— Я не хочу говорить об этом. А теперь слезь с меня, — я протискиваю руки между нами и давлю ему на грудь.

Он вздыхает и скатывается с меня. — Хорошо, не говори, но это не значит, что ты можешь снова сбежать от меня. Я буду преследовать тебя на этот раз, — угрожает он и, подмигивая, встает с кровати. — Одевайся, я встречу тебя на подъездной дорожке. Ты должна навестить Грейди сегодня.

— Нет, спасибо, — отказываюсь я и натягиваю одеяло на голову. — И я говорила тебе прошлой ночью, что у меня есть дела на сегодня. Кроме того, разве ты не страдаешь от похмелья после прошлой ночи? Ты был просто в хлам.

— Не делай этого, — говорит он, раздраженный. — Не притворяйся, будто ты по-прежнему способна проникать вглубь меня. Тебя не было в течение восьми месяцев, и многое изменилось.

Я потеряла дар речи. — Миша, я....

— Давай, выбирайся из постели. Ты навестишь Грейди, хочется тебе этого или нет. — Он сдергивает с меня одеяло и бросает его на пол, и теперь я лежу перед ним в своих клетчатых шортиках и обтягивающем топе, под котором нет лифчика. Он окинул меня долгим взглядом, с темной, похотливой вспышкой в глазах, и мурашки побежали по всей моей коже.

Я прикрыла себя руками. — Не собираюсь к Грейди. Я только вернулась домой, и у меня здесь есть свои дела.

— У него рак, Элла. — Он отступил к двери, засовывая руки в карманы потертых джинсов. — Так что подними свою своевольную, страдающую от раздвоения личности задницу из постели и навести его, пока еще можешь.

Мои руки опускаются по бокам от меня, как только я сажусь. — Почему никто не рассказал мне?

— Если бы ты хоть кому-нибудь сообщила, где ты была, то мы бы тебе рассказали, — произнес он. — Хотя, я уверен, твой отец знал, где ты была, просто он никогда никому не скажет.

Я этого и не отрицаю.

— Более того, я сообщил тебе это в голосовой почте, которую оставил вчера, — сказал он, глядя на мой телефон, лежащий на столе. — Но полагаю, что ты даже не прослушала её?

Я покачала головой. — Нет, я была слишком удивлена тем, что увидела твой номер на экране.

Он кусает кольцо в губе. Миша всегда так делает, когда нервничает. — Да, тебе, наверное, следует просто удалить его. Думаю, ты еще не готова для этого.

Мой взгляд устремляется к телефону. Что, черт возьми, происходит? Я поднимаюсь с постели, выгибаю спину и потягиваюсь, как кошка. — Насколько плох Грейди?

Он сглатывает с трудом. — Он умирает, так что ты должна одеться и позволить мне отвезти тебя повидаться с ним.

Я начинаю возражать, но переосмысливаю свою первоначальную тупость. Грейди часть моего прошлого, от которого мне никогда не удастся сбежать. В какой-то момент, он был как отец для нас с Мишей. Я даже однажды звонила ему из Вегаса, хотя не сказала, где нахожусь.

Я киваю. — Дай мне одеться, я буду снаружи через секунду.

— Увидимся внизу, — подмигивает он и исчезает в коридор, оставляя дверь за собой широко открытой.

Лила быстро вскакивает с постели, прижимая простынь. — О, черт. Что это было? Я имею в виду, он влез сюда через окно посреди ночи, и просто забрался к тебе в постель.

— Именно это он и сделал, — я открываю окно, впуская легкий ветерок. Пряди волос развеваются вокруг моего лица. — О, нет.

Лила вытягивает руки над головой. — Что случилось?

Я неохотно смотрю на нее. — Думаю, кто-то, видимо, спутал твою машину с холстом.

Она выпрыгивает из кровати, отталкивает меня с пути локтем, чтобы посмотреть на ущерб, нанесенный ее красивому, практически новому «Мерседесу». — Моя бедная крошка!

Я вытаскиваю юбку и розовый топ из сумки. — Одевайся, и пойдем проверять повреждения.

Она дуется. Похоже, будто она может сейчас заплакать. — Я не могу так ехать домой. Родители убьют меня.

— Я знаю много людей, которые могут привести ее в порядок для тебя, — говорю я, открывая дверь. — Или знала, но уверена, все осталось по-прежнему.

Она кивает, и я иду умываться в ванную на первом этаже, игнорируя ванную на втором. Включаю душ так, что зеркало запотевает и скрывает мое отражение. Расчесываю волосы, пока они, наконец, не развеваются абсолютно естественно. Затем наношу легкий оттенок блеска для губ и выхожу из ванной, но сталкиваюсь с отцом на лестнице.

— Когда ты приехала? — его дыхание пахнет джином, и глаза красные. Его щеки впали за последние восемь месяцев, а кожа сморщилась, словно из-за язв. На исходе сорока лет, он выглядит примерно на шестьдесят.

— Прошлой ночью, — говорю я ему, беря его за руку и помогая подняться. — Я была в кровати еще до того, как ты вернулся.

Он похлопывает меня по спине. — Хорошо, я рад, что ты дома.

— Я рада быть дома, — лгу я, улыбаясь, когда мы достигаем самого верха ступеней.

Отец убирает свою руку из моей и трет шею. — Тебе что-нибудь нужно? Например, помощь, чтобы перетащить твои коробки.

— Думаю, я справлюсь сама, но все равно спасибо, — отказываюсь я, выставляя руку, когда он шатается в сторону лестницы.

Он кивает и его взгляд плавно движется к ванной, дальше по коридору. Отец, возможно, думает о том, как сильно я похожа на нее. Ему больно смотреть на это, по крайней мере, он сказал так в тот вечер, когда я отправилась на мост.

— Думаю, мы поболтаем с тобой позже. Может, сможем пообедать или что-то в этом роде, — не давая мне времени на ответ, он зигзагом прошел по коридору в свою комнату и захлопнул за собой дверь.

Мой отец начал пить, когда мне было около шести, спустя несколько месяцев после того, как моей матери поставили диагноз биполярное расстройство. На тот момент, его привычка выпивать не была такой плохой. Он, бывало, проводил несколько ночей в баре и иногда на выходных, но после смерти матери, водка и пиво прочно вошли в наши жизни.

Когда я возвращаюсь в комнату, Лила одета в желтый сарафан, со светлыми кудряшками и чрезмерно большими солнцезащитными очками, скрывающими глаза.

— Я чувствую себя дерьмово, — заявляет она, положив руки на бедра.

— Это место производит такой эффект на многих людей, — я хватаю свой телефон, отмечая мигающую лампочку голосовой почты, когда надеваю вьетнамки.

Мы выходим на улицу, оставляя позади задымлённый воздух, и шагаем в ярком солнечном свете в окружении декораций из изношенных домов и квартир. Окрестность полна оборотов мотоциклетных двигателей, и вдалеке слышатся отзвуки ссор влюбленных, и Миши нигде не видно.

Давным-давно, я чувствовала себя как дома, когда считала нормальным уличные гонки и беспризорное существование, но теперь ощущала себя потерянной.

Лила начинает грызть ногти, когда в ужасном изумлении смотрит на машину.

— Вблизи это выглядит еще хуже.

Я обхожу ее машину со сложенными руками, оценивая ущерб. Похоже на корзину с фруктами, только вместо фруктов, она переполнена намеками и красочными словами. Я на грани смеха. — Они находят тебя хорошенькой.

Она качает головой. — Это не смешно. Ты знаешь, сколько будет стоить исправить это?

Отец Лилы - юрист, большая шишка в Калифорнии. Ее родители всегда присылают ей такие вещи как одежда, деньги и машины. Она никогда не работала, ни одного дня в своей жизни, и сделала тяжелыми для меня те времена, когда я работала официанткой в «Аплби»¹³, умоляя брать выходной, чтобы ходить с ней на вечеринки.

— Итак, что нам делать? — она скоблить зеленую краску на фаре ногтем.

Я указываю на улицу. — Здесь неподалеку есть автомагазин.

Она смотрит дальше на дорогу, которая покрыта выбоинами и выложена грязными водостоками.

— Но это «Мерседес».

— Уверена, покраска машины не зависит от производителя, нет разницы.

— Но что, если они что-то с ней сделают?

— Типо покрасят после того, как покрасили? — говорю я с сарказмом, и она хмуриться. —Прости. Мы найдем кого-нибудь, хорошо? Можем сделать это где-то в Алпин. Там немного поприятнее, чем здесь.

— Я не могу ехать на ней, когда она так выглядит, — жалуется она и указывает на машину. — Это омерзительно.