: Новгородская экспедиция академика Янина показала при анализе берестяных грамот, что один русский язык (Киева) был родственен южным славянским языкам, а второй (Новгорода) — западным.
3. Нынешний польский язык стал пшекающим после объединения ляхов Кракова с западными балтами — мазурами Мазовья. В результате смешения двух этих языков и появился нынешний польский язык — балтославянский. Произошло это в XVI–XVII веках.
4. Нынешний польский язык сегодня так же мало похож на ляшский древнего Кракова, как беларуский — на язык древнего Полоцка. Поэтому возникает вопрос: «а кто ополячил ляхов, отчего у них сейчас совсем другой язык?».
Ответ заключается в том, что долгое время европейские страны использовали в качестве государственных языков фактически два: латынь и церковнославянский (солунский), оба «мертвые». Но в XVII–XVIII веках, с началом становления наций, возникают национальные языки. Так и в Польше польский язык заменил латынь в качестве государственного.
Такие процессы шли в разных странах по одной и той же схеме. Поэтому не надо выдумывать, что, дескать, русский язык не претерпел изменений, как в Польше, Беларуси и Украине при становлении там национальных языков. Точно в такой степени изменился и русский язык — его создавали Феофан Прокопович (1681–1736), Василий Тредиаковский (1703–1768), Михаил Ломоносов (1711–1765) и Александр Сумароков (1717–1777).
Удивительное «совпадение» заключается в том, что переход беларусов и украинцев от «древнерусского языка» на свои национальные — точно совпадает по времени с отказом от церковнославянского языка, когда церковные книги были переведены на национальные языки. В ВКЛ первым сделал это Франциск Скорина, издав «Библию Русскую» как замену предыдущей Библии на болгарском языке (церковнославянском): фактически предыдущая Библия РПЦ являлась «Библией Болгарской».
Аналогичная реформа языка произошла с задержкой и в России, где тоже (но гораздо позже Литвы-Беларуси и Руси-Украины) издали Библию на своем «московском наречии». Удивляет полная «слепота» российских историков и лингвистов, которые не видят в этом «третий акт» «отказа от древнерусского языка» как церковно-славянского — уже со стороны русского языка.
В 1778 году в Москве была издана брошюра филолога Федора Григорьевича Карина «Письмо о преобразителях российского языка». Он писал:
«Ужасная разность между нашим языком («российским») и славянским часто пресекает у нас способы изъясняться на нем с тою вольностию, которая одна оживляет красноречие и которая приобретается не иным чем, как ежедневным разговором… Как искусный садовник молодым прививком обновляет старое дерево, очищая засохлые на нем лозы и тернии, при корени его растущие, так великие писатели поступили в преображении нашего языка, который сам по себе был беден, а подделанный к славянскому сделался уже безобразен».
Подчеркиваю: беден и безобразен, а «великим и могучим» он стал после модернизации в виде отказа от церковнославянского языка — то есть солунского диалекта, он же «древнерусский».
5. До XVI века беларуского языка не было: документацию вели на церковнославянском или волынском диалекте, а население говорило на славянизированных диалектах балтских языков ятвягов, кривичей, дреговичей. С XVI века в три этапа происходит распространение на территории нынешней Беларуси волынского диалекта, который при смешении с местными балтскими диалектами и создал беларускую мову: сначала в Берестейской земле (исторически — это Волынь) и Полесье, затем на Белосточчине, Гродненщине и Минщине, затем на Востоке Литвы-Беларуси.
Так что тут двойная выдумка про «ополячивание»: до рождения беларуской мовы мы говорили на балтских диалектах, вовсе не на болгарском (церковнославянском), а славянизированы были Волынским диалектом, вовсе не ляшским и не польским.
Почему беларуский язык похож на новый польский язык? Да потому что мазуры — тоже балты, как и наши предки. У нас общий западнобалтский субстрат. Новый польский и беларуский языки похожи по той причине, что они сами по себе балтославянские.
6. Теперь о языке московитов. Во-первых, это никакой не «русский» язык. Авторы Грамматик ВКЛ русским языком называли язык Киева и четко указывали — не путать со «славянским», то есть церковнославянским, солунским. Например, они писали, по-русски «мова» и «мовить», а по-славянски «язык» и «говорить». И т. д.
Мелетий Смотрицкий, беларуский просветитель, работавший в Вильно и Киеве, автор изданной в 1619 году «Граматіки словенскія правильное синтагма», задолго до «революционера» русской лингвистики Ломоносова, создателя грамматики российского языка, разработал научные основы языка русинов. Как и в Грамматике Л. Зизания, он четко отличал болгарский церковный язык от нашего:
«Словенски переводимъ: Удержи языкъ свой от зла и устнъ своъ же не глати лети. Руски истолковуемъ: Гамуй языкъ свой от злого и уста твои нехай не мовятъ здрады».
Ясно абсолютно (как и дальше по его книге), что русским языком автор считает нынешний украинский язык. Вовсе не язык Московии. «Нехай», «мовять», «здрады» — это беларуско-украинские слова, которые Мелетий Смотрицкий называет «переводом на русский язык».
Во-вторых, огромная часть базовой лексики московитов является тюркской, в том числе обозначение практически всех предметов народной одежды, распространенные слова типа «деньги» (от тэньге), «хозяин» (от ходжа), «товарищ», «базар» и т. п. и т. п.
По грамматике нынешний «русский» язык — полуфинский. Это неудивительно при финском субстрате русского этноса. Окающая финская фонетика. Вместо индоевропейского и славянского «я имею» (по-беларуски «я маю») — форма «у меня есть», так как в финских языках нет глагола «иметь», там этот глагол заменен конструкцией с «быть». И т. д.
Доктор филологических наук, профессор В. К. Журавлев анализировал в журнале «Русская речь» (1972, № 3) финскую составную в русском языке. Он писал, что русский этнос — это в огромной мере этнос русифицированных финнов, из которых многие народности (Мурома, Меря, Мещера и т. д.) полностью русифицировались, не оставив даже своих языков. В. К. Журавлев отмечал: